Рассказы, повести и пьесы Антона Павловича Чехова — это огромная бакалейная лавка или базар эмоциональных тонов и сюжетных вариаций. Хочешь мистический рассказ с элементами сюрреализма и психоделики? Необычную и пародийную любовную историю? Миниатюрную комедию о провинциальном быте? Красивые описания кушаний и яств, чтоб нагнать аппетиту перед бедным рядом с чеховскими творениями ужином? На любой возраст и про любую жизнь, годы, чувства и состояния — все есть у самого великого короля малой прозы в истории русского языка. Например, "Скучная история" среди "прилавков" мыслей и чувств может привлечь автора, который желает заглянуть за пелену годов. Осмотреть одним глазком, но основательно неизбежную и, казалось бы, почтенную, именитую и счастливую старость. Но с особенными и специфическими проблемами, которые выпадают на участь Николая Степановича, который и профессор, и тайный советник, но в полугоде от неизбежного ухода из всех званий и титулов. В дневниках, в своем потоке мыслей главный герой пытается понять черты надоевшего ему быта и причины этого надоедания, описывает усталость от своего бренного тела, но с сохранившейся тягой к жизни, воспоминания о счастливой, но короткой молодости и любовь к науке. Но за всем этим он, как настоящий философ, пусть к "любви к мудрости" он несколько скептичен, ищет Основание, Целое внутри себя. То, что делает его, Николая Степановича, им самим и позволяет ему жить. Что сращивает его воспоминания, ментальные состояния, осколки сознания и чресла вместе. И на последних страницах книги он, называя это "общей идеей", ее самую и не обнаруживает. Страдает, плачет, но неожиданно для себя и скрытно для читателя обнаруживает ее. Совсем ненадолго и теряет на всегда, обрывая повествование дневниковой повести. А все его разнообразные мысли и длинную жизнь с идолом-храмом в виде науки скрепляла, неосознанно для него, трагическая девица по имени Катя. Приемная дочка, источавшая из глаз в детстве любопытство и любовь-согласие к устройству мира ко всем вещам и людям в нем, но после житейских неудач утратившая его. Но даже после разлуки и страдальческих испытаний их с Николаем Степановичем связывало нечто особенное, такое, что нельзя передать человеческими, поэтическими ли, наукообразными ли, речениями. Правда, именно это неописуемое и делает нас нами. До самого конца.

Так что читаем в любом возрасте своеобразного Марка Аврелия на русской почве и в седых летах. Не даром ведь стоики посетили чеховские строки этой повести.

"Не дай вам Бог жить в эпоху перемен" (заезжено)

"Пустые детские и битком набитые приемные психоаналитиков свидетельствуют о том, что у нас далеко не всё в порядке. И, распространяясь, эта зараза тащит в могилу всю нашу цивилизацию" (П. Бьюкенен, "Смерть Запада")

Начну, как часто бывает, издалека. Не так в России завершился ЧМ по футболу, с чем поздравляем франкофилов. Сколько организаций и всевозможных объединений приняло участие в проведении этого мероприятия не счесть. В том числе и ребята, которые занимались созданием сайта для подбора персонала для сего события. Забавная вещь: в опроснике-обучалке подобного официального сайта есть вопрос: "в какой стране впервые за всю историю ЧМ будет проходить сразу в двух континентах?". Ответ-то, понятно, Россия, но сразу видна безграмотность либо переводчика, либо составителя вопроса. Ибо Россия состоит из двух частей света. Так, во всяком случае, принято в нашей терминологии. У нас есть строгое разделение географических и историко-культурных очертаний массивов суши. Оказывается, в английской языке это разница менее четкая. Но это я к чему? Непонятно по какой причине, но обложка работы Самюэля Хантингтона "Столкновение цивилизаций" в серии "Эксклюзивная литература" вышла под обложкой не с изображениями цивилизаций в представлении ученого, а с этими непонятно чем — то ли континентами, то ли частями света...

Теперь приступим к самой книге. Я сразу начну с плюсов и обойдусь без с обобщений-пересказов. Многие и так должны знать Хантингтон, американский социолог-политолог, является автором более-менее известной концепции перехода мировой политики от идеологических лагерей к лагерям цивилизаций. Какие же у этой работы положительные стороны? Не важно, насколько прав Самюэль Хантингтон в мелочах, в своих предсказаниях и детальных анализах происходящих динамических изменений в мире. Он делает одну важную вещь, которую понемногу начинают свершать и другие деятели двадцать первого века — напоминать Западу, что он не в вакууме. Что его цивилизация — не идол, к которому будут и, что важнее, должны стремиться другие народы. Что мир многообразен и сложен, а глобализация не распространит западный образ жизни по всей матушке-планете и не изменит на всех, сделав американцами. Ведь понятие "цивилизация" — не только и не столько синоним Западу. Это термин, определяющий любую "ярко выраженную культуру" (цитата). То есть достаточно масштабную, имеющую общие отличительные черты и не только кровную связь культурно-историческую общность. Кстати, конкретного определения Хантингтон так и не дает цивилизации, хотя и обсуждает данный терминологический вопрос на протяжении десяти или более страниц. Другой плюс — он напоминает Америке-Европе, что она не находится в абсолютной безопасности, и бывшие колонии, ранее бывшими великими культурами и возвращающими себе это знамя, хотят мести. И вполне заслуженно. Последний плюс — Хантингтон понимает, что мир меняется. Но все эти плюсы являются лишь призывами автора монографии пересмотреть устоявшиеся взгляды. Другое дело то, что предлагает политолог взамен. А это уже, в моем представлении, минусы.

В "Столкновении цивилизаций" есть очень много спорных моментов. Я, наверное, для удобства рассмотрю их в пронумерованном списке. Они будут касаться как и в принципе предлагаемых Хантингтоном предпосылок для создания мозаики нового мира, так и отдельных сентенциях и идей, озвучиваемых в книге. В любом случае прочесть ее стоит ради расширения кругозора, собственной критики и понимания того факта, что многие люди культуры и науки видят глобальные изменения мира. И заранее прошу прощения, что практически не буду ссылаться в критике на цитаты из книги — с электронкой это сложно, так что придется мне довериться.

1. Я согласен, что в мире существует ни одна только западная цивилизация. Думаю, многие это понимают и осознают. Просто есть у меня чересчур ярые западники, которые считают, что нет — есть лишь Цивилизация (Запад) и все остальное. Варвары да "культурки". Но вот принять хантингоновский постулат, что религия — самый важный цивилизационный маркер? Что религия и создает, зачастую, цивилизацию? Неужели китаец, живущий в Китае, принявший христианство, станет западным жителем? Или возьмем Ближний Восток до начавшихся в конце двадцатого века потрясений — сочетание разных религий. И все они прямо-таки исламская цивилизация? А обрусевшие мусульмане?

2. Россия с принятия христианства восточного толка — православная цивилизация? Помилуйте, сколько еще времени потребовалось, чтобы изжить сначала язычников, потов не-совсем-правоверных старообрядцев, а в конце Российской империи так вообще был пик сектантской деятельности, а дружная резня попов и разрушения храмов доказывает хотя бы то, что представители православной цивилизации легко сбросили с себя ее одежки. Хантингтон ведь говорит о том, что сегодня мир сбрасывает с себя обертки идеологий, открывая цивилизационные внутренности, которые и станут локомотивами политики и экономики? То есть цивилизации эти были и ранее. Какие-то только раньше появились. В таком случае что ж получается — СССР является тоже православной цивилизацией? И Югославия? Это автором не упоминается. Или православная цивилизация на какое-то время умерла? Хантингтон отделывается лишь отсылками к дискуссиям славянофилов и западников. При этом забывая, сколько разное и у тех, и у других было отношения к христианству обеих ветвей. Да и не намекает ли автор, что в России победили в ходе революции западники? Странно, что западным западникам это не понравилось.

3. Столь же или даже более спорным замечанием Хантингтона является мысль о возрождении в России православия и его активном распространении в народе. Возможно, что да, запретный плод (Церковь) был поначалу привлекательным и определенное движение снизу было. Но теперь, когда опять все перешло к рупору государства, говорить, что народу нравится православизироваться, он хочет жить вновь по "Домострою", обязательно по воскресеньям ходить в храмы... Я промолчу про то, кто из опрошенных за последнее время в России и признавших себя православными читал Библию или когда ходил в церковь. Даже молился. Нет, вопрос, сколько из этих людей действительно считают себя православными, а не отвечают наобум, с мыслью "ну, раз русский, значит, православный; в че-то ж верю". А уж про исчезновение в России левых идей, их окончательное изживание — ой какой серьезный вопрос. По мне левизна у нас внизу сильнее, чем вера Христова. Иначе зачем некоторые там, наверху, которые и пытаются православизировать общество под себя, заявляют о схожести коммунизма и православия?

4. Хантингтон вполне заслуженно утверждает, что независимые и сильные культуры могут взять что угодно из другой цивилизации/культуры и переработать это под себя. Абсолютно корректно в данном случае было замечание в тексте, что повсеместное употребление кока-колы, бургеров, ношение джинс, маек, да и слушание модной музыки не делают Китай, Африку, Индию, Россию и кого угодно еще Западом. Или Глобальной Цивилизацией. Это все ширпотреб, внешние проявления. Даже рыночные отношения могут стать не элементом вестернизации, а перенятым и адаптированным элементом. И поэтому у меня лично возникает вопрос о существовании единой мусульманской цивилизации. Опять-таки, я не согласен, что религия порождает цивилизацию или что она является ее неприемлемым маркером. Ислам ведь не на пустом месте появился. Он являлся кульминацией обширных пластов арабской культуры. И потом уже кочевал по миру, оставив след и на Кавказе. Но так ли уж татарские мусульмане едины по духу с арабскими, к примеру? И является ли Татарстан мусульманской цивилизацией? Почему Эфиопия не включена в православную цивилизацию (во всяком случае, не всегда включается)? А противостояния не только государств внутри ислама, но и разных его течений друг с другом? В конце концов, если по религиям ходить, насколько по духу связаны католическая Испания и протестантская Швеция?

5. Многие политические прогнозы на ближайшее время из книги Хантингтона не сбылись. Например, ситуация с Украиной.

6. Если Запад-таки испокон веков монолитная и неделимая цивилизация, можно ли сказать, что в таком случае Вторая Мировая война была межцивилизационным противостоянием Запада и России? И что германский нацизм — естественное развитие европейской культуры? И почему чуждая Европе российско-православная цивилизация столь долгое время была при империи общепринятым игроком на международной европейской же арене?

7. Неужели уникальность России дело рук только православия? И странно, что С. Хантингтон считает, что Киевская Русь сильно отличалась от Европы. Скажите мне на милость, это что ж за такие разительные отличия? По-моему, и не только по-моему, Русь до ордынского периода считалась самой что ни на есть нормальной средневековой страной Европы. Да и раскол христианства произошел не сразу после известного Вселенского Собора.

8. Так ли уж верно, что один из показателей Запада — это свобода? И уж тем более борьба за нее во внешней политики? Быть может, это не цивилизационная характеристика и доминанта, а разыгрываемая карта, задача которой не в создании из незападных обществ западных и демократичных, а свободных рынков, где установится монополия Запада же?

9. Неужели модернизация, то есть капитализм есть западная придумка? В данном случае я полностью сторонник Маркса и историков, придерживающихся цивилизационно-формационной концепции. Все развиваются по-своему, с долей уникальности, с исключениями, но в рамках общих правил. Просто Западная Европа в определенный момент вырвалась вперед, но предоставлять ей заслугу создания капитализма — вопрос. По мне это не изобретение, а естественное явление. Такие же вопросы к тому, что Хантингтону вообще не интересны экономические факторы. Да, Фукуямы и прочие слишком антимарксисты доходят до самой настоящей слепоты. А уж заявления о том, что капитализм и либеральная демократия — это финал истории, и умалчивание преступлений этого самого капитализма, его вину в происходящем в мире, включая радикализацию некоторых исламских групп — это уж совсем введение в заблуждение.

Таким образом, что можно сказать в конце — работа значительная в плане того, что она представляет собой некоторый толчок для всего "развитого" и развитого мира к осознанию своей НЕ-исключительности и необходимости перестать быть для всех примером и королем. "Столкновение цивилизаций" — это еще один взгляд, который может быть правдивым лишь в совокупности с иными, но не в отдельности. Это напоминание о том, что не одним хлебом да долларом едины люди, но и культурой.

"Философия означает — быть в пути. Ее вопросы существеннее, чем ее ответы, и каждый ответ превращается в новый вопрос." (К. Ясперс)

... А еще Яперс писал, что человеку с самого раннего детства свойственно философствование, и познать философию можно лишь на практике, через философствование. То бишь размышляя о структуре бытия, сознания, науке, личности и общества, взаимосвязях между ними и прочих вопросах, ответ которым не 42. Хотя... Именно это "хотя" и наступает в мире, которым овладела эпоха постмодерновости, всеобщей деконструкции и построения чудовищных симулякров. Вещей, которые не вещи; понятия, оторванные от реальности. Именно о философствовании над эпохой постмодерна и симуляций, ее составляющих, трактат Жана Бодрийяра "Симулякры и симуляция". Кстати сказать, автор открещивается от ярлыка постмодернистского философа.

На самом деле, книгой я несколько обманулся. Не заставил себя проверить ее бэкграунд, а все как оказалось. Без некоторого знания предыдущих работ Бодрийяра, которые я теперь вынужден буду прочесть, трудно проникнуться всеми его теориями в "Симулякрах и симуляции". Таких, как "Общество потребления" и "Символический обмен и смерть". А еще плюс ко всему у писателя-философа крайне своеобразный и особенный стиль письма и подачи информации. начнем с того, что, опять я прогадал, книга оказалась сборником статей. А тема, которая взята за основу, явно нуждается в большей унификации и централизации. Здесь жанр отдельных статей явно не подходит. Была бы единая книга с прологом и эпилогом, а в середине можно и главы-статьи сделать было. А сам язык? Черт, столько терминов, в том числе выдуманных самим Бодрийяром. Ладно автор, но переводчики, издатели да редакторы — удосужились бы сделать сноски. Хотя бы пару-тройку штук. Так или иначе, вам понятно, что чтение не развлекательное. В принципе, это понятно и без моих пояснялок — это же публицистика и философия. Но такую сложную тему, как природу постмодерновости, надо обсуждать с более доступным языком.

Но это все мои обывательские мелочные недовольства. "Симулякрами и симуляциями" я в общем и целом остался доволен. Все на злобу дня, от информационного пространства, в котором информации как синонима истинного или хотя бы ложного знания больше нет. Диктат рекламы. Общество и конгломерат человеческих знаний, чья природная суть начинает меняться под действием источников постмодерновости. Умерщвление университета и даже власти...

Но знаете что? Пусть это и очень увлекательное чтение, даже без должной систематизации и доведение до состояния нормальности языка, все равно все происходящее, думается мне, каждый человек замечает. Или каждый более-менее внимательный. Скорее чувствует, даже. Не осмысляет на уровне рацио, а каким-то квалиа ощущает. Ощущает, что вокруг него пустота и что старый-понятный-добрый мир исчез(ает). Что СМИ давным-давно перестали доносить факты. Зачем их собирать из реального мира, если можно взращивать их уже в самом СМИ-пространстве? Да и сама грань между фактом и его интерпретацией как-то стерлась. Впрочем, а была ли она когда-то вообще? Чувствует, что фетишизм и вещизм дошел до какой-то шизофренической стадии. "Реальность переосмысливается через ее остаток. Нормальность через сумасшествие" — примерно так у самого Бодрийяра. Люди и вправду стали организовывать свою жизнь по потребительским уравнениям-функциям, дабы довести потребление до бесконечности. Даже свой ум выстроить идеально удобно и максимально эффективно для потребления. А все ради чего? Зачем фетиш-бытие так определяет сознание и наоборот?

И вот великий русский вопрос — что делать? И ответ вполне русский, как и у автора, — нигилизм. Базаровщина. Но разве не Жан Бодрийяр же упоминает, что антитеатр восходит к отрицанию театра и т.д., и в этом смысле не является чем-то уникальным? Если сам театр поглощен, то не поглотит ли и антитеатр всемогущее цунами симулякров? Отрицать и ломать, строить новое, но не модерновое и уж тем более не постмодерновое. Думаю, мы уже испытываем нужду в таком постмодернизме, который деконструирует априори деконструктивный постмодернизм. То есть постпостмодернизм. Хватит уже пустых смыслов и смысловой пустоты. Бессмысленного воспроизводства гиперреальности. Систематизированная антисистематизация... Настала пора чему-то новому, если что-то новое, кроме вечных римейков старых кинолент, о которых тоже вспоминает французский социолог и философ, еще может быть.

Но это все из пустого в порожнее. Простите за философствующую прокламативность. И некоторую пафосность... Я что хотел этим сказать, на что ссылаться в своей деконструкции отзыва? Жан Бодрийяр написал красивую работу, но которой жуть как не хватает единой линии размышления, большего числа примеров, чуточки доказательности в умозаключениях и независимой от прошлых книг автора подачи материала. Но о нашей звенящей пошлости (не могу избавиться от этой цитаты) постмодернизма, такой, черт подери, привлекательной в ее низведении всего к ничему, прекрасно пишет Виктор Пелевин. В гораздо большей степени понятней и доступней, и даже с предоставлением целого плана действий по поводу убегания от наступающего диктата пустоты. И упомянутый француз, правда не Бодрийяр, но в рецензии на роман Пелевина, Ги Дебор, также объясняет текущую ситуацию гораздо более доступнее, красочнее, целостнее и вызывающе на ответ реальности постмодернистского диктата капитала!

Who is Edward Limonov?

Я стал задавать этот вопрос несколько лет назад, когда фигура Лимонова нежданно-негаданно возникла посреди нашего застоявшегося медийного пространства. Чудаковатый старичок в ярких пиджаках и бедноватой бородкой аля Лев Троцкий. Диковинный оппозиционер, эпатажный великодержавец, но не доходящий до клоунады его идейного собрата в Думе. Слишком патриотичный для официальной власти и чересчур эксцентричный для разношерстной не-власти. Какой-то экспрессивный интеллигент с еврейской судьбой (пишу это без сарказма и антисемитизма) из среды левацко-имперской оппозиции. Символика его ныне запрещенной на территории РФ партии, которую, не удивлюсь, сам Лимонов и выдумал, вызвала у меня и моего друга позыв нервного смеха и недоумения, который завершился у моего товарища ироничной заметкой: "наверное, из-за несчастных случаев, которыми заканчивались надрывные порывы хохота от рассмотрения символики партии, ее и запретили". Вот такие более-менее оформленные мысли вышли у меня на выходе после поверхностного анализа его биографии, речей и идеологической закваски.

Личность и значение Эдуарда Лимонова увлекли и заинтересовали меня, довольно аполитичного человека своею какой-никакой, но необычностью для нашего политического захолустья. Для меня Лимонов стал в новинку и объектом изучения, ведь расцвет славы этого седовласого экстравагантного пришлось на то время, когда я был совсем-совсем еще младым, а может и чуть ранее. Тем не менее я решил проштудировать его литературно-публицистическиРµ изыскания-памфлеты, чтобы лучше понять для себя эту неординарную и возможно не совсем характерную для российских болот демократии личность. И начал с последней книги Эдуарда Лимонова — "Монголия".

"Монголия", как в предисловии обращает внимание сам автор, не имеет никакого отношения к одноименной стране. Хотя азиаты и Чингиз-хан неоднократно упоминаются на страницах книги. Данный роман — сборник разрозненных или лишь порой объединенных в какую-то, по некоторому признаку, последовательность статей-эпизодов из размышлений и памяти этого удивительного человека. География самая масштабная — Сибирь, Москва, Питер, Байкал, Париж, Карабах. Время действия также не останавливается на настоящем и постоянно сдвигается то в прошлое, а иногда и в будущее. Будущее, которое, по мнению Эдуарда и ряда других современных писателей, предвещает мало чего хорошего. Хаос, одним словом, что в этом вероятностном грядущем с войной России с Китаем, падении старой Европы и уничтожением аврааимических религий с введением тиранического контроля над рождаемостью. Друзья, враги, юмор, мысли о себе и о разных событиях прошлого и нынешней обыденности, порой нелепые и попахивающие национастичностью и профанацией высказывания (которые могут быть обычной иронией или провокационной остротой), любовницы, семья, религия, патриотизм... Чего только не найдешь в этом постмодернистском романе, в котором стиль, конечно, далек от возвышенно-диссидентского пера Солженицына, но содержание захватывает и заставляет читать неотрывно до самой последней страницы.

