Джордж Оруэлл «1984»

Оформление обложки издания 2010 г., АСТ

«Был холодный ясный апрельский день» — этими задающими настроение словами начинается первая глава самого известного романа Джорджа Оруэлла. События, описываемые в нём, действительно до пронзительного скрежета отчётливы и словно вычеканены из холодного железа будущего.

Условно говоря, главный герой — отмеченный великовозрастной мудростью осёл из повести «Скотный двор». Всё понимающий, страдающий от этого, но до неприличия долгое время скрывающий своё инакомыслие. Мыслепреступление — вот как это будет называться спустя несколько десятков лет.

В циклически повторяющемся 1984-ом году партия не скрывает своих намерений и открыто объявляет три лозунга, главный из которых «Незнание — сила». Самостоп пока всего лишь слово и в голову неизбежно приходит сравнение с нынешним Министерством образования.

Многие (но не все) параллели с действительностью очевидны, но куда интереснее провести аналогию в литературной среде. Почти сразу «1984» напоминает другую не менее знаменитую антиутопию с цифрами в заглавии — «451° по Фаренгейту» Рэя Брэдбери. Есть и отличия: у Оруэлла сделан особенный акцент на природу власти, больше резкости и жёсткости под стать времени. Сходство же прослеживается вплоть до конкретных фраз, например: «Жечь было наслаждением» («451°») против «Самым большим удовольствием в жизни была работа» («1984»). Работа, заключающаяся в создании хитроумных фальсификаций истории. Разве что при выполнении заданий подобного рода активно задействуется работа мозга, а смотреть на языки пламени, как известно, можно вечно.

Надо признать, «1984» намного масштабнее «451 градуса» по идейному замыслу. Брэдбери очень удачно сконцентрировался на одной из сторон тоталитарного общества,  а Оруэлл блестяще представил на бумаге все стороны режима в целом. У первого получилось изящнее, у второго — документальнее.

Оба писателя едины в главном — литература, богатство речи, хорошо развитая память — сильнейшие катализаторы мыслительного процесса и главные препятствия в обезличивании людей. Именно поэтому  в созданных ими мирах будущего борются с торговлей антиквариатом, переиначивают книги, последовательно проводятся реформы языка, а написание сюжетов новых «правильных» книг в специальных литотделах механически штампуют роботы… Но если у гуманного Брэдбери в основном уничтожаются источники знания — книги, то у более жёсткого Оруэлла предпочитают «распылять» людей.

«Было ещё утро <...>» — начало второй части антиутопии Оруэлла. Главный герой уже перезрел на ветках партии, похожих на тянущиеся во все стороны костлявые пальцы. Для него всё только начинается. Утро вечера мудренее.

Во второй части романа появляется особый вид несогласного — он выражает личный протест только ради нарушения сравнительно мелких запретов, для него это своеобразная озорная игра. Локальная победа над системой, казалось бы, возможна только в этом случае. Но Оруэлл спешит уверить читателя всех возрастов, что революция – не игра и смерть в ней ещё не самое страшное.

Схема романа построена очень чётко и грамотно. Первая его часть менее активна по сюжету, средняя же щедро сдобрена довольно обширными размышлениями о политике, однако для соблюдения баланса сюжет в ней развивается стремительнее. Заметно, что для автора было важным создание читателю удобства при чтении. Вся книга в целом и IX глава второй части концентрированно приводят знания читателя в упорядоченную систему.

Финальная сцена одного из величайших романов XX века заслуживает отдельного рассмотрения. В концовке «Зелёной мили» Стивена Кинга присутствовал человек, до последней минуты сопереживающий главному герою, и это вызывало у читателя сентиментальные чувства. Иначе никак, всё-таки Кинг во многих деталях кинописатель. В финале романа «Над кукушкиным гнездом» Кен Кизи вскользь описывает процесс наказания главного действующего среди бездействующих лица, акцентируясь только на последствиях. В антиутопии Брэдбери вообще фактически хэппи-энд.

Оруэлл же третьей главой «1984» повергает читателя в шок. Добравшийся до кульминации не испытывает жалости, сострадания, страха или ненависти — только оцепенение. К примеру, я прочувствовал вместе с героем едва ли не физическую боль и под конец у меня заметно дрожали руки. Это одна из самых сильных сцен, которые мне довелось читать в книгах самых разных жанров.

Антиутопии, содержащие минимум фантастики и пугающие своей документальностью, обычно и становятся великими. Сложно смириться с тем, что мир идёт к описанным событиям семимильными шагами и у человечества уже мало шансов поставить подножку. Роман Джорджа Оруэлла — яркая иллюстрация этого необратимого процесса.