Странное впечатление производит этот роман. Режим препарируется Автором из американского далека через героя, который является винтиком карательной машины этого самого режима и, к тому же, обременен весьма специфической травмой. Очень навязчиво проводится аллюзия к «Бесам» Достоевского, от Автора. И столь же навязчиво аллюзия к «Графу Монте-Кристо» — уже от героя. «Бесы» в романе пожалуй что и есть, совсем уже распоясавшиеся, так что человеческий облик почти соскальзывает. С «Графом...» герой себе польстил, точнее в самообман ввергся. «Граф...» ведь чем хорош: прибыл, отомстил и удалился в свое иноземное сказочное далеко с новой любовью, увязать в руинах прошлого ему не пришлось. Герой же увяз полностью, прекрасного далека у него не было, и новой любви тоже.
Читая такие книги, трудно отделить правду от преувеличений, продиктованных личными трагедиями конкретных людей. В этом плане избранный Алешковским жанр притчи-фантасмагории представляется очень удачным. Он позволяет немного отступить от реальности и посмотреть на события тех страшных лет через защитное стекло. События ведь страшные — главы романа, в которых речь идет о разорении и уничтожении российской деревни, о беспределе в советских детских домах болью отзываются в сердце. Неужели так было? И ведь, наверное, было именно так, очень близко в этому страшному художественному тексту... Бесы, графы, коммунистическая идея — всё это представляется таким мелким и лживым перед трагедией конкретного человека, того человека, который был убит в деревенском доме, того, который был искалечен, того, который калечил и убивал сам. У режима, замешанного на такой основе, не могло быть нормального будущего.
Как нет этого будущего у героя. Герой в этом плане вообще обделен полностью: прошлое, будущее, настоящее — у него ничего нет. Он просто рука, возомнившая себя мстителем системе, но управляемая этой же системой. Ликвидировал всех запланированных — и можешь уходить. Из жизни уходить, где с самого начала никому не было места, поскольку вся жизнь превращена в некое отбывание уголовного наказания. Все в лагере, на воле никого, ибо воли нет нигде.
Сам Автор, правда, ускользнул. На волю ли, трудно сказать. Но из под системы точно. А героя в ней оставил. Изначально без всяких шансов. Этот разрыв Автора и героя меня беспокоил во время чтения. «Рука» — роман, в котором описано только плохое. Было ли хорошее на самом деле, не знаю. Но по роману — хорошего не было совсем, ни в чем, даже в помощи одного человека другому, которая всегда диктовалась и обставлялась каким-то извращениями. Хорошее осталось в деревне, уничтоженной во имя коллективизации, там было настоящее, живое стремление к обустройству новой жизни. Его затоптали и не осталось ничего. Выход усматривается один — бегство. Такой выход видит и вкладывает в понимание героя Автор-беглец. Мертвый отец героя пытается показать ему другой выход: отказ от мести, метафизическое очищение души. Как это применить практически к тому, кто живой и уже внутри системы, представить сложно. Мёртвый ведь тоже беглец получается. Всё это формирует неоднозначное отношение к произведению. «Не верю» сказать нельзя, — понятно, что Автор близок к истине, — но и доверия не возникает.
Тем не менее, вещь яркая. Вроде ничего нового не сказано, а горько и обидно за страну, в которой живешь.
облако тэгов