"Монголия" — произведение, с которым стоит ознакомиться, разумеется, поклонникам и сторонникам Эдуарда, любителям всяческой политоты и, конечно, исследователям дел сегодняшних, которые дойдут до истины в современной интерпретации чернышевского "Что делать?" и общего "Да что здесь происходит, вашу мать?".

*обычное уже предупреждение о политотных нотках*

По сложившийся уже год назад традиции, начну чуть издалека.

Прошлый год, как известно, порадовал *и огорчил* нас многими событиями, важными мероприятиями, юбилеями и прочими происшествиями из всех сфер жизни. В России одной из подобных значительных дат столетняя годовщина Великой Октябрьской социалистической революции. Вместо широкого и всестороннего обсуждения всех философских, моральных, политических, экономических и демографических вопросов, связанных с проблемой понимания данного события в новой России, в объективном ПРИНЯТИИ случившейся сто лет назад катастрофической, но логичной трансформации общества *как, к примеру, во Франции, где в среде историографии и общественности до сих пор их Великая Французская революция является предметом теоретического обсуждения, тем не менее французы сходятся в том, что существовал целый кластер предпосылок и противоречий, который логично вылился в социальный взрыв; и да, своих революционеров они не обливают постоянно тоннами оскорблений и «Ð¾Ð±Ð»Ð¸Ñ‡ÐµÐ½Ð¸Ð¹»*, и попыток примирения антагонистических взглядов, что мы могли увидеть? Довольно узколобые и прямолинейные пропагандистские кино- и ТВ-поделки, доносившиеся из кинотеатров и федеральных каналов; обличение личности Ленина *даже курьезные попытки превознести над ним Троцкого*; море высказываний плеяды uniteders-думцев и внесистемных оппозиционеров о величии царской России *«Ð´Ð°Ð¹Ñ‚е нам n-ое количество лет, и мы покажем этим америкашкам, всему миру, и без всяких революций!», как любят они цитировать* и бандитах-наркоманах-шпионах-Ð ¿Ñ€ÐµÐ´Ð°Ñ‚елях/«Ð¿ÑÑ‚ой колонне», т.е. большевиках, которые погубили нарождавшиеся демократические ценности; памятники жертвам кого угодно, но только не царского режима или белого движения; очередные попытки «Ð¾Ð±ÐµÐ»ÐµÐ½Ð¸Ñ» некоторых коллаборационистов из ряда бывших белодвиженцев, не считая продолжения скандала с доской Маннергейму.

Так из-за чего это я? А вот почему. При всем этом вышеописанном мракобесии и практически абсолютном информационном молчании легальных, системных и нет, российских «Ð»ÐµÐ²Ñ‹Ñ…» разного толка, я решил пару дней назад глянуть дебаты по сему же поводу «Ð ÑƒÑÑÐºÐ¾Ð¹ службы BBC». Просто раз уж один фантаст-британец, товарищ Чайна, смог довольно объективно *кроме пары мест* представить события Февраля-Октября, почему бы другим британцам *ну ладно, лишь их посредникам в России* не провести хоть сколько-нибудь адекватные дебаты по поводу столетия столь значимого события мирового масштаба? Знаете, объективность и объективность данного мероприятия разрушается уже после первого вопроса из зала и ответа со стороны приглашенных «ÑÐ¿ÐµÑ†Ð¸Ð°Ð»Ð¸ÑÑ‚ов». На вопрос «Ð½ÑƒÐ¶Ð½Ð¾ ли отмечать Октябрьскую революцию как праздник?» никто из этих шести человек не поднял руки. Все, после этого можно было далее и не смотреть эти очередные потуги максимально очернить прошлое с красной расцветкой, но я все же пробежался глазами. А потом все бросил — когда на «Ð´ÐµÐ±Ð°Ñ‚Ð°Ñ…» от оппозиционной стороны есть только одна юная, привлекательная, но с такими убогими лексикой и интонацией, the red lady, которая таки своей милой ручки не подняла *хоть немного и поспорила с appler-депутатом, оставив нападки на красных демонов революции от uniteder-думца без реакции* на упомянутом вопросе, для меня эти самые «Ð´ÐµÐ±Ð°Ñ‚Ñ‹» сразу заканчиваются.

А вот теперь уже, наконец, к самому роману «Ð¡Ð¾Ñ‚ÑŒ» Леонида Максимовича Леонова. Столь долгая прелюдия нужна была не только для обуздания моих графоманских потребностей и не столь ради замещения пустых электронных строчек абзацами водянистого текста, сколько для понимания значимости данного плода одного из ведущих литераторов соцреалистической направленности. Возьмите героев «Ð¡Ð¾Ñ‚Ð¸» — Увадьев, Потемкин, Фаворов... Наркоманы, сатанисты, предатели, убийцы, содомиты или какой-либо еще мерзкий эпитет — это о них? Нет, при том, что первые двое — большевики, да и раскинутое по всему книжному полотну множество персонажей и второстепенных героев не являются антисоветчиками. И не в силу конъюнктурности автора, а в объективной реальности, так сказать, за окном. За окном почти вековой давности, времен нэповского расцвета, сменившего упадок Гражданской войны и трудностей *да что уж греха таить, и зверств* военного коммунизма. Начала великих строек, короткой эпохе конвергенции капитализма и социализма, предвоенного роста экономического, духовно-культурного и эмоционального, в конце концов. Эпоха наибольшей революционной свободы, надежд в скорое светлое будущее, даже в Мировую революцию, святое незнание будущих Темных Времен (рецидива Гражданской войны, волн террора и Второй Мировой), интеграции в новое общество разных классов ради общего будущего... А дальше было тяжелее. То, что было. Но нет, я не оправдываю! Я стараюсь смотреть не только на *как делит один современный историк* разрушительный проект большевиков, но и на созидательный! Электрификация, урбанизация, индустриализация, великие победы, создание определенного социализма *разного в разные советские эпохи, но уникального и прогрессивного для своего времени общественного проекта*, ликбез, единая бесплатная система образования, здравоохранения и многое другое. Не резня бывших дворян и кулаков, других левых и социалистов, репрессии и депортации народов, были конечной целью режима. И не типичные «ÐºÑ€Ð¾Ð²Ð°Ð²Ñ‹Ðµ нквдшники и чекисты» были типичными его служителями и представителями. Нет, это были мечтательный Потемкин и одинокий Увадьев, и поднимавшаяся вслед за ними, за волной просвещения и трудовой экспансии народная масса, которую накормили, обучили, дали работу и цели. Да, идеологию, да, не всегда положительную в самых разных случаях *и вообще заставлять как-либо мыслить и притеснять тех, кто с этим не согласен, ПЛОХО*, но безусловно более человечную, гуманную и справедливую по сравнению с правыми первой половины двадцатого века. И столь же более приемлемую, чем постоянно вытесняемый лоббистами Капитала с большей буквы капиталистический интернационал.

Так что доказывает и показывает Леонид Максимович, как и множество других писателей с разными судьбами тех лет? Если в целом, то его метафоричная «Ð¡Ð¾Ñ‚ÑŒ» показывает, как пара-энтузиастов, в хорошем слове фанатиков своего дела, пытаются по Марксу лишить природу противоречий, подчинить ее Человеку. Точнее ее маленький уголок — реку Соть, построив на ней бумажно-целлюлозную фабрику, чему противостоят как сами люди, так и природа. Именно о судьбах разных людей, не только большевиков, красоте природы и перестройке не только мира естественного в мир искусственный (из мира нецелесообразного в мир разумный), но и мира клерикального, царского в мир новый, Советский. При тем же не с помощью концлагерей и расстрельных команд. И да, который раз уже повторяю, разумеется, вышло не все и не совсем так. Идиллические надежды и реалии были во многом разрушены верхушечными политическими интригами и событиями извне, Великими Ошибками и исчезновению свобод, заработанных кровью ушедших лет. Но пытаются ли об этом сказать? Говорить о причинах как Революции, так и темных событий советского времени? Все это просто сваливают в одну кучу псевдоисторического дерьма, забывая о том, что все, имеющееся сейчас — наследие созидательного проекта ненавистных маргиналов-большевиков. Но если это правда так? Задумайтесь, если бы революционеры *которыми были не только большевики, хех* действительно были наркоманскими бандитами и больными уродами, то смогли ли они взять не только Зимний, но и Рейхстаг, вопреки Сталину, конечно? Могли ли большевики, будь они только рэдлэдис *выше* и кокаинистами-предателями, отстроить всю страну несколько раз, защитить ее суверенитет, произвести всеобщее позитивное форматирование общества и страны?

Не думаю. А вывод из этого такой... Читайте не только «Ð’ круге первом» (одна из моих любимых книг, но недостоверности цифр по заключенным и репрессированным и определенных событий этого не меняет), но и «Ð¡Ð¾Ñ‚ÑŒ», и множество другой литературы. Смотрите с разных сторон и разглядите истину, которая непростая и не факт, что легкая. Прошлое любой страны наполнено трагичными и мрачными страницами, но ведь все познается в контексте? И если сегодняшняя власть и дальше продолжит дискредитировать весь советский период и превозносить все Ъ-Царское, не стоит удивляться, что вскоре мировой оценкой-интерпретацией событий двадцатого века станет теория сегодняшнего немецкого историка, Эрнста Нольте. А по нему все предельно просто до невозможности. Коммунизм есть предтеча фашизма, из чего следует, что нацизм немцев — защита против большевизма русских, а классовая борьба ничем не отличается от расовой политики Тысячелетнего Рейха! То есть целенаправленная политика истребления голодом населения Ленинграда нацистами — превентивный удар по гидре советской азиатчины! Ревизионизму и реваншизму ура! Нравится? Некоторым уже симпатизирует видеть Сталина фигурой более демонической, чем немецкий фюрер, а солженицинские несправедливости советской действительности — чем-то несравненно более ужасающим, нежели политику Рейхстага в отношении евреев, цыган, гомосексуалистов, психбольных, коммунистов и в конце концов славян. Да и правый переворот в таком случае переставать ждать не стоит *видимо, многие забывают опыт Второй Мировой, когда ослабление левых, к сожалению, и со стороны Советов, привело к усилению правых*. Нравится? Думаю, не очень, но именно такое отношение к прошлому *а не как у французов, к примеру, с их политикой внедрения культуры примирения* и политика по отношению к нему приводит к подобным вещам. Поэтому читайте советскую классику, публицистику, в том числе и современную, но, пожалуйста, не сумасбродную. И Леонова с его «Ð¡Ð¾Ñ‚ÑŒÑŽ», с ее безупречным русским, великим и могучим *черт, даже я, к своему стыду, гуглил пару слов*.

"Вычислительные машины и разум" или "Могут ли машины мыслить?" известнейшего британского математика-информатика и криптографа Алана Тьюринга *о личности которого большинству известно из фильма "Игра в имитацию", то бишь по неказистой, но весьма популярной у юных особ мордашки британского же актера с труднопроизносимой фамилией Бенедикта Камбербэтча* является, видимо, первой рабой в области философии искусственного интеллекта и в некотором смысле еще одной работой по философии сознания. В оной предлагается умозрительный эксперимент, который в итоге стал практически обыденной реальностью, который по мнению автора способен доказать наличие у цифровой вычислительной машины сознания. А именно, разумеется, тест Тьюринга.

Наверное, благодаря научно-популярной и в большей части фантастической сферы — литературы, ТВ, кинематографа, игр и т.д. — и в силу своей оригинальности и актуальности данная идея стала чуть не, прости меня официальная наука, культурным мемом (сравнимым по узнаваемости и упоминаемости с Тремя Законами Робототехники великолепного Азимова). Или, во всяком случае, часто встречаемой концепцией проверки у машины разума. По прошествии лет, и немалых, инновационная, но, надо сказать честно, слабоватая и местами вкрапленная софизмами в плане аргументации (в которой по большей части оперируется фраза "но в будущем, возможно, будет и такое" *некоторые их оных, скажу сразу, исполнились вполне точно*) теория тестирования на разумность цифровых творений человека столкнулась с логичной критикой. Самым известным контпримером, кстати говоря, стал не менее на данный момент известный мысленный эксперимент современного философа искусственного интеллекта *и не только* Джона Серля "Китайская комната" (который повлек за собой волну дискуссий и полемики, а также упоминание в в романе Питера Уоттса "Ложная слепота", что автоматически прибавило теории известности). Критика теста Тьюринга, в принципе, насколько мне известно, сопровождает его с самого появления в данной статье, и, на мой же взгляд, сводится она данный момент к вполне понятным вещам. Одна из них — соотношения понятий и их значений. Разум, ум, интеллект, сознание — что именно предлагает искать Алан Тьюринг с помощью своего теста? Что реально можно с помощью него найти? Как логически-понятийному мышлению может быть и разумной *лишь частично* машины отразить неразумное поведение человека в этом тесте, да и вообще? Да и насколько верно судить, что качественная выполненная имитация человеческого поведения машиной говорит о ее разумности в самом широком смысле? О наличие у нее квалиа, субъективного характера переживания, самосознания? Последнее, кстати, можно отнести к также довольно известному и часто встречаемому мысленному эксперименту из философии сознания — "философский зомби" за авторством Крипке и Чалмерса. И пусть оба приведенных контрпримера тесту Тьюринга подвергаются такой же критике и дискуссионным прениям, как и сама идея Тьюринга, нужно закончить главным.

А главное заключается в том, что эссе "Computing Machinery and Intelligence" положило начало философии искусственного интеллекта, многочисленным работам и беседам по данной проблеме, разнообразным теориям и концепциям, целому направлению в области разработки искусственного интеллекта. Тест Тьюринга породил одно из самых известных фантастических допущений в научной фантастике (доведенное до практического абсурда у Виктора Пелевина в романе "S.N.U.F.F.", где в технических характеристиках машин, прошедших тест Тьюринга, фигурируют коэффициенты в 300 с лишним процентам) и множество побочных интересных и актуальных вариаций данного тестирования (обратный тест Тьюринга, тест на бессмертие, тест для школьников и т.д.), а также проекты вроде премии Лебнера. Так что спасибо сэру Алану за подобный толчок для культуры, науки и философии от меня.

О Кинге-отце и Кинге-сыне, иль про по-истине адский Зэ Энд.

Не малых габаритов томик Джо Хилла, сына легендарного Короля Ужасов и просто хорошего писателя не без своих провалов Стивена Кинга, под заглавием-аллюзией-отсылкой к более легендарному творцу, «ÐŸÐ¾Ð¶Ð°Ñ€Ð½Ñ‹Ð¹», и вправду вышел адским. Но не адски крутым, интересным, оригинальным, прекрасным и т.д. Нет, просто постапокалипсис тут, довольно шаблонный в плане общего развития сюжета, и впрямь грозится превратить мир и грешное человечество в во истину Ад. И подана данная история скатывания в пламя конца света скучновато и чересчур претенциозно. Да, кстати, графоманство тоже присутствует, а после в свое время прочтения расширенной версии «ÐŸÑ€Ð¾Ñ‚Ð¸Ð²Ð¾ÑÑ‚Ð¾ÑÐ½Ð¸Ñ» Кинга-старшего так и тянет к мысли о наследственности данной болезни. При том же именно по мужской линии.

Особо пересказывать сюжет смысла не вижу. Скажу только, что в общих чертах совпадает с уже названным «ÐŸÑ€Ð¾Ñ‚Ð¸Ð²Ð¾ÑÑ‚Ð¾ÑÐ½Ð¸ÐµÐ¼» и в принципе напоминает кинговский слог. Насчет слога самого Хилла я без понятий — это первая, и, наверное, последняя прочитанная мной его труд. Нет-нет, это не полный провал, это не плохая книга. Просто она скучная и слишком шаблонно-предсказуемая, хотя, по сути дела, главная идея романа оригинальна. Собственно, вирус непроизвольного самосгорания, человек, который может контролировать свое «ÑÐ°Ð¼Ð¾Ð³Ð¾Ñ€ÐµÐ½Ð¸Ðµ», возможная мистическая подоплека всего этого и ребенок, который должен появиться на свет у зараженной женщины. Из этой комбинации можно было вывести что-то более лучшее, как лично мне кажется. Жаль, что красивый и перспективный замысел потерпел кораблекрушение об айсберг самоповтора и самокопирования. И, черт его возьми, графоманства — болезнь творцов, что уж и сказать.

Один из ранних рассказов Грега Игана под заглавием «ÐšÐ°Ðº она смеется, что она говорит», можно отнести к тому типу творчества данного «ÑÐ²ÐµÑ€Ñ…Ñ‚ÑÐ¶ÐµÐ»Ð¾Ð³Ð¾» от научной достоверности пласта писателя, в котором он доказывает в первую очередь свое писательское, а после уже фантастическое начало. Примерно также, как и в другом его рассказе — «Ð Ð¾Ð²», где Иган, в прочем, как и здесь, поднимает проблемы не проблемы прогресса и воздействия его на общество, не экологические моменты, не ИИ/Контанктные нотки, а вечные проблемы человеческого бытия. Только вот в уже названном «Ð Ð²Ðµ» это была проблематика чужого и многочисленных границ, которые так охотно воздвигает человек между представителями своего вида кровью, идиотскими мировоззрениями и экономическими интересами, а здесь тургеневского толка и высоты вопрос конфликта, непонимания поколений. В данном случае главного героя, отца, и его сына, плюс сопутствующие вытекающие — жизнь в эпоху перемен, маленький человек и уже фантастического разлива Иган успел затронуть и проблему ИИ с самосознанием. Но вот только если «Ð Ð¾Ð²» с одной глобальной проблемой по-чеховски справляется гениально и кратко, то в данном случае небольшой объем такие социально-личностно-бытийные вопросы не помогает решить, да и показать лаконично и во всей красе. Повествование обрывается чуть ли не на полуслове. Хотя, безусловно, «ÐšÐ°Ðº она смеется, что она говорит» — лишь начало творческого пути Грега Игана, и далее краткость и емкость у него в малой прозе совмещаются гораздо лучше, поэтом рассказ и заслуживает высокой оценки.

И да, добавлю, что в данном случае «Ð¾Ñ‚Ñ†Ñ‹ и дети» — люди и почти-постлюди, время перемен — наступающая Технологическая и Биологическая Сингулярность, а маленький, и в чем-то лишний человек — немодифицированное «Ð¼ÑÑÐ¾», которому найти свое место в мире, захватываемом волной автоматизации и трудового замещения, все сложнее и менее реалистично... Таки наше ближайшее дивное и не столь новое будущее.

"Мемориальная премия Джона Кэмпебелла", на мой взгляд, остается самой актуальной в мире литературной фантастики на сегодняшний момент. Актуальной из-за своей непредвзятости, ведь номинантами и обладателями ее становятся авторы, чьи произведения действительно можно назвать красивыми, неординарными, впечатляющими и интересными (т.е. данная премия не те более известные в нашем литературном гетто бренды, к сожалению скатившиеся в подбор победителей под политически корректную значимость). Поэтому я, не боясь разочароваться, частенько использую данный ресурс в качестве поиска новых романов, которые стоит прочитать. И пока что примеры в виде "Первых пятнадцати жизней Гарри Огаста" Норт, "Странных тел" Теру, "Осама" Тидхара лишь подтверждали мой выбор премии Кэмпебелла как путеводной нити в новинках научной (или не совсем) качественной фантастики. А это еще не считая целого ряда книг, выбор которых в качестве победителей или даже номинантов совпал у меня с мнением жюри (призовые места тут занимали "Загадка трех тел" Цысиня, "Город перестановок" Игана, "Город и город" Мьевиля, "Островитяне" Приста, "Заводная" Бачигалупи и многие, многие другие), и еще большего списка лишь готовящихся к прочтению...

В этот раз я решил прочесть роман, взявший премию в прошлом году, за авторством ранее мне неизвестной писательницы Элеанор Лерман, под заглавием "Radiomen" ("Радисты"). И, к некоторому моему разочарованию, видимо, в этот раз выбор премиальной коллегии несколько сбился с пути истинного. Дал сбой. Черт, в их перечне была "Новая Луна" Макдональда! Настоящий же шедевр! Да и еще несколько вещей, которые на русский не переведены, мною не изучены, но могут оказаться более интересными, нежели чем данная книга.

Нет, "Радисты" — неплохой роман. Не плохой, но и не идеальный. И уж точно не шедевриальный. Небольшая по объему, но вместе с тем затянутая и чересчур монотонная история, где смешались мифы о мифах догонов, ирония над сектами по типу саентологов и несколько неудавшийся Первый Контакт. В центре истории — девушка по имени Лори Перцин, в детстве встретившая в квартире своего любимого дяди Ави, радиолюбителя и искателя инопланетных посланий, размытый образ чего-то из явно не нашего мира. И уже в зрелом возрасте, в почти что нуарных пейзажах бедных районов Нью-Йорка с частыми отключениями отопления и сносом домов отдыха для рабочего американского класса, после сеанса у экстрасенса и звонка с любительского ночного радио-шоу, ей вновь придется вспомнить полузабытый случай из детства. Случай, который слишком серьезно интересует общества "Голубое Осознание", всерьез считающее человечество потомками высокоразвитой инопланетной цивилизации. А с появлением в этой истории догонской собаки все обернется и того более необычным поворотом в виде инопланетного богоискательства в космическом радиоэфире...

Жаль только, что с подобной интригующей фабулой, "Радисты" Лерман сильно сдают позиции в итоге. Персонажи, к сожалению, мало раскрываются. Даже главная героиня. Кажется, что повторений описания ее обычного рабочего дня бармена слишком много, чем всего остального — поиска инопланетных посетителей, разгадки догонских секретов, деятельности псевдорелигиозной секты Осознанников, раскрытия тайны пришельцев-теней... Мало фантастики. Чуть больше литературы, но не настолько, чтобы стало многим лучше. Как мне думается, планировавшегося романа-иронии о сомнительности веры что людей, что пришельцев, что всех разумных существ не вышло. Точнее, вышло не совсем так, как надо было. Вместе с тем все равно читалось с интересом, и каких-то иных конкретных минусов назвать не смогу. Зато дополнительный плюс можно втиснуть — про советскую космическую программу еще помнят за бугром.

«Ð—наете, что о нем просто сразу все говорит? Его любимая книга — «ÐœÐ°ÑÑ‚ер и Маргарита». Бл*, ни*уя не избито!

... Михаил Афанасьевич плачет, бл*ди, поставьте книгу «Ð‘елая Гвардия», «Ð¡Ð¾Ð±Ð°Ñ‡ÑŒÐµ сердце», «Ð Ð¾ÐºÐ¾Ð²Ñ‹Ðµ яйца», «Ð—ойкина квартира», гниды!»

Читал, как и абсолютное большинство, данное самое известное произведение Булгакова по прихоти школьной программы, второпях, и, если уж быть честным, без особого желания и интереса. Хотя уже тогда я воспринимал этот роман как действительно сильное, проработанное и многослойное литературное творение, чья архитектоника заставляет восхититься, прочитанные чуть позже (или же наоборот раньше) другие работы автора вроде «Ð¡Ð¾Ð±Ð°Ñ‡ÑŒÐµÐ³Ð¾ сердца» и «Ð‘ÐµÐ»Ð¾Ð¹ гвардии» понравились мне куда больше данной сатиры/горькой иронии в одеждах мистики и магического реализма. И, если честно, данный сложный по строению и смыслам роман Михаила Афанасьевича даже после повторного прочтения уступает место уже обозначенным выше другим его вещам, которые мне по-настоящему понравились. Да и оммаж Стругацких в виде «Ð¥Ñ€Ð¾Ð¼Ð¾Ð¹ судьбы» впечатлил меня куда больше. Поэтому, а также в связи с 23 страницами комментариев разных объемов только на фантлабе, не считая университетского уровня научных трудов о данном произведении, не думал вставлять свои пять копеек в возвышенные речи об этой книге.

Не думал до сравнительно недавней просьбы о помощи в написании эссеистской заметки к «ÐœÐ°ÑÑ‚ÐµÑ€Ñƒ и Маргарите». И чтобы выполнить ее, было необходимо, разумеется, вновь взять в руки томик Булгакова. Это и некоторые новые для меня сведения из его биографии подтолкнули к новому взгляду на мироздание, выстроенное Булгаковым в его романе.

Темы творца и творения, творчества, роли и судьбы автора в сотворении нового являются одними из основных в книге. Об этом говорит как выбор имени для одного из главных героев (Мастера, вынесенного, собственно, в заглавие), так и структура «ÐœÐ°ÑÑ‚ÐµÑ€Ð° и Маргариты» (деление на «Ð²Ð½ÐµÑˆÐ½Ð¸Ð¹, основной» роман и «Ð²Ð½ÑƒÑ‚Ñ€ÐµÐ½Ð½Ð¸Ð¹, вложенный»). Как известно, «Ð¾ÑÐ½Ð¾Ð²Ð½Ð¾Ð¹, внешний роман» — часть о Мастере, Маргарите и событиях, происходящих в советской Москве во время посещения Воландом. «Ð’ложенная, внутренняя» — та самая рукопись, созданная и уничтоженная Мастером, действия которой разворачиваются в подконтрольной Риму Иудее два тысячелетия назад. Части эти, конечно, перекликаются. В основном с помощью персонажей, которые «Ð¿ÐµÑ€ÐµÐºÐ¾Ñ‡ÐµÐ²Ñ‹Ð²Ð°ÑŽÑ‚» из «Ð²Ð½ÑƒÑ‚Ñ€ÐµÐ½Ð½ÐµÐ³Ð¾» во «Ð²Ð½ÐµÑˆÐ½Ð¸Ð¹» романы.

Идя далее, стоит отметить, что и роман Мастера, и он сам — идеальные формы, т.е. «Ð½Ð°ÑÑ‚оящая, правильная книга» и «Ð½Ð°ÑÑ‚Ð¾ÑÑ‰Ð¸Ð¹, правильный писатель». Если по поводу «Ð²Ð»Ð¾Ð¶ÐµÐ½Ð½Ð¾Ð³Ð¾» произведения это можно вывести только исходя из параллелей с Евангелием и тому, что это действительно красивый и стройный элемент большого романа, то вот насчет Мастера все проще. Обезличенный персонаж, о прошлом которого известны лишь самые крохи, а вот главной деталью которого являются его страсти, коих всего две. Маргарита — тайная жена, возлюбленная (муза), и, собственно, его роман (рукопись о Понтии Пилате и последних днях Иешуа Га-Ноцри). Который, к слову будет сказано, не просто очередная книга в его профессиональной карьере, а его Главная и Самая Важная Работа, его шедевр. Но Судьбой и Целью Мастера как идеала настоящего автора было не только создать творение, но и принести его людям, дать его миру. И вот последнее у него как раз-таки и не вышло. Не выдержав сопротивления и нападок со стороны элиты писательского сообщества столицы, а потом и последовавших прочих ударов непростой жизни, Мастер разочаровывается на всем и уходит со сцены.

Предав свои собственные идеи, он ушел от своего рока. Отправив свою рукопись в пламя, он проявил слабость. Мастер не смог выполнить возложенной на него самим собой судьбы, отказавшись и отрекшись от всего — от работы всей жизни, возлюбленной и обычной жизни. Таким образом, он потерял путь к свету (то бишь славе, успеху, признанию, увековечиванию), заслужив (в качестве и наказания, и поощрения) лишь покой (в смысле увядания в палате для душевнобольных).

Правда, если не забывать про мистический антураж «ÐœÐ°ÑÑ‚ÐµÑ€Ð° и Маргариты», «Ð¿Ð¾Ñ‚еря пути к свету...» приобретает и дополнительный смысловой пласт, меняя понимание и роли Мастера в произведении, и роли «Ð²Ð½ÑƒÑ‚Ñ€ÐµÐ½Ð½ÐµÐ³Ð¾», да и «Ð²Ð½ÐµÑˆÐ½ÐµÐ³Ð¾» романов. Возможно, не только и не столько сам Мастер возложил на себя ношу в виде создания и распространения своего труда, и у него, так сказать, были свои заказчики.

Во вселенной, созданной Булгаковым, присутствуют вполне реальные потусторонние силы. Владыки мироздания, мощные сущности, представляющие Свет и Тьму, Добро и Зло. Пусть в произведении Михаила Афанасьевича данное деление весьма условное и размытое, все-таки представителем и повелителем темных сил является Воланд, булгаковский аналог Сатаны, а светлых – Иешуа. Видимо, именно вторым и была возложена в качестве испытания и миссии всего существования на Мастера написание рукописи о житие Га-Ноцри, его настоящей жизни. Нового Евангелия для новой, советской России. К сожалению, со своей участью Мастер справиться не смог. Поэтому света, то есть исполнения своего предназначения и награды со стороны Иешуа, он не заслужил. Но в мире романа Михаила Булгакова зло и добро не являются абсолютно христианскими (скорее гностическими), то есть онтологическими противоположностями, а скорее наоборот, лишь дополняют друг друга. Поэтому еще до обращения в финале книги Левия Матвея, посланника Иешуа, к Воланду с просьбой о награде для Мастера и Маргариты, сам Князь Тьмы помогает ей наказать виновных в невыполненном предназначении и жизни Мастера, найти его самого и восстановить из пепла утраченную рукопись, уже позже отправляя их двоих на вечные покой и уединение. Несмотря на положительную для них двоих развязку, надо заметить, что Мастер не выполнил своей миссии, то есть отрекся от Иешуа и от Света. От первоначального варианта своей судьбы. Из-за этого отречения он автоматически перешел под «ÑŽÑ€Ð¸ÑÐ´Ð¸ÐºÑ†Ð¸ÑŽ» сил Тьмы, то есть Воланда, который за исполнение роли хозяйки бала у Сатаны Маргаритой наградил, их обоих покоем. При том же в данном случае «Ð¿Ð¾ÐºÐ¾Ð¹» тоже можно рассматривать и как в качестве наказания, и как в качестве дара, награды.

Вот такие новые смыслы можно увидеть, заново открывая уже изрядно пропитанную пылью книгу. Так что, безусловно, второе прочтение «ÐœÐ°ÑÑ‚ÐµÑ€Ð° и Маргариты» было произведено не зря, с пользой, и, что самое главное, с интересом. И в будущем я не сомневаюсь, что еще раз прочту данный роман Булгакова. Только не стоит забывать, что читать, так скажем, главные вещи в библиографии любого писателя, конечно, хорошо и полезно, но вот забывать про все остальные его работы все же не стоит. Особенно если речь идет про Михаила Афанасьевича, у которого таковые в наличии уж явно имеются.

(Приведенная цитата: Oxxxymiron)

Роман Рэйнбоу Роуэл "Звонок в прошлое", как сразу хочу заметить, по большей части — никакая не фантастика. Я бы даже сказал совсем не фантастика.

Да, разумеется, к прочтению данного произведения меня привлекла аннотация с указанием на возможный фантастический элемент — внезапно проявившаяся после ссоры с мужем у старого домашнего телефона главной героини соединять ее с Нилом двадцатилетней давности — с тем Нилом, который еще не стал ее мужем. И несмотря на то, что значительная часть всей книги посвящена именно этим самым разговором, "Звонок в прошлое" не становится из-за этого НФ-книгой или еще какой-либо фантастикой. Ведь разговоры с Нилом-из-прошлого хоть, казалось бы, и нужны сюжетно, на финал, эпилог романа, вполне предсказуемый, никак не влияют. Более того, из-за невероятно огромного наличия различных флэшбэков в произведении Роуэл, эти самые телефонные "передачи информации из будущего в прошлое (и наоборот)" можно рассматривать как воспоминания из прошлого, если вам так будет удобней. Так что, повторюсь в третий раз, "Звонок в прошлое" не о звонке в прошлое. Он об отношениях. И нет, это и не любовный женский роман, хоть роман действительно написан женщиной (но не только для женщин). Это довольно обычная, но важная история о том, с какими трудностями сталкивается любовь. Как любовь по-разному могут рассматривать оба партнера. Кто и сколько должен жертвовать ради любви, и вообще, стоит ли она того (мой ответ и Роуэл — конечно стоит). И не подумайте насчет сексизма, но женский взгляд на вот такие вот проблемы мне был всегда интересен.

Поэтому ставлю роману довольно высокий балл. Не фантастика, реализм, ну и что? Зато интересный, поучительный. Даже увлекательный, как ни странно. Без явных минусов, пусть и довольно предсказуемый. Прочесть стоит людям, которые таки переживают некоторые смятения и трудности в отношениях. Ну, как вариант ;)

2017 год начался, да и идет сейчас для меня не самым насыщенным в плане чтения. Зато и особых разочарований пока не было, впрочем, как и духовных восторгов. Средний Кафка, средний, пусть и добротный Бэнкс с «Ð‘езатказным арудием» и «ÐžÑÐ¸Ð½Ð¾Ð¹ фабрикой». Некоторые надежды на нечто большее были возложены на роман «Ð”ÐµÑ€ÐµÐ²Ð¾ лжи» Фрэнсис Хардинг, который я, наверное, около полугода ожидал. И... тоже получил свой середняк.

Хорошая книжка для подростков с определенной исторической достоверностью в плане рисуемой эпохи (да, один-два факта для себя узнал, но сказать, что исторический фон проработан и детализирован до невероятного качества — нет), живыми персонажами, сюжетом с интригами. И моралью, что является большим и немаловажным плюсом. Есть и проблема гендера в истории, читай феминизма — но в первой половине книги подается она очень грубо и чересчур не тактично, на мой скромный взгляд. Ближе к финалу, а особенно после удавшегося у Хардинг неожиданного сюжетного хода, данная проблематика уже смотрится очень даже к месту вставленной. Фантастический элемент — на уровне, но опять же были ожидания большего...

Книжка читается быстро и не без интереса. За ночь ее осилил. Другое дело, что роман вышел очень и очень средним. Ни коем образом не выдающимся. Где-то и недоработанным, особенно в плане фантастичности. Подростковое, одним словом, произведение. Но качественное.

«Ð’ начале было слово...» (Библия)

Представьте, что вы — Николас Слоупен. Литературовед, лингвист, специалист по творчеству и личности Сэмуэля Джонсона. Мужчина средних лет, «ÐºÐ½Ð¸Ð¶Ð½Ñ‹Ð¹ червь», не самый удачный муж и семьянин, чья семья разваливается на глазах. Вы работаете в Университетском колледже Лондона учителем и критиком, и вам недавно поступило предложение проверить на подлинность неизвестные и довольно странные письма вашего идола и объекта изучения — доктора Джонсона. И после определенной череды событий вы умерли. Или нет?..

«Ð¤ÐµÐ´Ð¾Ñ€Ð¾Ð² не зря называл это общим, а не тайным делом.» (Марсель Теру)

«Ð‘ессмертными должны быть либо все, либо никто.» («Ð’ремя», 2011)

«Strange Bodies» («Ð¡Ñ‚ранные тела») Марселя Теру стали для меня второй книгой после «ÐšÐ²Ð°Ð½Ñ‚Ð¾Ð²Ð¾Ð³Ð¾ вора» Ханну Раяниеми, где упоминаются, обсуждаются и получают свое развитие идеи русского утописта и одного из отцов-основателей философского космизма Николая Федоровича Федорова (который также считается одной из предтечей трансгуманизма). Всеобщее возрождения всех когда-либо живших и борьба со смертью, как проповедовал Христос, предлагалось решить Федоровым с помощью науки, которая также поможет воскресшему новому человечеству открыть врата в космос. В «Ð¡Ñ‚ранных телах» данная идея получила реальное воплощение в жизнь в советской науке, но исказилась еще в те времена от основополагающего для Федорова принципа — всеобщности и вседоступности. И теперь, переправившись через Атлантику и получив название «ÐŸÑ€Ð¾Ñ†ÐµÐ´ÑƒÑ€Ð° Малевина», идея, которая должна была объединить, осчастливить и спасти человечество, может его погубить и расколоть.

«Ð¡ÑƒÑ‰ÐµÑÑ‚вуете ли Вы, мистер Джонс?» (заглавие повести С. Лема)

«Ð¡Ñ‡Ð°ÑÑ‚ье для всех и даром, и пусть никто не уйдет обиженным.» («ÐŸÐ¸ÐºÐ½Ð¸Ðº на обочине», Стругацкие)

«Ð’Ñ‹ начинаете помнить, когда начинаете говорить.» (Марсель Теру)

Роман «Ð¡Ñ‚Ñ€Ð°Ð½Ð½Ñ‹Ðµ тела», получивший Мемориальную премию Джона Кэмпбелла за 2014 год, это история об одном человеке, точнее, об одной душе. Это история, ставящая вопрос, а что есть душа и что делает нас нами. В чем природа самосознания и при каких условиях оно начинает существовать и работать. Это история об идентичности и этике мира, который кроется за Биологической Сингулярностью. Это история о том, как идея утопии равенства и вездесущего благополучия неизбежно искажается в руках умелых дельцов вроде предприимчивого американца Хантера Гуда и дагестанца со странными именем и фамилией Синана Малевина. Это история со странствиями по континентам и литературе, английской и русской. Это история о силе языка, его роли в формировании нашей сущности и мышления и в чем-то даже более радикальная идея, чем гипотеза лингвистической относительности Сепира-Уорфа. А также это просто хорошая и качественная книга без "клюквы" писателя Марселя Теру, которую интересно читать, а после раздумывать над прочитанным. Набившие оскомину старые идеи в новой и необычной интерпретации с неожиданным сюжетным поворотом недалеко от финала романа.

В итоге это то, что стоит прочитать и обдумать, дабы не только понять тонкую границу между человеком и манкуртом, но и бесценность ее.

Не вполне понимаю, за что рассказ получил «ÐÐµÐ±ÑŒÑŽÐ»Ñƒ».

«Ð ÑÐ±ÑŒ на море Дирака» Джеффри Лэндиса — довольно средненький рассказ. Не плохой, но и не настолько хороший, чтобы опять же получить какую-либо премию. Тем более такую значимую в жанрово-фэндомной среде, как «ÐÐµÐ±ÑŒÑŽÐ»Ð°». Ведь данное произведение, по сути, ни чем непримечательная хроноопера, типичнейшая, без каких либо нововведений как, например, в «ÐŸÐµÑ€Ð²Ñ‹Ñ… пятнадцати жизнях Гарри Огаста» Клэр Норт. Глубина присутствует, но ей не особо придаешься из-за не очень умелого повествования, которое у Лэндиса вышло чересчур хаотичным и разорванным. Я задумку понял что идейную, что сюжетно-строительную, но из-за неудачи с созданием последней, по мне так вышло довольно средне.

Рассказ можно спокойно обойти стороной, но если очень хочется номинированную хронооперу — то дерзайте.

Первый опыт Уилсона в крупной форме под заглавием «Ð¡ÐºÑ€Ñ‹Ñ‚Ð¾Ðµ место» («A Hidden Place») я считаю довольно удачным.

Роберт Чарльз и его стиль сразу же узнаются. Двойная линия повествования, минимальное заострение внимания на фантастическом допущении, реальный мир как основной пейзаж и, разумеется, отличная социальная сторона произведения. Более того, можно сказать, что вышла книга в жанре реализма о временах Великой Депрессии, своеобразный уилсоновский вариант «ÐÐ° дне» (хотя бы в плане подборки главных героев). Кстати, герои тоже вышли на ура — интересные и живые, пусть в следующих работах автора у него уже получалось лучше с проблематикой и характерами персонажей — глубиной, то бишь. Но и здесь, в самом начале творческого пути, вышло на качественном уровне. Фантастическому элементу уделено, как я уже упоминал, минимум внимания — в этот раз, первый, даже меньше. И «Ð¡ÐºÑ€Ñ‹Ñ‚ое место» от этого хуже не стало. Скорее наоборот.

В итоге приходим к тому, что дебютное творение Роберта Уилсона, который в будущем покажет «ÑÐ¿Ð¸Ð½Ð¾Ð²ÑÐºÑƒÑŽ трилогию» и «Ð¡Ð»ÐµÐ¿Ð¾Ðµ Озеро» (собственно, источник грядущего «Ð¡Ð¿Ð¸Ð½Ð°), «Ð–атву» и «ÐœÐ¾ÑÑ‚ через годы», «ÐœÐ¸ÑÑ‚ериум» и другие интересные работы, оказалось очень уверенным и продуманным стартом. Красивый роман с элементами историчности, пейзажами далеко не самых лучших дней Америки и человечества, в которых, призывает автор, люди все равно должны и могут показывать лучшую свою сторону. Ведь, возможно, сделав это, в мир грязи и разрухи сможет явиться чистое и светлое чудо. Чудо, которого человек должен быть достоин.

Если честно, хоть и надеялся на эту книгу, меня терзали нескрываемые сомнения. Сомнения в плане того, что и «Ð¨ÐµÑÑ‚Ð¾Ð¹ сон» окажется тем же графоманским мусором (может, и загнул), что и другие произведения Вербера, например «Ð¢Ñ€ÐµÑ‚ье человечество». Во всяком случае последняя книга оказалась крайне, крайне и крайне слабым произведениям практически с любых сторон, как не посмотри. И фантастические допущения не помогли здесь (не со «...сном», а с «...человечеством»), ибо они были одной из самых главных слабых сторон романа. Но «Ð¨ÐµÑÑ‚Ð¾Ð¹ сон» меня порадовал. И очень.

Оригинальная идейная составляющая, живые персонажи, интересное повествование — все на уровне пусть и совсем чуть выше среднего, но для того Беранара Вербера, с которым я был знаком до времени знакомства с этим произведением это великолепно и очень неожиданно. Конечно, не могу сказать, что персоналий вышел без шаблонов, но он живой, за ним интересно наблюдать и даже сопереживать. И повествование, которое своей, не знаю, убогой простотой, запомнилось мне еще с «Ð¢Ñ€ÐµÑ‚ьего человечества», здесь изменилось, улучшилось, пусть и не до заоблачных высот. Но вот с точки зрения фантастической идеи — прекрасно. Только за это одно можно ставить самые высокие оценки. Рад, что Вербер нашел подобную идею и так отлично ее реализовал.

Видно, что его писательский уровень вырос, хотя как-то уж слишком велика разница между хронологически недалекими друг от друга «...сном» и уже неоднократно упомянутым мной «Ð¢Ñ€ÐµÑ‚ÑŒÐ¸Ð¼ человечеством». Ну, и ладно. Самое главное, что «Ð¨ÐµÑÑ‚Ð¾Ð¹ сон» прочтения стоит, а знакомство с творчеством Вербера, на котором я уже думал поставить крест, я продолжу. Только чуть позже. А что до оценки, то хотел поставить все «Ð²Ð¾ÑÐµÐ¼ÑŒ» баллов. Но нет. Это будет слишком несправедливо для «Ð¤Ð°ÐºÑ‚оризации человечества» Сойера, которой я недавно поставил только «ÑÐµÐ¼ÑŒ». А роман по всем параметрам, как ни крути, перепрыгнет выше головы «Ð¨ÐµÑÑ‚ого сна».

Но книжку прочитать стоит. Особенно перед сном.

Роберта Рида открыл для себя недавно. Пока прочитал лишь несколько его рассказов, и так малочисленных по русскому переводу, но большинство из них меня порадовали.

Понравились мне они не из-за своей сложности или очень оригинальных фантастических идей, не из-за очень интригующего и интересного сюжета. Нет, все это в них есть, но сказать, что этими параметрами они выделяются — нет. В основном они достаточно просты, пусть и интересны, но по уровню оценки находились бы на уровне 7-8 баллов, если бы не одно «ÐÐž». Эти рассказы, что данный, «Ð”евочка-птичка», что другой также мне понравившийся, «Ð’торжение малого мира», — настоящая СОЦИАЛЬНАЯ фантастика, которая поднимает нужные проблемы и дает им нужные, ПРАВИЛЬНЫЕ оценки, НЕОБХОДИМЫЙ эмоциональный окрас (кстати, последнее — неплохой такой плюс к произведением, во всяком случае, малой формы Рида — ему удается менять этот окрас и чувства у читателя по нескольку раз в сравнительно небольших объемах текста). Рид показывает Технологическую Сингулярность такой, какой ее и надо видеть — великим событием, приносящим Двоякий Рай: и счастливую Утопию, и самый настоящий Апокалипсис — конец человеческой цивилизации в ее прежнем виде. И я поддерживаю Рида в его акценте на то, что всякие исправления человека, расширение его сознания, стирание «Ð³Ð»ÑƒÐ¿Ð¾Ð¹ и ошибочной» человечности — неправильные вещи.

Человек ценен таким, каким он и является — сложным существом, сочетающим в себе разрушение и созидание, способность убивать и порождать, открывать и уничтожать, любить и ненавидеть... Именно своими «Ð¾ÑˆÐ¸Ð±ÐºÐ°Ð¼Ð¸», по мнению ИИ, мы и велики. И мне очень важно то, что именно это-то и подчеркивает Роберт Рид.

П.С. Можно заметить сходство не только с «Ð“адкими лебедями» Стругацких, но и с «Ð‘ерегом динозавров» Лаумера — общие моменты с «Ð”евочкой-птицей» есть у обоих произведений.

На днях завершил прочтение романа Куркова, завершенного и опубликованного (неким) Б. Батыршаным «Ð¢Ñ€ÐµÑ‚Ð¸Ð¹ Меморандум».

Надо сказать, что впечатление остались в определенном смысле двойственными. Книга ни в коем случае не плохая. Это не то попаданчество, про которое Батыршин в предисловии сразу сказал забыть во время прочтения «ÐœÐµÐ¼Ð¾Ñ€Ð°Ð½Ð´ÑƒÐ¼Ð°...». Действительно, уровень другой. Более высокий, более качественный. В конце-концов интересный и сделанный в манере Куркова, которая мне понравилась и запомнилась еще после его «Ð˜ÑÑ‚Ð¾Ñ€Ð¸Ð¸ Галактики» — своеобразная псевдодокументалистка/псевдР¾Ñ…Ñ€Ð¾Ð½Ð¸ÐºÐ°, только здесь выраженная в некоторой основной линии повествования с добавлением элементов-отрывков дневников главных героев и различными научно-историческими работами, якобы написанных спустя значительное время после событий романа. Правда, начало «ÐœÐµÐ¼Ð¾Ñ€Ð°Ð½Ð´ÑƒÐ¼Ð°...» меня немного отпугнуло — скажу честно, подумал, что сейчас начнется недописательское попаданческое чтиво, ан-нет. И также немного спугнувшее меня и вновь упомянутое в предисловие Бытыршиным литературное альтер-эго Куркова — Казаков, снова оказалось ложными страхами. Сюжет, хвала небесам, не строится вокруг одного «ÑÑƒÐ¿ÐµÑ€Ð³ÐµÑ€Ð¾Ñ-мастера-на-все -руки-великого-лидера», да и его исключительность всегда ставится под сомнения в постоянных политических (иногда лишь «Ð¿Ð¾Ð»Ð¸Ñ‚ических») склоках и спорах главных героев, которые выглядят иронично и приносят свою долю юмора.

Без минусов, конечно, не обходится. Только вот не все из них, которые я сейчас перечислю, выглядят так уж однозначно. Например, опять же, в который раз упомянутые в предисловии, многочисленные отсылки. Главным образом, к Стругацким. Сам Курков их и упоминает не раз в романе, да и все эти Эксперименты, Хозяева, былые культуры, попытка построить новое общество — не вспомнить «Ð“рад обреченный» братьев вряд ли кто сможет. В данном случае автор-то не исключение — у нас как советская, так и сегодняшняя российская фантастика (может, и вся литература, но, говоря о фантастики России сразу вспоминаем «Ð¡Ð¢ÐÐ›ÐšÐ•Ð » и всякие межавторские недопроекты по Стругацким) делится на эпохи ДО и ПОСЛЕ Стругацких. Поэтому неудивительно, что припомнил я и средненький «ÑÑ‚Ñ€ÑƒÐ³Ð°Ñ†ÐºÐ¸Ð¹» роман Громова «Ð¤ÐµÐ¾Ð´Ð°Ð»». В «ÐœÐµÐ¼Ð¾Ñ€Ð°Ð½Ð´ÑƒÐ¼Ðµ...» сложно не разглядеть и самого Куркова — его «Ð˜ÑÑ‚Ð¾Ñ€Ð¸Ñ Галактики», опять же. И упомянутая в тексте героями работа Карсака «Ð Ð¾Ð±Ð¸Ð½Ð·Ð¾Ð½Ñ‹ космоса», разумеется. Но это скорее уж мое личное дополнение, чем минусы. Основной же недочет сего произведения — его незаконченность. Основные социальные идеи, Меморандумы и т.д., попытки и способы построения общества нового типа, так и остались вне сюжета книги. Возможно, что сам Курков не очень хотел ставить какую-либо точку в своей работе — не зря в послесловии от все того же Батыршина мы узнаем о пожелании автора «Ñ€Ð°ÑÑˆÐ¸Ñ€Ð¸Ñ‚ÑŒ усилиями молодых фантастов своей вселенной». «Ð˜ÑÑ‚ория Галактики» также являет собой попытку создать некий шаблон для создания другими межавтрского цикла. В общем, так или иначе, но не завершен «ÐœÐµÐ¼Ð¾Ñ€Ð°Ð½Ð´ÑƒÐ¼...» в своих основных моментах.

Тем не менее рекомендую книжку к прочтению — это добротная российская фантастика, которая имеет право на то, чтобы ее знали. Достойного у нас сейчас мало, поэтому почему бы и не ознакомиться?..

Не устаю повторять для себя и вообще, что Лукьяненко, во всяком случае ранний, один из, если не лучший, российский писатель-фантаст.

В пучине 90-ых и в начале 2000-ых, когда прилавки букинистических и книжных были завалены недопереводами неизвестных и известных западных фантастических классиков, русская фантастика переживала далеко не лучший период. Вроде бы, и запреты все канули в прошлое — но разбежались некоторые уж слишком (например, тот же БНС с его «ÐŸÐ¾Ð¸ÑÐºÐ¾Ð¼...» и «Ð‘ÐµÑÑÐ¸Ð»ÑŒÐ½Ñ‹Ð¼Ð¸»). И на фоне явного нелитературного, неинтересного и халтурного чтива, появляется такой автор, как Сергей Лукьяненко. Да, его можно попрекать за последние работы, явно уже нацеленные на массовость и гонорар, за неидеальность более ранних произведениях, об одном из которых я сейчас хочу поговорить, но тем не менее именно данный фантаст был символом зарождения новой российской фантастики (не про «Ð¡Ð¢ÐÐ›ÐšÐ•Ð » с «ÐœÐµÑ‚ро» идет речь).

Итак, хочется рассмотреть роман-эпопею явного космооперного характера — «Ð›Ð¾Ñ€Ð´ с планеты Земля». Разумеется, в ней есть свои минусы и огрехи, да и трилогия эта похуже будет других фундаментальных работ Лукьяненко, но «Ð›Ð¾Ñ€Ð´...» — первое, насколько мне известно, крупное произведение в стиле космооперы на постсоветском пространстве. Именно космооперное — не космический боевик или просто роман с космическими пейзажами, а именно классическая космоопера с принцами да принцессами, пиратами, бластерами с удивительными мечами и даже путешествиями во времени. Правда, несмотря на первенство в России, «Ð›Ð¾Ñ€Ð´...» все же не догоняет стилистически и психологически, как я мог понять из некоторых отрицательных отзывов, классические космооперы Запада. С психологическими деталями соглашусь, но... Но пойдем по трем частям по порядку.

1. «ÐŸÑ€Ð¸Ð½Ñ†ÐµÑÑÐ° стоит смерти» — полностью шаблонный сюжет с героем-землянином хоть куда, быстрым повествованием без особого уделения внимания на психологическую, собственно, сторону основного персонажа повести. Зато уже виден тот красивый мир и Вселенная «Ð›Ð¾Ñ€Ð´Ð°...», благодаря которой появилась...

2. «ÐŸÐ»Ð°Ð½ÐµÑ‚а, которой нет» — вот он, маленький шедевр и жемчужина автора и его романа-эпопеи. Сюжет, полный непредсказуемости, интриг, интересных идей и героев, с проработанными внутренними сторонами, так сказать, персонажей. Без особых шаблонов, с неожиданными откровениями о мире «Ð›Ð¾Ñ€Ð´Ð°...».

3. «Ð¡Ñ‚еклянное море» — завершающая часть романа-трилогии, которая разочаровала меня сильнее «ÐŸÑ€Ð¸Ð½Ñ†ÐµÑÑÑ‹...». Невнятность, не всегда ясные поступки героев, логические ляпы, вытекшие еще из «ÐŸÐ»Ð°Ð½ÐµÑ‚Ñ‹...», портят всю эту повесть. Не помогают тут мотивы с отсылками к «ÐŸÑ€ÐµÐºÑ€Ð°ÑÐ½Ð¾Ðµ далеко» (хотя и это можно считать минусом, но тут уж личное дело автора), Отрешенными, иль, как их... Из портящего все сразу вспоминаются: концовка с непонятностями по поводу главного героя, точной мотировкой Отрешенных и, разумеется, «Ð¿Ñ€Ð¾Ð±Ð»ÐµÐ¼Ð¾Ð¹ недостаточности человеческих единиц в борьбе со врагом». Нет, ну серьезно, в космической войне, по мнению Сергея, главное — количественный состав войск? Не технологии ли с количеством вооружения и автономных единиц? Не контроль ли над ресурсной и территориальной стратегической базой? Нет, конечно же... Из этой нелогичности и того, что лучшее придуманное землянами будущего — это засеять прошлое, да так, чтобы оно чуть тебя не стерло из времени, да еще и не согласилось помочь в войне? Н-да...

В основном, цельный общий балл поставил высокий лишь за вторую часть романа, тогдашний прорыв и скачок для отечественной фантастики и просто за ряд неплохих оригинальных идей и мотивов. А так у Лукьяненко есть и получше вещи.

Вот и подошел я после трилогии «Ð¡Ð¿Ð¸Ð½», романов «Ð‘Ð¸Ð¾Ñ» и «Gypsies» («Ð¦Ñ‹Ð³Ð°Ð½Ðµ») к «ÐœÐ¾ÑÑ‚Ñƒ через годы».

Как и «Ð¦Ñ‹Ð³Ð°Ð½Ðµ», это произведение Уилсона я решил читать на языка оригинала. И по сравнению с языком в «Ñ†Ñ‹Ð³Ð°Ð½ÑÐºÐ¾Ð¼» тексте, слог «ÐœÐ¾ÑÑ‚Ð°...» оказался достаточно сложным. Быстрого прочтения не вышло, и весь процесс затянулся на пару месяцев, подойдя к концу только сегодня.

Как и в «Ð¦Ñ‹Ð³Ð°Ð½Ð°Ñ…», в данном романе Роберт Уилсон уделяет больше времени психологизму, проблемам своих героев, их переживаниям, которые вышли чуть более глубинными, нежели в уже указанной работе автора. Там я бы назвал бытовавший там психологизм каким-то «Ð±Ñ‹Ñ‚Ð¾Ð²Ñ‹Ð¼» — незатейливые мысли подростка и его матери в распадающейся семье. Остальным, более интересным героям, почти не было уделено времени на подобный анализ, так что вышло все крайне однобоко, скучно, не захватывающе и с фантастической точки зрения дела обстояли тоже сухо. Зато «ÐœÐ¾ÑÑ‚Ðµ...» все эти отдельные пункты выглядят если и не в разы, но во всяком случае лучше. Не шедевр, но и выше середнячка.

На фоне прыжков из 60-ых в 80-ые и наоборот Тома Уинтера, его желаний сбежать из выживающей его реальности и начать все сначала, перед нами разворачивается и анализ с мыслями и историей во многом схожего с Томом персонажа — Билли Гаргалло. Он — такой же маленький человек, который также ищет всех возможностей спастись из мира бесконечных войн за территории (затопление земель из-за таяния полярных шапок в 22-ом веке). И самое главное, что, казалось бы, антагонист по ходу разворачивающихся событий романа, Билли оценен Уилсоном неоднозначно, и во многом он такой же узник обстоятельств и судьбы, как и Том, и ему хочется посочувствовать даже в большей степени.

Так что сюжетная линия со всем персоналием, их мотивами, мыслями и судьбами вышла вполне успешно на фоне некоторых других уилсоновских работ. Фантастический элемент, правда, не сказать, что очень впечатляющий и неординарный, но тоже вышел на уровне (заметил в моментах по путешествиям во времени кое-что общее с «ÐŸÐ°Ñ‚рулем...» и «ÐšÐ¾Ñ€Ð¸Ð´Ð¾Ñ€Ð°Ð¼Ð¸ времени» Пола Андерсона — как понимаю, отсылки к мастеру и ход такой, чтобы «Ð½Ðµ заморачиваться»).

Поэтому, если можете потянуть язык посложнее, чем в «Ð¦Ñ‹Ð³Ð°Ð½Ð°Ñ…», и дальше хотите знакомиться с автором, «ÐœÐ¾ÑÑ‚ через годы» — как раз для этого. Красивая, но не шедевриальная фантастика.

Один из моих любимых романов, где совмещен огромный спектр разных тем, но главная из которых — жизнь одного обычного человека во время перемен.

Помнится этот роман Бориса Пастернака, вместе с одним из самых известных произведений Солженицына — "В круге первом" (последний, кстати, небезосновательно) на одном из наших федеральных каналов не так уж и давно называли орудием пропаганды Запада в период "холодной войны" в странах Восточной Европы. Точно уже не помню, окрашивали ли в этой телепередаче самого автора "Доктора Живаго" в цвета врага (опять же, если говорить о Солженицыне, то он и сам считал себе противником Советов и всего связанного с этой страной и режимом, при том в точно такой же фанатичной форме, с которой большевики выкрикивали и воплощали в жизнь свои лозунги о Мировой Революции); не знаю, проводилось ли подобная пересекреченная операция по распространению копий книги американской разведкой в странах Соцблока, но называть данное произведение провокационным, пропагандистским и антисоветским у меня язык не повернется.

Не Революция Февраля и Октября, не Гражданская война есть главные темы "Доктора...". Речь в романе пойдет об обычном человеке, докторе Живаго, мало заметном враче не очень-то и знатного происхождения, о его любви и семье(ях), которые оказались в самом сумбурном и страшном периоде истории России. И не увидим мы там оценку автора этого произведения, Пастернака, различных сил этой Революции и войны, кто из них был прав и в чем — совсем этого там нет. Зато показаны зверства и безумия этой Революции, поле боя, где отцы убивают своих детей, брат брата за довольно размытые идеи, которые раскололи огромную страну на мелкие враждующие кусочки, прозябающие в фанатичной ненависти друг к другу в состоянии голода и бедности. Встретим мы тут и постоянную фразу на самый главный вопрос книги, который не один раз произносит Живаго: "Зачем? Разве нельзя было по-другому" и ответ на него: "Как вы не понимаете? Это необходимость, классовая война. Скоро все закончится и станет лучше". Только лучше не стало. Один этап Революции сменился другим. Проигравшие сбежали, победившие стали косить друг друга. Но жизнь обычных людей продолжает идти дальше, а жизнь личностей предприимчивых при любом строе не меняется — те всегда найдут себе неплохое местечко в среде победивших.

Все события мне показались достоверными и пугающе реалистичными. Одно из любимых произведений, безусловно, особенно в тематике Революции. Столь же качественное на ум приходит лишь вспоминая Достоевского и его "Бесов".

Я застрял на самом излюбленном на фантлабе споре по поводу зарубежных переводных произведений — «Ð²Ð¸Ð½Ð¾Ð²Ð°Ñ‚ ли переводчик, что так плохо читалось и т.д.»?

Сейчас я примерно в таком же положении. Автор, Вэнс, с которым я только начал свое книжно-литературное знакомство, уже успел если и не порадовать, то по крайней мере не разочаровать меня «ÐŸÐ»Ð°Ð½ÐµÑ‚ой Т'шай», где оригинальные идеи действительно смогли выручить несколько шаблонно выстроенный в целом роман. В данном же случаи никакие интересные описания планеты, ее обществ и культур в трилогии «Ð”ÐµÑ€Ð´ÐµÐ¹Ð½» не спасли оную от моей оценки в шесть баллов.

В чем заключается мое недовольство? В отличие от уже названной «ÐŸÐ»Ð°Ð½ÐµÑ‚Ñ‹...», данный цикл-роман было уже не интересно читать примерно с середины первой части, а во второй я уж совсем впал в уныние и тоску смертельную и, добравшись до третьей части, принял нелегкое для себя решение, к которому прибегаю я крайне редко — вообще забросить прочтение книги.

Каюсь, читал любительский перевод, но сразу же гневаться не переводчика — смысл? Может, виноват-то и не он, просто не мое произведение, неинтересный (ДЛЯ МЕНЯ) сюжет. Так или иначе шесть баллов свои я уже выставил. Попробую подойти к автору в следующий раз с другими книгами.

Писать много про «ÐšÐ°Ð¿Ð¸Ñ‚ÑƒÐ» Дюны», думаю, особого смысла нет.

Последний роман оригинального цикла о планете Дюна, которая на самом деле Арракис, а после и вовсе Ракис, особо мне и не запомнился. Хотя нет, вру. Запомнился нудным и трудным прохождением каждой страницы, что затянулось как минимум на месяц. Винить в этом переводчика? По-моему, данный вариант, которым многим пользуются, пытаясь оправдывать не самые лучшие впечатления от прочтения инлита, в большинстве случаев глуп, так же, как и здесь. Да и Фрэнк Герберт вроде бы ничего плохого со своим заключительным творением не сделал — ну да, затянуто, но ведь это продолжение «Ð•Ñ€ÐµÑ‚Ð¸ÐºÐ¾Ð²...», которые читались более-менее.

Вообщем, опять затягиваю. Вывод по роману и циклу такой — на последних его частях, саги о Дюне, имеется в виду, лучше делать паузы на какое-нибудь другое(/ие) произведения, рассказы, повести, иначе все книги о судьбе людей Вселенной Арракиса покажутся вам затянутой однообразной тягомотиной, и у вас не получится заметить определенные важные моменты и мелкие детали, которые пригодятся для знакомства, скажем, с продолжениями «ÐšÐ°Ð¿Ð¸Ñ‚ÑƒÐ»Ð°...». Мне, чтобы заметить эти самые детали, пришлось прибегнуть к Википедии, каюсь (хотя сюжетную линию с лицеделами я не проглядел).

«ÐŸÐ¾ÑÐ»ÐµÐ´Ð½ÑÑ цитадель Земли» это первое прочитанное мной крупное произведение Генри Каттнера и Кэтрин Мур.

Надо сказать, роман довольно средний, без особых интриг и сложностей в сюжетной линии, не слишком на ура проработанными персонажами. Но что-то в нем все же есть, что заставило меня поставить вполне себе твердую «ÑÐµÐ¼ÐµÑ€ÐºÑƒ». И дело тут не только в том, что в свое время, конечно, это было недурным и оригинальным романом (хотя по сути — расширенной повестью). Есть в «Ð¦Ð¸Ñ‚Ð°Ð´ÐµÐ»Ð¸...» какие-то нотки и тот шарм, что увидел я в захватившем мое сознание произведении Грега Бира «Ð“Ð¾Ñ€Ð¾Ð´ в конце времен». В чем-то у романов явно перекликается сюжет (одинокий город далеко в будущем, умирающая Земля, сюжет со снами, выращенные искусственно люди, богоподобные существа). Да даже в оценке и количестве оценивших. Но что-то привлекательное в романе все равно есть, но это «Ñ‡Ñ‚Ð¾-то» не позволяет мне забыть про минусы и не слишком особенную-то фантастическую идею.

Вообщем, практически полностью заслуженная оценка. Времени потраченного не пожалел, так что и вы прочтите.

Как всегда, Бэнкс с его «ÐšÑƒÐ»ÑŒÑ‚ÑƒÑ€Ð¾Ð¹» на многообразии тематики не мелочится.

В «Ð§ÐµÑ€Ñ‚е прикрытия» или «ÐÐµÑÑƒÑ‰ÐµÑÑ‚Ð²ÐµÐ½Ð½Ð¾Ð¹ детали» читатель снова получит блок полезной информации о самой Культуре и ее мире, узнает последние по хронологии события из этой литературной Вселенной; так же будут интересные персонажи, как гуманоидные, так и не очень, виртуальные реальности Раев и Адов, крупные космические войны, хитросплетения галактополитики...

Как я уже писал в отзыве на роман «Ð˜Ð³Ñ€Ð¾Ðº», весь цикл делится на книги, где большая часть происходящего связана с Культурой, и на те произведения, где о ней сказано поменьше. Тем не менее по обеим группам автор доносит до нас тот угол зрения, или углы, под которыми культуриане или другие герои рассматривают данное анархо-сообщество галактических масштабов. Тут нужно просто внимательнее вглядеться в текст. Конечно, какие бы мы факты, направленные на создание нашей позиции в отношении Культуры, в нем не увидели, Бэнкс дает нам полное право решать самим, нравится ли нам поступки этого космического Левиафана или нет.

В «Ð§ÐµÑ€Ñ‚е...» таких деталей несколько. Их мало, т.к. главные герои в большинстве своем действуют вне Культуры, пусть и основная героиня некоторое время в ней и прибывает. За этот отрезок текста нам и становится известно о некоторых способах решения культурианами задач, выходящих за рамки полной анархической свободы гражданина Культуры. Так же вновь перед нами предстает мощная политика ее в делах Галактики и, так скажем, резервные мощности и возможности культуриан на случай тотального уничтожения данного сообщества или чего-то тому подобного.

Сюжет книги радует — множество линий событий и колоритных героев, различные локации, включая виртуальные, политическая составляющая, система иерархии в Галактике и прогрессорства и финал, в чем-то и неожиданный, а в чем-то вполне обычный для романа из саги о Культуре.

После «ÐŸÐµÑ€ÐµÑÐ°Ð´Ð¾Ñ‡Ð½Ð¾Ð¹ станции», сборник «ÐžÑ‚ÐµÑ†-двойник» кажется значительно слабее.

Здесь уже слабых или довольно вялых произведений будет поболее; многие, пусть и подобного характера, но, в отличие от предыдущих рассказов, вообще никак не запомнились. Где-то, кажется, Дик что-то не дописал, где-то пошел не по верному пути (видимо, здесь он не пользовался «Ð˜-цзин» для составления сюжетов, а зря), на мой взгляд конечно, а где-то... Вообщем, увидите сами. А пока, немного поковырявшись с оценками, подтянув их тем, кто мне действительно запомнился, привожу список лучших рассказов сборник «ÐžÑ‚ÐµÑ†-...».

Это будут «Ð“лаза», «Ð—олотой человек» (сразу скажу, что лишь из-за идей, которые, возможно, составили определенные доли фундамента «ÐœÐ¸Ñ€, который построил Джо»; фильм с Кейджем впечатлил больше, пусть он, оценивая фильм отстранено от письменного изложения, далеко не идеален), «ÐŸÐ¾ÑÐ»ÐµÐ´Ð½Ð¸Ð¹ властитель» (тут тоже из-за оригинальных идей, пусть и крайне легкомысленных — ясное дело, что ничегошеньки не сможет у анархистов получится, но...), «Ð’ращающееся колесо», «ÐŸÐ¾Ð»Ð·ÑƒÐ½Ñ‹» (очень психологично и слегка иронично), «ÐŸÐ»Ð°Ñ‚а за копирование» (вроде бы, и ничего сложного, да лучшее, по сути, произведение сборника; под незатейливым сюжетом скрывается яркая мысль прогресса как тяжкого, но нужного труда, который как своей крест должен тянуть человек на себе).

Отдельно хотелось бы поговорить о «Ð’ÐµÑ‚ÐµÑ€Ð°Ð½Ðµ войны» и «ÐÐ° тусклой Земле». Мне эти рассказы по началу очень понравились, но, приближаясь к середине, проходя через нее и достигая финала, становится обидно, ведь могло и должно было быть по-другому... В первом случае все слишком просто, во втором зашло в какую-то дикую сюрреалистическую степь. Первый, кстати, чем-то напомнил ранние романы Дика.

Так, а из тех, кого еще хочется выделить... Выделить мало кого можно. Много здесь недоделок, черновичков, проб пера, экспериментов, слабоватых работ, но пусть уж это будут тогда «Ð£Ð½Ñ‹Ð»Ñ‹Ð¹ незнакомец» (идея очень интересная, явно можно было потом перелить в какой-нибудь роман — жаль, что не вышло, но читалось не со слишком большим интересом), «Ð¢Ð¾Ð½Ð¸ и жуки» (чуть расширить бы, добавить больше описаний персонажей, которых можно понимать и сопереживать по-настоящему, цены бы не было сему), «Ð’ыставочный экспонат» (явная диковская диковинка, но в зачатке), «ÐÐµÐ¿Ñ€Ð¸ÑÐ¾ÐµÐ´Ð¸Ð½Ð¸Ð²ÑˆÐ¸ÐµÑÑ (неплохой и удачный для сборника рассказец), «Ð¤Ð¾ÑÑ‚ер, ты мертв!» (за иронию), и, бог с ним, «ÐœÐ¸Ñ€ таланта», как прообраз первых частей романа «Ð£Ð±Ð¸Ðº».

Как самые плохие работы «Ð½Ð°Ð³Ñ€Ð°Ð¶Ð´Ð°ÑŽ и отмечаю» «Ð¡Ð¿ÐµÑˆÐ¸Ñ‚е приобрести!» и «ÐžÐ±Ð½ÑƒÐ»ÐµÐ½Ð½Ñ‹Ðµ». Пустышки, по сути, а к последнему я подобрал бы определение «ÑƒÐ¶Ð°ÑÐ½Ñ‹Ð¹». Не поставил по шестерке лишь потому, что из-под руки мастера вышло...

Моя оценка будет ниже предыдущей — лишь семь.

Объясняю. Воодушевившись аннотацией и комментарием Deliann'а (хотя, по сути, в нем отражается тоже, что я пишу здесь), я принялся за этот английский текст, считая, что не зря потрачу время на перевод «Afterlife» Кинга. В принципе, так оно и есть — для тех, кто занимается изучением языка, данный рассказ и есть самое то. Читается ведь интересно, язык не слишком сложен, но... Сюжет слишком прост, слишком губит начальную интригу и ожидания чего-то большего. Ответы остались в стороне, бедная побитая интрига тоже, зато Стивен снова получил попытку поглумиться над религией. Хотя, не такое это уж и глумление, просто не очень удачный рассказ, который подойдет любителям творчества данного автора, которым я не являюсь.

Почему-то все очень гневаются на «ÐŸÐ¾Ñ‡Ñ‚Ð°Ð»ÑŒÐ¾Ð½»'а в виде фильма, но книгу возносят до небес. Лично мне и экранизация, и бриновский оригинал принесли в купе двойное удовольствие, а и у того, и у другого есть и свои минусы, и свои плюсы.

Прежде всего, здесь Брин показал себя как писателя, умеющего строить характеры героев, их переживания и показывать такие моменты читателю, чтобы пробудить у них сопричастность к маленьким радостям и печалям людей, переживших Крах Всего. Тут же, сразу, хочется добавить, что, конечно, люди эти — американцы, по-этому, и писалось, и снималось для них все. Тем не менее, пусть и в книге очень большое внимание уделено причинам войны, тому, кто это начал (мы), тому, кто победил (они). Фильм в этом плане мне нравится больше — потеряв некоторые сюжетные линии романа, добавив любовную тематику и заострив внимание на борьбе с фашистами-хольнистами и человеческим взаимоотношениям (гораздо более, чем этого хватает в книге), кино-«ÐŸÐ¾Ñ‡Ñ‚альон» для меня лично выигрывает в соперничестве с оригиналом. Зато книга подробно рассказывает и о предвестиках войны, о том, как шла Третья и Последняя Мировая, о странной породе гепардо-пум (спасибо Брину, что не лев, как в фильме), об общем нравственно-моральном упадке, как кто восстанавливается и выживает там. Но за всем этим обилием подробностей и общему сюжетному разнообразию, романный «ÐŸÐ¾Ñ‡Ñ‚Ð°Ð»ÑŒÐ¾Ð½» погублен отсутствием более четкой и конкретной концовкой, которая есть в фильме и очень вписывается в него.

Так что, и книжный, и киношный, «ÐŸÐ¾Ñ‡Ñ‚альон» хорош. В подробностях и реалистичности, правда, побеждает книга, в чувственности и активности — фильм. И, что страннее всего для меня, в американской патриотичности одерживает верх именно роман! Но Дэвид Брин проявил себя по полной и в виде сценариста, и в виде писателя.

Многое уже сказано в нескольких комментариях о романе «ÐÐ³Ð°Ñ„Ð¾Ð½ÐºÐ¸Ð½ и время» Радзинского, так что, почти ничего нового я не добавлю.

В общем и целом, я не могу сказать, что произведение ужасно, нечитабельно и глупо, но ничего нового эта книга мне ни принесла. Нет захватывающего сюжета, хотя идея Курьера, Доставок, Посылок и т.д. — интересна (не нова, опять же), идею квантовой многомерности, которая для Агафонкина является откровением, снова не уникальна. А сюжет... Ну, обилие мата, излишне откровенных сцен — опустим. Именно сюжет. Он находится в довольно раздробленном состоянии, с элементами альтернативы, где-то интересен, где-то нет, но концовка произведения, где прячется его суть, не очень удивила — ну, снова безразличный, местами, Демиург.

Вот и все... И да, вспомнил! Еще одна идея романа — нужно жить настоящим, забыв, что прошлое надо менять, приводя в пример Россию 90-ых. Только смыслы такие встречались и раньше, а в контексте романа и с его духом, подобное смысловое окончание уже не для этого времени.

PS. По прошествии двух лет от прочтения.

Чуть повысил оценку романа Радзинского — до «ÑÐµÐ¼Ð¸» баллов с «ÑˆÐµÑÑ‚и». Слишком уж сильно я хаял и ругал сие произведение. Ведь, как ни крути, а слог у автора хороший, ровный, ловко лавирующий между элитарностью и массовостью. Мистико-фантастические идеи-допущения, конечно, избиты, но в рамках интересных героев и политической сатиры *да-да, а куда без нее любимой у наших современников, да и не только*, а также качественного сюжета смотрятся как минимум неплохо. И глубина есть, пусть и не толстовско-достоевская. Зато читается влет. Конечно, про минусы в плане не к месту вставленных откровенностей... Хотя, сколько уже всего прочитано, что... Подводя второй итог, конечный, неплохая книжка, хорошо смотрящаяся как новая российская литература — именно литература большая, а не отечественное фантастическое гетто.

В перерывах между работой решил побаловать себя все-таки романом «Ð¢Ð°Ð½Ñ†Ð¾Ñ€ Января». Хочется сказать, что разочарования от этого не почувствовал, ровно как и каких-то неоправданных ожиданий, но... Обо всем постепенно.

Начало цикла, который я точно прочту весь по мере выхода самих книг, положено неплохое; вроде бы, и обычная Вселенная с артефактами Ушедшей Бог Знает Куда Расой, команда небольшого экипажа, их разыскивающая, расселившееся по звездам Человечество... Но именно из-за ирландского колорита, выбранного стиля повествования и многоликости сюжета, «Ð¢Ð°Ð½Ñ†Ð¾Ñ€...» выделяется из общей кипы космоопер.

Чего-то, может, первому роману цикла «Ð¡Ð¿Ð¸Ñ€Ð°Ð»ÑŒÐ½Ñ‹Ð¹ Рукав» и не хватает, но на восемь достойных баллов, поднимающих его вверх по отношению к произведениям добротной золотой середины, все присутствует. Кстати, о НЕприсутствии чего-то в данном произведении, а именно — фантастичности. Ну, не скажите. Вполне хороший фон и элементы НФ. Все есть, и этого всего — в меру. Более того, элементы фантастики гладко вписываются в сюжет, поддерживая его на должном уровне. Чего-чего, а этой фантастики фантастики вполне хватает. А несказанное будет сказано потом. Осталось-то только подождать следующих книг саги...

Необычный роман Саймака «Ð’Ñ‹Ð±Ð¾Ñ€ богов» необычен тем самым, что затрагивает в своей основе тему Бога и религии как основную.

Слегка схожий с такими произведениями автора, как «ÐŸÑ€Ð¾ÐµÐºÑ‚ «Ð’атикан»», «Ð§Ñ‚о может быть проще...», «ÐšÑ€ÑƒÐ³ Замкнулся» и даже дилогией Симмонса «ÐŸÐµÑÐ½Ð¸ Эндимиона», данная книга объединяет в себе различчные идеи, которые создают приблизительно следующий сюжет... Большая часть Человечества исчезла или похищена. Остатки стали самыми настоящими долгожителями, а их потомки — обладателями парапсихоспособностей, например, переходам между мирами. Люди в небольших поселениях, утоляющие скуку лишь рассказами искателей приключений со звезд и даже беседами с пришельцами, живущие рука об руку с верующими роботами, наконец-то узнает, куда же делись остальные люди, и чего они, исчезнувшие, хотят... А финал романа оправдывает все название, ведь в конце механические богоискатели все-таки находят свое божество...

В итоге перед нами, читателями, предстает роман с интересным сюжетом и суммой идей, с долей иронии на тему Бога и веры.

Если кратко — плохо. Ожидания не оправданы. Знакомство с автором не пошло.

Идеи заезженные, в некотором плане, извиняюсь, «Ð¥Ð Ð•ÐÐ¢Ð’шные», да еще все это растянуто на почти 600 страниц со шрифтом чуть больше стандартного. Да еще все это с никчемным сюжетом — может, сказано и слишком сильно, но, необходимость не позволяет написать по-другому, — и неитересными персонажами, с какими-то ненужными политкрасками.

Роман можно обходить стороной.

Истина приходит позднее... Кое-что уже забылось, но то, что в памяти осталось, воспринимается уже по-другому.

Не зря кроме «Ð£Ð±Ð¸Ðº», «Ð¡Ð½ÑÑ‚ся ли...» и ««Ð§ÐµÐ»Ð¾Ð²ÐµÐº в...» оказались вместе с этим романом и «Ð¢Ñ€Ð¸ стигмата...» (последнее — отдельная тема) в одном пятитомнике от «Ð¨Ð¤». Действительно, эти романы — лучшие вещи Дика, хотя все его романы так или иначе, включая и реализмы, похожие и не очень, удивительны, интересны и поразительны, вообщем — диковские они. Так же и «Ð¡Ð´Ð²Ð¸Ð³...».

Во-первых, отличный мир обрисовал нам Дик — колонизируемый Марс, пустынный, мертвый, с новоявленными городами людей, руинами марсианских городов, огромными и древними каналами... Цивилизация, погибшая, прошедшая взлеты и падения, но в итоге ставшая подобиями наших бедуинов — смуглыми, низкими кочевниками, без будущего, угасающие, даже без постоянных жилищ, да еще и ставшие, добровольно, прислугой марсианских человеческих магнатов. Люди, живущие здесь, сбегают от земной действительности — ужасной перенаселенности, распространения шизофрении... Только она проскальзывает и на Марс, в его будущее, мрачное и ужасное, до крайности сюрриалистичное, где люди свою колонию покинули. Да и много интересных фактов есть, создающих диковский Марс — родство рас двух планет, частые случаи рождения больных детей там, роботизированные школы... И второе, конечно же — сюжет. Интересный, разрушающий реальность, впрочем, как и всегда у Киндреда, интригующий, со множеством интриг и финалом — непонятным, но, как думается теперь, достойным для «Ð¡Ð´Ð²Ð¸Ð³Ð°...».

Произведение — одно из лучших у Филипа. Разумеется, к прочтению.

Один из немногих случаев, когда сериал, который я практически и не смотрел, который и закончен не полностью, в несколько раз лучше оригинального произведения.

Крайне слабый персоналий, авторский язык, сюжет, ненасыщенный практически ничем — все это «Ð’ÑÐ¿Ð¾Ð¼Ð½Ð¸, что будет», с отличной внутренней идеей, автором, который другими совоми произведениями доказывает, что у него может получиться и лучше. Я не знаю, зачем такую нудятину — да, именно ее, — Сойер вообще пустил в ход. Детективный элемент мог бы все исправить, что и сделали сериальщики, за что перед ними преклоняюсь.

Дочитал сборник произведений Шекли в серии «Ð“Ð¸Ð³Ð°Ð½Ñ‚Ñ‹ фантастики» — семь романов и пару десятков рассказов, среди которых есть и «Ð¦Ð¸Ð²Ð¸Ð»Ð¸Ð·Ð°Ñ†Ð¸Ñ статуса». В данном отзыве хочу оценить все, по возможности, эти произведения, ставшие дорогим томом от «Ð­ÐºÑÐ¼Ð¾». Отдельно скажу этой антологии спасибо за то, что в ней я обнаружил несколько рассказов и роман, названия которых забыл, а здесь обнаружил и наконец прочел.

У Роберта Шекли сочетается и ирония, и юмор, и оригинальные идеи, и интересные сюжетные ходы — все то, что было тогда, в «Ð—Ð¾Ð»Ð¾Ñ‚Ð¾Ð¹ век», надеюсь, не последний, Научной Фантастики. Большинство лучших авторов и почти все классики жанра проживали и писали именно в те годы. Конечно, варьировать этот «Ð²ÐµÐº» можно на разные десятелетия, но то, что к нему можно отнести и всех «Ð¿Ñ€Ð¾Ð³Ñ€ÐµÑÑÐ¸Ð²Ð½Ñ‹Ñ…» авторов и остальных — это точно.

В романе «Ð¦Ð¸Ð²Ð¸Ð»Ð¸Ð·Ð°Ñ†Ð¸Ñ статуса» автор показывает нам вполне логичную систему ссылки преступников, с предварительным стиранием памяти, на далекую планету, подальше от человеческих колоний и Земли, которые, как выясняется в конце, из-за полной гуманизации и автоматизации стали хоть и процветающими, но тупиквыми, и лишь на тех отбросов с Омеги, на которой, правда, существуют и просто отброшенные подальше от цивилизации радикальные и реформистские элементы, на которых и полагаются земляне — восстав, они должны объединить погибающую в утопии и гниющую в антиутопии общества Земли и планеты преступников. Так что, повесть оригинальна и относится к числу, так сказать, «Ð¸Ð½Ñ‚еллектуальных постапокалипсисов», в определенном смысле слова, которое можно понять после прочтения «...Статуса». В произведении данном, как и в «ÐšÐ¾Ð¾Ñ€Ð´Ð¸Ð½Ð°Ñ‚Ð°Ñ… чудес» (и не только), надо заметить, видны антирелигиозные взгляды Шекли, которые иногда сами по себе слишком «Ð¿Ð¾ÐºÐ°Ð·ÑƒÑˆÐ½Ñ‹».

Далее следует юмористический «ÐžÐ±Ð¼ÐµÐ½ разумов» — роман, высмеивающий возможные путешествия между мирами, которые будут совершаться посредством обмена сознаниями между путешественниками, и все конфузы, связанные с таковыми перемещениями и, разумеется, целыми слоями «Ð±Ð¸Ð·Ð½ÐµÑÐ¼Ð¾Ð´ÐµÐ»ÐµÐ¹» и шарлотанов, которые обрастут вокруг всего этого. Плюс свой взгляд на гиперпространство и безумный конец — что-то похожее на безумные вариации Дика, которым подобен целый роман этого сборника — «ÐžÐ¿Ñ‚имальный вариант», который я описывать не буду — он мне понравился менее всего здесь.

В одну строку хочу включить два таких произведения, как «Ð‘Ð¸Ð»ÐµÑ‚ на планету Транай» и «ÐšÐ¾Ñ€Ð¿Ð¾Ñ€Ð°Ñ†Ð¸Ñ «Ð‘ессмертие»» — первое о планете-мечте, мире-Утопии, на котором все оказывается несколько иначе, а второе о двадцать втором веке, где уже давно можно связаться с усопшими и жить после смерти, только доступно это не всем, что несправидливо и грустно (было бы весело, если финал сулил нам полный развал этой системы ввиду того, что никакой загробной жизни никто и не открывал).

Далее идет «Ð”есятая жертва» — популярная у Шекли тема, суть которой в том, что в будущем убийства могут быть узаконены в рамках определенной Игры, Охоты, где есть регламентированные Охотники и Жертвы. Прочитать можно лишь интереса ради, ни более. Вот последний роман, «ÐšÐ¾Ð¾Ñ€Ð´Ð¸Ð½Ð°Ñ‚Ñ‹ чудес», разочаровал почти целиком — ожидал совершенно другого, при том же во многом, хотя тут есть тот же юмор, сатира и сарказм от Роберта Шекли.

Рассказы и повести, особенно цикл про двух дельцов-приятелей, часто использующих инопланетную технику, от которой они и получают регулярные неприятности, понравился более всего, хотя вся малая проза для антологии подобрана весьма удачна.

Так что, в целом, сборник «ÐšÐ¾Ð¾Ñ€Ð´Ð¸Ð½Ð°Ñ‚Ñ‹ чудес» удался, но учитывая то, что я должен оценить только «Ð¦Ð¸Ð²Ð¸Ð»Ð¸Ð·Ð°Ñ†Ð¸ÑŽ...», ставлю оценку только ей.

Ну, вот и подошел к концу цикл о мире, где люди и гуманоидные ящеры — иилиане, мургу, динозавры, называйте их как хотите — сосуществуют вместе.

Во всех трех романах главными героями остаются несколько человек тану, не считая одного-двух Саске и народ северных людей, ну и, собственно, сами разумные ящеры — тоже несколько действующих лиц.

Начиная от смерти в результате геноцида, люди, вот уже в третьем романе, являются, де-факто, победителями — город иилиане в Гендаси, Северной Америке, конечно, процветает, и нету никаких сомнений, что не появится новых их поселений в результате движения полярных шапок, но, исход последующих битв ясен — те, кто имеют делать вещи, а не выращивать их, те, кто имеют создавать и поддерживать его, а не подстраиваться под окружающую температуру и в конце концов те, кто имеют врать и приспосабливаться — это мы, люди, те люди, разделенные на три рода и множество племен — за ними и есть будущее той Земли.

Нет, конечно, можно вспомнить и то, что люди не такая развитая цивилизация, что они так же разрозненны, как и города иилиане, но финал «Ð’Ð¾Ð·Ð²Ñ€Ð°Ñ‰ÐµÐ½Ð¸Ñ Эдем», как и само название произведения, дает нам понять, каким будет будущее той Земли. А какое будущее светит нам? Это уже другой вопрос...

Конечно, наверное, хотелось чего-то чуть более — в концовке. Кажется из-за этого, что последняя часть трилогии сильно уступает двум первым, но, дорогие товарищи, это задумка автора, которая вполне себе закономерна по окончанию сюжета.

П.С. Слова тану, иилиане и других народов этой Земли никак не мешают повествованию, как мне показалось сначала. И без словаря, уже прилагаемого, можно легко понять, где и что имеется ввиду.

Прочитал вчера всего лишь за день.

Довольно быстрое повествование, незатянутое, ненудное, но... Никаких новых — типичный представитель историй о сбоях в программе звездных ковчегов, спасение человечества. Гораздо более понравился «Ð“ород в конце времен» — очень необычное произведение в НФ; я бы назвал его настоящим событием в жанре, наравне со «Ð¡Ð¿Ð¸Ð½Ð¾Ð¼».

Подводим итог: поклонники творчества Бира (коим я не являюсь) и ищущие истории о кораблях-поколениях (не совсем я) — ребят, это то, что вам нужно. Но, книжке можно сказать спасибо: неплохо убил вечер.

Роман прочитал вчера, и, считаю его прекрасным произведением Артура Кларка. Это же и мой первый роман, прочитанный, из его авторства.

В нем есть некоторые детали из рассказа «Ð”Ð¾Ñ€Ð¾Ð³Ð° к морю», а том числе и сюжет о будущем, Земле, покинутых городах, и нематериальной угрозе, угрожающей Земле (в рассказе это некое квантовое поле, здесь же — целый разум...). Конечно же, есть много схожего с повестью-прообразам «Ð“Ð¾Ñ€Ð¾Ð´Ð° и звезд».

Прекрасные идеи о искусственных звездах, будущем Человечества, разделением его, необычных инопланетян, состоящих из бесчисленного количества разумных микроорганизмов, виртуальной реальности, записывании личности и многом-многом другом.

Гениальный писатель, что уж и сказать. Лишь высшая оценка!

Ну, что же, прочитал некоторые рассказы о роботах уже давненько, вместе с «ÐšÐ¾Ð½Ñ†Ð¾Ð¼ Вечности».

Понравились, неплохие идеи раскрываются, да и, опять-таки, то, что их мозги-компьютеры именно квантовые, т.е., позитронные, но, зато, этот первый подцикл порождает некоторые, хоть и небольшие, недочеты к остальному циклу.

К прочтению рекомендуется.

По непонятной мне причине забыл отписаться и оценить первую часть этой прекрасной трилогии, которую уже прочитал.

Интереснейший мир, где есть странные и непонятные жители ближайших звезд, загадочные галакты и разрушители, поразительный город, созданный из пустоты, и генераторы Танева, способные трансформировать пустоту в вещество и наоборот. Да, это опять общество построителей коммунизма, но оно настолько оригинальное и гениальное по тем временам, да и сам жанр, который является, вообще-то (по идеологии партии и пропагандистов), капиталистическим... Очень смело, прекрасное начало великой космооперной эпопеи на все грядущие времена. А идея о том, что все в будущем будут питаться искусственным мясом, вторить искусственных животных и массово переселяться на другие планеты, покидая величественные города Человечества?

Все это здесь, в немного пародийной первой части великой советской трилогии Снегова.

Единственная раса, при том же негуманоидная и нетехнического типа развития, встретившееся на пути экспансии человечества...

Что делать? Истребить, или помочь? Мы выбрали второй вариант, который привел нас к первому, но, все разрешилось в лучшую сторону.

П.С. Вполне возможно, что в побеге негуманоидам помог Дэниел Оливо, которые могли неблагоприятно повлиять на планы его.

"После Хайнлайна, но перед Макдональдом,

или Луна как спутник эмансипации"

Не только завершение учебно-рабочего года в педагогических материях изолировало меня на месяц от новых рецензий и отзывов, но и затянувшееся ровно на столько же прочтение "Стального пляжа" Джона Варли.

С автором я знаком по нескольким рассказам и трилогии "Гея". На территорию "Восьми миров" я ступил впервые, но общие места как для творчества Варли, так и вообще для "новой волны" или чего-то, что эту "волну" образовало, видны не вооруженным глазом. А именно проблемы сексуальности, свободы и телесности, формирующие семантический треугольник для понимания всего происходящего в романе. И, в связи с этим, тем, кому тяжело и неприятно читать про опыты смены пола, сексуальности и половых актов, посредствующих и наполняющих эти процессы, браться за "Стальной пляж" не следует. Тем более, сами знаете, какая ныне в наших широтах пропаганда с плюсами и многобуковием запрещена. Но, несмотря на обозначенную мною треугольную смысловую фигуру, половая сторона книжных событий — не самая значимая. Все это лишь инструмент, фон, пейзаж для подлинной Научной Фантастики с больших букв (как я ее, помпезно и нескромно, определил в отзыве на "Машину Трансценденции" Джеймса Ганна: "погоня за мечтой при помощи изощрения в идеях и искушении в повествованиях... Восшествие к грезным (иногда и грозным) небесам через воздвижение башни из этих самых идей и повестей"). В сложном узле из переплетений технологий, социальной инженерии, космических далей, биотехнологий и сексуальных перемен, в самом его центре, сокрыта Тайна Эмансипации. Попытка найти ключ к освобождению и осмыслению того, а что же такое свобода.

Иначе путь, который проходит Хилди, главный герой (героиня? герой, который бесполый — не знаю, какие тут ставить окончания :) ), понять сложно. Точнее "Стальной пляж" развалится на отдельные фрагменты-сценки, где центральный персонаж оказывается в разных профессиональных амплуа, гендерных личинах, с различными партнерами, детный или бездетный, готовящийся к отлету за пределы Солнечной системы или находящийся под воздействием непонятных и странных потусторонних сил. Эти осколки будут связаны только общей обложкой и авторской подписью с заголовком, ни более, ни менее. И подобное нельзя будет назвать "искусным постмодернизмом", а так, побочным продуктом писательской жизнедеятельности. Для всего этого нужно некое рамочное связывание, и его вполне задает почти экзистенциальный поиск себя.

Нельзя сказать, что Хилди в финале "Стального пляжа" приходит к схожим с героями Сартра выводам о понимании себя как чистого ничто, ответственности за принимаемый выбор, к абсурду бытия и прочим концептуальным решениям, ныне ставшим литературными и философскими шаблонами для малограмотных, но жаждущих денег и славы на интеллектуальных рынках писакам. Нет, но Хилди самими своими практическими актами, поступками, не очень осознанными и продуманными, напоминает главного героя из пьесы французского экзистенциалиста "Господь Бог и Дьявол": он преобразует свою жизнь в игральную кость, по каждой случайно выпавшей стороне которой, словно по метафизическим лекалам, обновляя и переделывая свою жизнь. И в поисках счастья, себя и (само)признания приходит к тому, что на Луне и в старых человеческих восьми мирах ни того, ни другого, ни третьего он (она/оно) не найдет. Необходимо покинуть пределы комфортного, но не очень стабильного стального пляжа на краю двойственной бездны, состоящей из странно оккупированной пришельцами Земли и бездонного необитаемого космоса за пределами Облока Оорта. Это и проделывает Хилди в конце книги.

Но стойте, а причем тут вынесенные в название Хайнлайн и Макдональд? Хайнлайн присутствует в книге Варли в разных обличиях. И недоделанный звездолет, и сами романные события то здесь, то там отсылают и к имени легендарного мэтра, и к его "Суровой хозяйке". Ведь и в ней Луна была специфической, но ареной освобождения человечества от оков "скрепного" прошлого. То же самое потом воспроизведет Йен Макдональд в своей трилогии о клановой Луне, правда, без особых отсылок на Варли или Хайнлайна. Но пусть этих сносок или намеков у нового художника-покорителя земной соседки не шибко много (или вообще нет), но важнее другое: все трое образуют единую традицию, сияющее созвездие, которое как маяк направляет ищущих свободу в сторону от притяжения Земли, навстречу к ее холодному серому спутнику. Но и тот суть лишь начало для окончательного, но никогда не заканчивающегося освобождения человечества от былых оков.

«Ð ÑƒÑÑÐºÐ¸Ð¹ град за птичьими голосами,

или социологическое эссе о взаимовлияниях техники и общества»

Пять отзывов лаборантов на роман «ÐšÐ¾Ñ€Ð²ÑƒÑ Коракс» Льва Гурского aka Романа Арбитмана аккурат ограничены 2019 годом, годом выхода книги. Прошло немногим пять лет с тех пор, но изменилось слишком многое, в т. ч. контекст (новостной, политический, экономический, культурный и т. д.) для восприятия произведения. И теперь оно, к сожалению, не выглядит как хлесткая сатира или чрезмерно едкая критика режима. Об этих внешних сторонах, оформляющих понимание читателем из 2024 года внутренних граней «ÐšÐ¾Ñ€Ð²ÑƒÑ Коракса», я постараюсь рассказать ниже. Но, учитывая эти самые, скажем, фоновые негативные эффекты или противоречивые воздействия белого шума от политизации и конфронтации всего и вся, а также дабы сберечь читателя от спойлеров, буду стараться далее максимально вне контекста преподнести этот самый контекст. Насколько бы подобная задумка не казалась невозможной...

И начну я вот с чего. В «ÐšÐ¾Ñ€Ð²ÑƒÑ Кораксе» Арбитман, как мне представляется, ставит для литературного решения две параллельные друг другу задачи. Первая, не всегда обозначаемая предыдущими отзовистами и рецензентами здесь и в других местах, может быть обозначена как «ÑÐ¾Ñ†Ð¸Ð¾Ð»Ð¾Ð³Ð¸Ñ‡ÐµÑÐºÐ¸Ðµ экспериментальное эссе». Ведь писатель не просто вводит ряд фантастических допущений в предисловии («Ð¿Ñ€ÐµÐ´ÑÑ‚авьте себе мир без телефона, компьютеров, интернета и т. д.», а также ядерной бомбы с магнитофоном) для конструирования фантастических подмостков под будущие сюжетные перемещения. Это не просто галочки для оформления книжки под некоторые жанровые спецификации, а проведение полноценного мысленного эксперимента в лучших традициях т. н. STS (Science and Technology Studies) как междисциплинарного исследования взаимодействий и взаимных влияний технологических новаций на социальные обновления и наоборот. И, создавая мир, казалось бы, очень и очень похожий на нашу базовую реальность, вплоть до современных политических фигур и событий (о чем позднее), в нем есть очень существенные отличия помимо технологических лакун. Пробелы в технических открытиях, пусть и замещаемые аналоговыми средствами, все равно приводят к серьезным социальным и культурным мутациям. Попробую обратить внимание на пару подобных примеров.

Во-первых, в мире «ÐšÐ¾Ñ€Ð²ÑƒÑ Коракса» нет массовой культуры. Во всяком в том смысле, которым мы наделяем ее сегодня. Да, тут есть Филипп Киркоров, термин «Ð¿Ð¾Ð¿ÑÐ°» и индустриальная цивилизация с массовым производством. Из-за последнего от китча как, к примеру, сувенирной продукции и популярной атрибутики никуда не денешься даже в мире попугаев с записанными в них при помощи фрейдистских зоопсихологических практик пиратскими копиями известных и не очень песенок. Но Иннокентий с Фишером, оказываясь то на дирижабле «Ð§ÐµÐ»ÑÐ¸», то в хоромах федерального сановника, то в более простых местах находят жуткое, на некоторый абстрактный эстетический вкус, смешение записей Моцарта по соседству с тем же Киркоровым, а наша классическая литература идет через томик с каким-нибудь комиксом, который здесь заместо фильмов. На мой взгляд, подобная смесь условно высокого с условно же низким, которая буквально через главу указывается Арбитманом, говорит об этом самом социологическим экспериментировании. Автор показывает, что без технологической демаркации не будет и демаркации эстетической (стереотипной или нет — вопрос иного порядка). Конечно, уже печатный станок в каком-то смысле создал первую итерацию (дедушек или прадедушек) нашей массовой культуры, образовав обширный рынок политических листовок, бытовых лайфхаков и хоррор-литературы (привет Михаэлю Бехайму и его поэме «Ð”Ñ€Ð°ÐºÑƒÐ»-воевода»). Тем не менее по сей день (опять же, не трогаем бумажный ширпотреб с бесконечными попаданцами или квазиподростковыми позывами) печатная книга остается некоторым форпостом и стабильным обиталищем высокой, классической и мировой культуры. Тогда как кинематограф, сетевые пространства и звукозаписывающая индустрия (и вновь не берем в расчет мэтров в этих царствах человеческого духа) произвели огромнейшее пространство для генерации разнородного потребительского продукта. Конечно, можно в упрек такой интерпретации романного каркаса привести иные упоминания и сцены из книги, где, например, находится место здешнему «ÐšÐ°Ð¼ÐµÐ´Ð¸ Клабу» или есть, скажем так, сериалы в режиме офлайн. Но вновь укажу на том, что для производства такого контента нет технологического разграничения с созиданием иного контента, характеризуемого нами как высокая культура. Техника здесь и для высокого, и для массового однородна, даже уточним: она однородна сложная. Производить все это одинаково сложно. Отчего сложность технологической формы сохраняет сложность содержательную. А вот упрощение этой самой технологической формы как раз способно привести к упрощению и содержательной составляющей.

Во-вторых, во вселенной «ÐšÐ¾Ñ€Ð²ÑƒÑ Коракса» нет похожей на нашу общественной памяти. Под «Ð½Ð°ÑˆÐµÐ¹» (современной обществу 20-21 вв.) общественной памятью, сразу уточню, я имею в виду скорость и глубину проникновения тех или иных образов, смыслов и событий в «Ð¿Ð¾Ð´ÐºÐ¾Ñ€ÐºÐ¸» каждого отдельно взятого человека, большая мобильность и податливость этой социально-психической субстанции веяниям пропаганды (как в плохом, так и в позитивном смысле). И, конечно, такая общественная память, включенная в общественное сознание большинства социумов в нашей реальности образовалась благодаря радио и телевидению. Не без газеты и печатной книги, не без процессов национального строительства с первых веков эпохи Модерна, да. Но именно радио и ТВ, а также последовавшие за ними коммуникационные революции создал как масштаб, так и глубину памяти в странах новейшего времени. И пусть и с массовым телеграфом в каждой квартире, с птичьими армиями государственных министерств и независимых СМИ, с тотальным и повсеместным внедрением пневмопочты в романном мире такая память невозможна. Это показывается Арбитманом и через постоянные поучения Фишером главного героя, и через наставления этого самого главного героя Лине (эпизод с незнанием девушки Иннокентия ключевых событий Второй мировой войны). В конце концов, называние Второй мировой войны именно таким образом, а не Великой Отечественной войной во многом иллюстрирует большую фрагментарность и меньшую глубину этой самой общественной памяти. Учебники учебниками, даже родительские и дедовские наставления об ужасном былом — все это без кинематографа, без радиовещания и без телевизионного обрамления не сформировало бы единой и общей национальной памяти у советской нации о прошлом. Популяризация исторических нарративов и пропаганда в ту или иную сторону от фактической данности в мироздании голубиной почты и телеграфирования всегда будут спотыкаться об технологический базис. И, как показывает основная сюжетная линия романа, это далеко не всегда хорошо. Здорово, когда возможность «Ð¿Ñ€Ð¾Ð¼Ñ‹Ð²ÐºÐ¸ мозгов» ограничена технически, но худо, когда есть подобные технологические границы для запоминания и понимания прошлого в реалистическом ключе.

Наверняка помимо этих двух встроенных в детектив на альтернативно-исторической почве рассмотренных социологических экспериментов есть и другие. Возможно, следующие читатели подчеркнут и укажут на них в собственных отзывах. Я же остановлюсь на другой задаче, которая, как думается, стояла перед Р. Арбитманом. Да-да, это тот самый политический триллер, который, к сожалению, стал частью нашей повседневности. Стал новой нормальную, гнетущей и разбивающей в дребезги не столь давние грезы о будущем. Но не будем много политизировать без нужды (в т. ч. без нужды в лишнем внимании слишком внимательных граждан). Я лишь укажу, что свою политизацию писатель прерывает не только социологическими эссе, но и насыщает невероятно обильным и сочным слоем из языковых игр. Именно об этих умных гэгах, хитрых аналогиях и остром юморе я не буду много рассказывать далее, но просто приведу примеры оного как указание на то, что лично мне больше всего понравилось в этом романе. Именно за хлесткий и вовсе не глупый юмор и языковую комедию детище Арбитмана достойно высоких отметок.

«...анонимный источник в российском МИДе, не балуя разнообразием, выступил с дежурным разъяснением: поскольку-де в России цензура запрещена, то само понятие «Ð½ÐµÑ†ÐµÐ½Ð·ÑƒÑ€Ð½Ñ‹Ð¹» лишено юридического смысла…»

«Ð’ четвертый павильон мы перешли из третьего по длинной узенькой кишке подземного тоннеля и сразу же очутились на записи нового шоу «ÐšÐ¾Ð¼ÐµÐ´Ð¸-клуба». Кресла партера, прикрытые газетами для сохранности обивки, были тесно уставлены клетками с попугаями, а между рядами на отдельных насестах равномерно рассредоточились две дюжины удодов, которые по традиции отвечали за смех в зале»

«Ð£ клубных комедиантов мы задержались ненадолго. Хотя юморили тут радостно и задорно, среди тем для шуток почему-то главенствовала одна-единственная. Так что едва румяный хлопец в полосатых штанишках на лямках приблизился к подиуму и объявил: «ÐÑ„анасий Фет. Стихи о любви. Жопа, робкое дыханье…», наша Ирма Игоревна на миг схватилась за голову, как человечек с эмблемы «ÐœÐ¾ÑÑ„оно», а затем с удивительным проворством стала выпихивать нас за пределы смотровой площадки, что-то бормоча про возрастные ограничения для смешанных групп. Вслед нам доносилась разудалая песня на мотив древнего советского хита «ÐÐµ плачь, девчонка»: «ÐÐ°Ñˆ ротный старшина имеет ордена, а капитан имеет стар-ши-ну!» – и слышались раскаты бодрейшего удодского хохота»

«â€“ Стоп-стоп! – дирижер остановил хор и постучал палочкой о пюпитр. – Никуда не годится. Не верю. Не ве-рю. Думаете, если работаете для рядовых москвичей, а не для снобов из филармоний, не надо выкладываться? Большая ошибка. Все наоборот. Вас будут слушать в пятистах супермаркетах по всей области, ежедневно по полмиллиона человек. Им не нужно объяснять про микроэлементы: они знать не знают, с чем это едят. Они должны вместе с вами ощутить полет, ясно? По-лет. Они сами должны почувствовать себя вот этими орехами, вам ясно? Всем ясно? Тогда давайте еще раз, с первой цифры. Но сначала кто-нибудь принесите ребенку попить, иначе он не вытянет верхнее ля. Я ведь угадал, Григорий?

С нашей смотровой площадки мы видели, как юного солиста Григория бережно отцепляют от спинки стула и наливают ему газировки.

– А разве орехи могут летать? – поинтересовалась все та же розовая дурочка. – И что, по правде есть такая орешья страна?»

«ÐÑƒ хорошо, объясняю на пальцах: еще до войны, в тридцать восьмом году, в секретном институте ВАСХНИЛ вывели путем скрещивания самую мерзкую разновидность шашеля, по-латыни «Ð°Ð½Ð¾Ð±Ð¸ÑƒÐ¼ пунктатум». Сам он почти безобиден, но его личинки – сущие дьяволы. Могут за неделю толстую балку превратить в труху. У диверсантов этот фокус называется «Ð¿Ð¾Ð´ÑÐ°Ð´Ð¸Ñ‚ÑŒ жучка». В многоэтажных домах стены каменные, но все балки перекрытия, не забудь, деревянные»

«Ð’Ñ‹ же не будете отрицать, что Сталин принял Россию с лучиной, а оставил ее с электрической лампочкой…»

«Ð”авай-ка я попробую взять градусов на пять севернее и зависнуть над Останкинской Ямой. Глазомер у тебя хороший?

На глазомер я не жалуюсь, но старый разведчик упустил из виду одну важную деталь: с некоторых пор самая глубокая расщелина столицы уже не пустует. При нынешнем мэре в эту прорву закачали уйму средств из муниципального бюджета, набурили пещер под офисы, обустроили, обставили, проложили коммуникации, обогрели, снабдили лифтами и превратили бывшую Яму в деловой небоскреб навыворот. А как же иначе? Теперь в Москве даже дырки обязаны приносить доход. Представляю, как на тех, кто решил оторваться в модном останкинском кабаке «Ð¡ÐµÐ´ÑŒÐ¼Ð¾Ð¹ круг ада» (350 метров ниже уровня моря), сваливается мертвый клоун. Это будет катастрофа»

«Ð—апомни, Иннокентий, самое простое решение обычно самое правильное. Так говорил мне один знакомый англичанин, торговец бритвами. Кстати, мой тезка. Ты о нем вряд ли слышал, хотя бритвы у него были великолепные, острые, теперешним не чета…»

«ÐÐ°ÑˆÐ° свобода слова уже давно похожа на ощипанного павлина: ни красоты, ни полета, одно название, что птица. Сверху наедут на учредителя, учредитель нагнет главреда, главред придавит секретариат, и вот вам результат»

«â€“ Терпи, агент, резидентом станешь»

«â€“ Ну, значит, труп выбрался из морозильника, сходил на совещание в Кремль, а потом вернулся и залез обратно» (привет современной конспирологии, кстати; не буду уточнять, какой)

«â€“ Они там сдурели? – шепотом спросил я, вновь очутившись на полу рядом с Фишером. – Как можно взять в заложники труп?

– Вопрос философский, – усмехнулся старик. – Это мы с тобой точно знаем, что он труп, а те, которые снаружи, вполне допускают, что он живой. Ну типа кота Шредингера. Не слышал? Нам про него рассказывал профессор Румер, Юлий Борисович. Физик, доктор наук, светлая голова. Ему впаяли десятку как пособнику врагов народа плюс пять по рогам. Представьте, говорил он, что обычного кота сажают в камеру с парой голодных блатных, и у каждого заточка…»

«Ð¡Ð¾ всяким, кто дышит, как-то можно договориться…

– Со всяким? – переспросил я. – Значит, и с полицией тоже? – Внутри меня затеплилась надежда.

– В обычных условиях – легче легкого, – ответил Фишер. – На том стояла и будет стоять земля русская. Ну кто такие наши полицаи? Люди как люди, только в униформе. Любят деньги, и чем больше сумма, тем проще найти общий язык. Но… С этими, сдается мне, уже договорились»

И, конечно, куда без веселых переделок известных имен: мэр Масянин, советник Сверчков, спикер МИДА Архарова, пресс-секретарь Глиняный, Наждачный...

Да, посмеялись, но ведь и время поплакать. Потому скажу совсем немного и о том самом политическим памфлете как элементе романа «ÐšÐ¾Ñ€Ð²ÑƒÑ Коракс». С одной стороны, событие чуть более двухлетней давности, некоторым образом присутствует в романе давности пятилетней. Да, это что-то вроде сбывшегося прогноза. Но в той или иной локальности схожие события предсказывались и в более давние времена пейсателями вроде Лукьяненко. Но здешнее прорицание лишь частично сбылось, тоже погрузившись в круговорот альтернативщины и пародийных заговоров. И вообще по отношению к нашей овеществленной антиутопии мир романа в само конце входит во что-то, что можно назвать умеренной утопией, с, хех, мирным «Ñ‚Ñ€Ð°Ð½Ð·Ð¸Ñ‚Ð¾Ð¼ власти». И все же из столь сухо (зато без спойлеров) представленной и прокомментированной мною политической линии можно выделить два важных наставления Арбитмана.

Первое из них — сами по себе технологии не ведут нас в царство свободы:

«â€“ Сталин принял Россию с гусиным пером, а оставил с шариковой ручкой! – желчно передразнил он меня. – Сталин принял Россию с ночным горшком, а оставил с ватерклозетом… Слушать тошно! Один дурак придумал, а ты, как носитель, повторяешь. Ста-а-а-алин! При чем тут вообще Сталин? Он что – Томас Альва Эдисон? Он лампочку изобрел? Да при усатом, наоборот, изничтожали самых талантливых. Я на зоне тысячу раз таких встречал. Если б ты знал, Иннокентий, сколько сгинуло светлых голов! Кабы их не давили и не гнобили, не вычеркивали из жизни, мы бы не только до полюса – мы бы сейчас уже до Луны долетели, как у Жюль Верна. Мы бы к центру Земли проникли. Мы бы такие цеппелины строили – побольше, чем небоскребы. Мы бы цветные картинки с натуры научились записывать – ну хоть при помощи электричества…

Старик вновь пошарил по карманам, ничего не нашел, кроме одной семечки. Вылущил ядро, растер его своими коронками.

– Только никаким вождям на свете умники ни к чему, – с горечью сказал он. – Они им опасны. Я про это много думал, пока сидел в лагере. Вот, предположим, ты – Адольф Гитлер. Зачем тебе картинки с натуры, если имперское министерство пропаганды каждый понедельник выпускает из питомников очередную партию попугаев с записью речи доктора Геббельса, а тот объясняет немцам, как им повезло жить в Третьем рейхе? Или вот представь: ты – Иосиф Сталин. Нужны тебе картинки прямо с натуры? Тоже нет. Литография в газете всегда врет, потому что художник либо бездарь, либо в доле, либо под конвоем, а электричество-то врать не сумеет. Это не человек, а стихия. И все бы сразу увидели, в какой жопе мы живем и каковы вожди на самом деле: плюгавые, жирные, тонкошеие, рябые, уродливые, с бегающими глазками… Наверняка мы бы очень скоро зажили в другом мире – светлом, правдивом, свободном… В прекрасной сказочной России будущего, где даже умирать не страшно»

Упования персонажей о формуле «Ñ‡ÐµÐ¼ технологичнее, тем свободнее» в нашей технизированной реальности имеет прямо противоположный эффект. Но, и это второе, наставление Арбитмана в «ÐšÐ¾Ñ€Ð²ÑƒÑ Коракс» — всяк живущий, не теряй надежду на будущее, никогда и ни за что, и принимай в этом будущем самое активное и деятельное участие:

«Ð¯ чувствовал, что всех нас еще ждет много удивительного и чудесного. Мир изменится так быстро, что я сам успею увидеть эти изменения. И, конечно, поучаствовать в них»

Думаю, эта последняя романная строчка должна стать заключительной для всего отзыва.

Несколько лет назад проект "Дистопия" перевел три рассказа Джерома Сэлинджера из неизданного наследия: «The Ocean Full of Bowling Balls» («Океан, полный шаров для боулинга»), «Paula» («Пола») и «Birthday Boy» («Именинник»). И все три рассказа спустя десятилетие от появления на русском языке обрели формат аудиокниг.

Последнее особенно приятно и важно, ведь хорошее озвучание не просто своеобразный читательский "допинг", но и, в случае творчества Сэлинджера, особый способ для погружения, понимания и проживания его малой прозы (как минимум по причине того, что повествование у него чаще ведется от первого лица). Именно слушание, а не чтение той же "Полы" позволяет получить и большее удовольствие, и открыть иную грань в письме американского автора.

Что же такого нового можно рассмотреть (расслышать, разобрать, распознать) в этом рассказе и, точнее, в его аудиоверсии? Наверное, это такое новое, которое хорошо забытое старое. Из лекций и выступлений Андрея Аствацатурова про творческое наследие Джерома Сэлинджера многим известно, что уникальность этого писателя в дотошной детализации и умножении внимания в пользу ошибок, поломок и конфузов внутри предметного человеческого мироздания. Вечно обжигающие героев сигареты или бритвенные лезвия, случайно убивающие своих владельцев — визитная карточка писателя. Подчеркивание не просто абсурда бытия, но, скорее, опасности в людской повседневности; того, что хайдеггерианский мир подручных вещей на самом деле мир не до конца, а то и совсем не прирученных вещей; того, что любая попытка рационализации в виде презираемого автором академизма или иного "-изма" никогда не обернется успехом, а лишь удалением от понимания жизни и мира (вспомним другое произведение писателя, "Тедди") — все это если не ядро семантическое, то синтаксическая или стилистическая оболочка, которая и разительно отличает Сэлинджера от писателей экзистенциалистского или абсурдистского толка, и сплетает в особый узор идеи и сюжеты писателя.

И что же "Пола"? В ней литературной операции абсурдизации или зловещей эмансипации подвергается не какая-то вещь или некий предмет, не их совокупность, а иная сторона повседневности и человеческого, слишком человеческого. Некоторые установки и стереотипы, которыми наше существование также переполнено. В случае рассказа Сэлинджера — это идея необходимости деторождения, образ здоровой американской семьи с детьми и т. д. История с психиатрической деконструкцией этого житейского императива разворачивается вокруг четы Хинчер. Мистер Хинчер приходит домой, где застает жену за книжкой, лежа на диване. Почувствовав некоторую странность ситуации, он спрашивает у миссис Хинчер, все ли у нее в порядке. И та отвечает, что беременна. Безусловно радостная новость приводит мужа в восторг, да вот только тот быстро спохватился: врачи давно установили, что Пола никогда не сможет завести детей...

И далее начинается история, которая при вслушивании в нее создает эффект такого саспенса, что не воспринимать "Полу" как хоррор или, по крайней мере, психологический триллер в камерном антураже попросту нельзя. Жуть каждый следующий шаг в сюжете, притом с таким нарастанием ужаса в такой короткой повествовательной форме, нагонит такой на читателя или слушателя, что даже творцы якобы интеллектуального хоррора вроде Лиготти (простите, но не могу еще раз его не пнуть) будут нервно курить в сторонке.

Каждая деталь, каждое действие, каждый этап в сюжетном развитии вплоть до самого финала — все выстроено до ужаса филигранно, отчего до ужаса и пугает. Пугает повседневность и обыденность странного, то, что это странное так легко проникает в эти самые повседневности и обыденности и с той же легкостью исчезают из нее. Без пояснений, причин и смысла.

Безупречный пример настоящего интеллектуального хоррора, некоторые отрывки из которого, с пояснениями своих впечатлений, я оставлю ниже под спойлером.

«Ð–изнь без морали,

пересказанная совестью в новом дивном мире»

Я начинал постигать творчество Ника Харкуэя, в отличие от многих читавших и отписавшихся тут, в обратном порядке: сначала прочел «Ð“Ð½Ð¾Ð¼Ð¾Ð½», а затем, спустя немалое время, приступил к «ÐœÐ¸Ñ€Ñƒ, который сгинул». И сразу могу сказать, что относительно более позднего романа виден рост и путь автора, который, немудрено, не начался сразу же с шедевра. Оттого мое отношение к «ÐœÐ¸Ñ€Ñƒ, который сгинул», с одной стороны, понимающее и вполне положительное, но, с другой стороны, с эффектом послезнания, я понимаю, что Харкуэй может в разы лучше, искуснее и техничнее. Поэтому ниже я остановлюсь прежде всего на том, что мне кажется слабыми сторонами первого романа писателя. При этом, сразу это подчеркну, мне придется коснуться сокровенного — ключевого сюжетного поворота в «ÐœÐ¸Ñ€Ðµ, который сгинул». Потому ниже — СПОЙЛЕРЫ.

Как и в «Ð“Ð½Ð¾Ð¼Ð¾Ð½Ðµ», в «ÐœÐ¸Ñ€Ðµ...» важна прежде всего форма, а не содержание (так сказать, строго по Маклюэну). Стилистику, выбранную для книги, я бы обозвал «Ð½Ð°ÑÑ‹Ñ‰ÐµÐ½Ð½Ñ‹Ð¼ описанием», отсылая к Клиффорду Гирцу и иже с ним антропологов. Можно даже усилить, назвав романный текст искусственно перенасыщенным. Притом, и это чувствуется, перенасыщенность «ÐœÐ¸Ñ€Ð°...» создается Харкуэем не для умножения страниц и в виду графомании (во всяком, не это первое), а для, во-первых, почти ставшего традицией попытки воплотить в текстовом слове замкнутый и самобытный мир (где есть место войне и миру, не-войне и как-бы-миру, учебе и работе, любви и ненависти, десяткам реальных и не-совсем-реальных персонажей, ниндзя и секретным службам, мыслям о политике, жизни и всем остальном, физике и лирике, наркотикам и духу сопротивления и т. д.), а, во-вторых, для затушевывания и сокрытия (а вместе с тем и подсказывания) перед читателем обозначенного выше ключевого поворота событий в «ÐœÐ¸Ñ€Ðµ...». Лишь одна проблема есть у нагроможденной для этого трюка композиции. Она надоедает незадолго до того места, когда на арене действий и речей должен свершиться тот-самый-вау-как-же-так-повор от. Честно, слог поначалу правда непринужденно способствовал погружению в себя, но в середине многосотенстраничной книги это успевает надоесть и начать казаться занудством. В конце концов, хотя бы после означенного поворота можно же было сменить стилистику — мне кажется, это только бы пошло «ÐœÐ¸Ñ€Ñƒ...» на пользу.

И, собственно, о самом долгожданном и много раз помянутом повороте...

По итогу мы имеем неплохой, но не превосходный роман о необходимости нового и вредности старого, который структурирован в виде моноспекталя рассказчика, ненадежного настолько же, насколько и конструкция помостов театра для поставноки этой романной пьесы. Но между насыщенным описанием и обедненным письмом, которое ныне иноагент Быков приписывает «Ð”октору Живаго» Пастернака, я предпочту второй, ведь создание полноты мира — это прежде всего уделение внимание неполноте и пустотам в мире реальном. Искусный художник учитывает это в своих полотнах. И особенно начинающим писать не стоит об этом забывать.

«Ð˜ÑÑ‚ория последнего землянина» Янга — лучший рассказ в сборнике «Ð­Ñ€Ð¸Ð´Ð°Ð½» 2012 года.

Сюжет и антураж напоминают «ÐŸÐ°ÑÑÐ°Ð¶Ð¸Ñ€Ð¾Ð²» Силверберга, а самый-самый финал-развязка — завершение одной из смысловых частей «ÐšÐ¾Ð½Ñ†Ð° детства» Кларка. Кстати, вот этот финал несколько портит все написанное автором до него.

Чем «Ð˜ÑÑ‚Ð¾Ñ€Ð¸Ñ...» хороша? Она неоднозначна и, если бы не этот-не-пойми-зачем-финал, оказалась бы образчиком психологического повествования о мании преследования и подозрения на фоне посттравматического синдрома и в пик кризиса среднего возраста. И все это — на волне колоссальных изменений американской и всемирной жизни, молодежных движений, левых поворотов и, на чем акцентируется внимание Янгом в этом произведении, сексуальной революции. Нежелание средневозрастного консерватора расстаться с иллюзиями прошлого, освободиться, приводит его к фрустрации и психиатрическим состояниям, которые сотканы из тогда же взлетевшей к небесам славы фантастики как жанра. Но финал...

Вот зачем он? Как будто консерватор-Янг, преодолевая часть своей консервативности, все-таки не хочет отрекаться от последних консервативных лап — любимой религии. Да, можно разглядеть в конце некую неоднозначность происходящего, но, скорее всего, если в последних строках «ÐÐµÐ±ÐµÑÐ½Ð¾Ð³Ð¾ подряда» мы встречаем бога, то здесь — ясно, кого.

«Ð­Ñ‚ичная безнравственность,

или что вы скажете Войне, оказавшись в ней?»

Лично для меня символично, что последний отзыв в уходящем 2023 году я пишу именно на роман Ремарка «ÐÐ¾Ñ‡ÑŒ в Лиссабоне». Ведь это, с одной стороны, не только финальный, но и мой пятисотый отзыв на fantlab.ru. А, с другой, он пишется на книгу, которую я успел прочитать за один майский вечер в далеком 2022 году, на исходе и растворении последних примет прошедшей жизни. Но не будем о грустном... Хотя как не о грустном, когда мы о романе Ремарка?

Вообще, писать о романах этого немца сложно хотя бы потому, что лишь пересказом, пусть и лаконичным, интересным и увлекательным тут явно не отделаешься. Я не думаю, что выскажу какую-то крамолу, если вспомню конвейер мемов и шуточек а-ля для высоких эстетов в литературных группах: в них пародируется как будто сквозная для любого произведения писателя схема написания. Последняя включает в себя ГГ, пережившего или переживающего войну; его возлюбленную, которая имеет смертельную болезнь и умирает в финале книги; бесконечную трагедию ГГ в связи со смертью умирающей возлюбленной на фоне гибели человечества и человечности, ну и заодно всего старого мира персонажей романа. Колода сюжетных ходов не слишком богатая, а оттого и не очень вариативная при том или ином раскладе. И потому вызывающая у пресыщенной публики, да и, чего таить, у многих нормальных читателей определенную скуку при прочтении трудов Ремарка один за другим.

Но «ÐÐ¾Ñ‡ÑŒ в Лиссабоне», разумеется, порожденная той же самой формулой, даст фору почти любому другому роману автора. Почему? Прежде всего — рост и опыт. Долгая писательская карьера не могла не заточить до предела перо Ремарка, превращая затертый шаблон в шедевр, от которого не оторваться до самого конца. Но лишь многолетним мастерством, как мне кажется, всего не объяснить. Это, скажем так, формальная сторона дела. А какова же содержательная?

На мой взгляд, все дело в вопросе, который Эрих М. Ремарк ставит в центре своего сюжета, и том ответе, который он предлагает читателю. Ответе, который, как и сам вопрос, видимо, несколько теряется многими читателями. Введу для примера читательскую цитату по начатой в предыдущем отзыве на Лонгиере об инопланетном традиционализме традиции:

«...нарочитые супружеские измены и нарочитые же духовные метания по этому поводу» (mputnik)

«ÐžÑ‚дельно хотелось бы выделить такой эпизодический момент, как отношение героя к изменам его жены ближе к концу произведения: рассказчик даже отдельно наделяет ГГ «Ñ‚итулом» рогоносца, хотя этот эпизод не несет ни малейшей смысловой нагрузки для повествования. Возникает стойкое ощущение, что тема для автора болезненна и вписана в текст без особой надобности, чтобы высказаться «Ð¿Ð¾ поводу»» (korantir)

Остановлюсь на этих двух. Действительно, на фоне бесконечной внешней миграции из страны в страну с состоянием глубинной внутренней эмиграции, проникновений и побегов из концлагерей, череды встреч с другими беглецами, с фашистами и с обычными равнодушными мещанами, каковыми герои книги были сами не так давно, мотив измен кажется каким-то слишком выпуклым. Слишком центрирующем на себе внимание. Слишком приметным. Почему он так нужен Ремарку? У меня есть предположение, которое как раз и конвертируется в якобы центральный (если он вообще есть) вопрос романа и предлагаемый автором ответ на него в виде последних месяцев из жизни Хелены. Это, признаюсь, настолько смелое в виду отчетливых доказательств предположение, что найти на него соответствующих цитат оказалось крайне затруднительно по сравнению с аналогичной процедурой в комментировании Лонгиера. И здесь больше косвенных, чем прямых подтверждений. Но обращу внимание вот на такие строки из последней четверти «ÐÐ¾Ñ‡Ð¸ в Лиссабоне»:

«ÐœÑ‹ стояли на лестничной площадке. Из приоткрытой двери спальни на бронзовые орнаменты перил, на плечи и губы Хелен полосой падал трепещущий свет камина.

«Ð¢Ñ‹ не знаешь, какой ты, – пробормотала она, глядя на меня сверкающими глазами, которые сквозь маску казались, словно у змеи, без белка, были просто неподвижными и сверкающими. – Но должен бы знать, до чего унылы все эти донжуаны! Будто платья, которые надеваешь один раз. А ты… ты – душа».

Наверно, костюмы, которые мы надели, облегчили нам использование подобных слов. Я ведь тоже надел домино, несколько против воли, но мои вещи, как и ее, за день отсырели и сейчас сушились у камина. Непривычная одежда в таинственном интерьере belle époque изменила нас, отверзла наши уста для иных слов, нежели обычно. Верность и неверность утратили свою бюргерскую весомость и односторонность, одно могло быть другим, существовало не только одно или другое, но великое множество оттенков, и названия утратили значение.

...

«Ð¯ не жалуюсь, – сказала она совсем рядом с моим лицом. – Как мы можем жаловаться? Кем бы мы стали иначе? Скучной заурядной парой, которая ведет скучную заурядную жизнь в Оснабрюке, с заурядными чувствами и ежегодной поездкой в отпуск…»

Я невольно рассмеялся: «ÐœÐ¾Ð¶Ð½Ð¾ и так сказать».

В этот вечер она была очень веселая и праздновала его как торжество. Со свечой, в золотых туфельках, купленных в Париже и спасенных, она побежала в погреб за новой бутылкой вина. Стоя на верху лестницы, я смотрел, как она выходит из темноты, освещенное, поднятое ко мне лицо на фоне несчетных теней. Я был счастлив, если можно назвать счастье зеркалом, в котором отражается любимое лицо, чистое и совершенное на фоне несчетных теней»

Прежде, чем прокомментировать процитированное, необходимо задать контекст. К тем самым все еще не названным авторским вопросу и ответу. Немецкие интеллектуалы и писатели антинацистского и антивоенного характера во время и после войны много рассуждали об этике и нравственности. Можно как минимум вспомнить размышления Ясперса и вине и ответственности немецкого народа, Бонхеффера о господстве глупости в душах поддерживающих и игнорирующих злодеяния, Арендт о банальности зла и т. д. Любопытным будет привести мысли коллеги Ремарка по писательскому цеху, Брехта по тому же поводу из недописанной экспериментальной работы «ÐœÐµ-Ти»:

«...иные хвалят известные страны за то, что они порождают особые добродетели, вроде смелости, жертвенности, любви к справедливости и т.д. Я с недоверием отношусь к подобным странам. Если я слышу о том, что на корабль в качестве матросов нужны герои, я спрашиваю, не сгнил ли он и не устарел ли»

«ÐÐ° свете есть мало занятий, — которые бы так расшатывали мораль человека, как занятия моралью»

«Ð¯ полагаю, что в стране, вроде нашей, безнравственно все — и разрушение семьи, и ее сохранение»

Последняя цитата особенно подходит под обсуждаемый сюжет, но и она, и остальные сноски на Брехта нужны для того, чтобы обозначить его необычный взгляд на мораль. Не совсем мейнстримный как для антивоенной «Ñ‚ÑƒÑÐ¾Ð²ÐºÐ¸», так и для марксистского лагеря, которого записывать можно с некоторым количеством примечаний. Так вот, исходя из великолепной статьи Сергея Земляного (который и перевел «ÐœÐµ-Ти» на русский, а сама статья есть как в первом и единственном русскоязычном издании книги, так и в сторонних открытых источниках) «Ð§ÐµÐ»Ð¾Ð²ÐµÑ‡ÐµÑÐºÐ¸Ð¹ проект Бертольта Брехта», главная этическая мысль Бертольда заключается в построении такого общества, где мораль не требовалась бы. Где не нужны герои, вспоминая другое изречение писателя из пьесы «Ð–изнь Галилея»: «Ð½ÐµÑÑ‡Ð°ÑÑ‚на та страна, которая нуждается в героях». Или: «Ð˜Ð¼ÐµÐµÑ‚ся в виду мечта Брехта о стране, которая не требовала бы от своих обитателей никаких особых добродетелей, а потому не нуждалась бы в писанной этике». Справедливость и нравственность должны быть частью жизни, настройкой общественных ритмов для прокладывания действий отдельных людей, вспоминая другие цитаты Брехта из того же «ÐœÐµ-Ти»:

«Ð’ странах, которые хорошо управляются, нет нужды ни в какой особой справедливости. Справедливому там не хватает несправедливости так же, как не хватает боли тому, кто любит жаловаться. В таких странах под справедливостью понимается нечто изобретательное, такой продуктивный образ действий, который уравновешивает интересы разных людей. Акт справедливости привлекает внимание. Он недешево стоит. Он дорого обходится тому, кто его совершает, или его родственникам»

И да, такой вариант коммунистического общества — мещанский, потребительский рай Бертольда Брехта. Но всем бы такой рай! Как сказал все тот же Сергей Земляной:

«Ð­Ñ‚ическая новация Брехта, между тем, не сводится к его утопии и реабилитации эгоизма: в центр того «ÑƒÐ¼Ð½Ð¾Ð³Ð¾ места», где должна дислоцироваться его левая этика, он поставил, в разрез с вековыми философскими обыкновениями, не мудреца, не святого, не героя, а самого обыкновенного, среднего человека, обывателя, озабоченного выживанием и чуждого всякого идеализма. Того, кого немцы называют Jedermann, со всеми его эмпирическими слабостями, с его житейской хваткой, расчетливостью и мимикрией»

Но как это все связано с почти забытым в этом тексте Ремарке? Контекст размышлений и рефлексий немцев той эпохи — вопрошание о том, как жить в Войне. Для Брехта, который начал писать «ÐœÐµ-Ти» еще до начала новой мировой войны, сама жизнь есть Война, но это сути дела не меняет. Для Ремарка жизнь стала Войной навсегда после развязывания Второй мировой. Поэтому для обоих писателей центральный вопрос в двух романах один и тот же: что делать тому самому бюргеру, обычному человеку, не-герою, в мире, ставшем сплошной и тотальной Войной? Брехт предлагает на руинах разрушенного Войной мира построить общество, где не надо быть героями, где не нужна проговариваемая и прописываемая, внешняя и формальная мораль, справедливость, нравственность (все из того же «ÐœÐµ-Ти»: «ÐœÐ½Ðµ доводилось слышать: надо быть правдолюбивым, надо выполнять свои обещания, надо бороться за добро. Но деревья не говорят: надо быть зелеными, фрукты должны падать на землю вертикально вниз; надо шелестеть листвой, когда подует ветер»), т. е. изничтожить условия для необходимости таких явлений. Для нужды в героях. Но Ремарк дает кардинально противоположный ответ. Ответ, характеризующий писателя как морализатора, но не в негативном смысле этого слова. А как одно из возможных решений в непростые времена. И теперь, в этом месте, я наконец могу вернуться к цитате из «ÐÐ¾Ñ‡Ð¸ в Лиссабоне».

«Ð’ерность и неверность утратили свою бюргерскую весомость и односторонность, одно могло быть другим, существовало не только одно или другое, но великое множество оттенков, и названия утратили значение», чистоту Хелен на фоне теней и т. д. Можно вспомнить и другой яркий отрывок, в котором речь идет уже не столько об изменах Хелены, но в целом о том, что она раскрыла для Шварца:

«Ð¯ проводил его взглядом. Порядок, думал я. С пытками, выстрелами в затылок и массовыми убийствами! Лично я предпочту сотню тысяч мелких мошенников вроде здешнего хозяина!

«ÐšÐ°Ðº самочувствие?» – спросила Хелен.

«ÐÐ¾Ñ€Ð¼Ð°Ð»ÑŒÐ½Ð¾. Не знал, что ты умеешь так браниться».

Она рассмеялась: «Ð’ лагере выучилась. Как это освобождает! Год интернирования вдруг свалился с плеч! Но ты-то где научился драться разбитыми бутылками и пинком делать мужиков евнухами?»

«Ð’ борьбе за права человека, – ответил я. – Мы живем в эпоху парадоксов. Для сохранения мира ведем войну».

Почти так оно и было. Приходилось лгать и обманывать, чтобы защититься и выжить. В ближайшие недели я крал у крестьян фрукты с деревьев и молоко из погребов. Счастливое время. Опасное, смехотворное, иногда унылое и часто забавное – но отнюдь не горькое. Я только что рассказал вам про инцидент с хозяином; вскоре число подобных случаев возросло. Наверно, вам и это знакомо?

Я кивнул:

– Если удавалось посмотреть на них так, то часто было смешно.

– Я научился, – сказал Шварц. – Благодаря Хелен. Она больше не копила прошлое. То, что я ощущал лишь временами, стало в ней сияющей реальностью. Прошлое каждый день отламывалось от нее, как ломается лед за всадником, скачущим по Боденскому озеру. Зато все стремилось в настоящее. То, что у других распределяется по всей жизни, у нее сосредоточивалось в мгновении, но не цепенило ее. Она была совершенно раскрепощена, весела, как Моцарт, и неумолима, как смерть. Понятия морали и ответственности, в их тягостном смысле, более не существовали; их место заняли высшие, почти неземные законы. Для другого у нее не было времени. Она искрилась словно фейерверк, но без пепла. Не хотела, чтобы ее спасали; тогда я еще в это не верил. Она знала, что ее не спасти. Но поскольку я настаивал, соглашалась… и я, глупец, тащил ее по дороге скорби, по всем двенадцати остановкам, от Бордо до Байонны, а потом по бесконечному пути в Марсель и сюда»

Что же это за такие законы, высшие и неземные, которые выше морали и ответственности? Законы выживания? Или реализованное предложение Хелен «Ð¶Ð¸Ñ‚ÑŒ неосторожно»? Нет. Мне видится, что отказ от бюргерской, условно земной морали и ответственности, нравственности и этики — это причастие Высшей Этике и Небесной Морали. При этом необязательно видеть здесь некий христианский мотив или вообще позиционирование некоего присутствия божественности. В конце концов вспомним, что Шварц ответил рассказчику по поводу бога:

«â€“ Вы нашли Бога? – спросил я. Вопрос грубый, но он вдруг показался мне настолько важным, что я все-таки задал его.

– Лицо в зеркале, – ответил Шварц.

– Чье лицо?

– Всегда одно и то же. Разве вы знаете собственное? Лицо, с каким вы родились?

Я изумленно глянул на него. Однажды он уже прибегал к этому выражению.

– Лицо в зеркале, – повторил он. – И лицо, которое смотрит вам через плечо, и за ним другое… а потом вы вдруг становитесь зеркалом с его бесконечными повторами. Нет, я его не нашел. Да и что бы мы с ним делали, если б нашли? Для этого надо перестать быть людьми. Искать – это совсем другое»

В жуткой Войне, которая стала войной всем войнам, в эпоху, в которой не запачкаться в маленьком или большом зле, том или ином грехе невозможно (не важно притом, на чьей ты стороне), собственно, стараться оставить свою душонку опрятной, убежать от выбора той или иной стороны (эмигрировать, не бороться, не примкнуть, не воевать) — самое страшное преступление. «Ð‘ойтесь равнодушных», но, добавлю, бойтесь и святых. Святош, которые юродивой святостью и выпячиваемой слабостью обрекают других на убой и страдания. Попытка пережить сложные моральные выборы, таким образом, самое постыдное и аморальное решение из возможных. По крайней мере, именно таким мне видится ответ Ремарка. И оттого измены Хелен приобретают дополнительную грань — стремление, почти бессознательное, запачкаться, чтобы не остаться слишком чистой в мире, запачканном Войной, залитым ее кровавыми чернилами. В т. ч. и ее личной войной с раком, которая тоже превратилась в вечное убегание от врага. В мире, где грязь заменила чистоту, безнравственно быть излишне нравственной под стопою зла. В этом, на мой взгляд, странное, юродивое, критическое морализаторство Ремарка. Противоположное Брехту и, наоборот, похожее на мысли Томаса Альтицера о святых (в христианском смысле) как главных грешниках (вновь в христианском же смысле).

Вот такие два разных ответа породила (все еще) самая страшная Война: мир, где этика не нужна для того, чтобы быть нравственным, и мир, где чтобы быть нравственным, этика только мешает.

Бывают авторы одной книги. Но чаще встречаются писатели одной формы.

Во многом под такую не претензию и не диагноз, но описание фактов попадает Роберт Янг с романом «ÐŸÐ¾ÑÐ»ÐµÐ´Ð½Ð¸Ð¹ Иггдрасиль». Романом, который как будто не к месту во всей остальной библиографии фантаста, на девяносто с лишним процентов состоящей из рассказов и повестей. Очень удачных, сильных, свежих и до сих пор живых, где поэзия американских классиков переплетается с холодными, но выбравшимися из зловещей долины андроидами, в то время пока люди встречаются со своими ожившими мифами из коллективной памяти прошлого, отвешивая поклон будущим американским богам одного британского писателя, пока под тяжелой поступью технизации и формализации человеческой жизни пробиваются ростки чудес из иных миров, диковинных снов и подлинных чувств.

И эти дифирамбы нельзя не пропеть Янгу, поэту палп-журналов, который малым слогом творил большие чувства у читателя. Но слог широкий, большие мазки и большее количество страниц как будто размыли уникальный стиль писателя. Сделали конечный роман пресным, нецельным и неянговским. Что же, по-моему мнению, не так с «Ð˜Ð³Ð³Ð´Ñ€Ð°ÑÐ¸Ð»ÐµÐ¼...»?

Упомянутые romanpetr'ом «Ð²Ð·Ñ€Ð¾ÑÐ»Ð¾ÑÑ‚ÑŒ» и «18+« текста. На самом деле, в самом эротизме ничего дурного нет. Как и в постельных откровенностях. Я не считаю Янга узником одного амплуа, некоего романтика в очень поверхностном смысле на страницах фантастических рассказиков для пубертатных подростков во влюбленном замешательстве. Почему же, у Роберта Янга есть вполне себе, скажем так, скабрезные работы. К примеру, рассказ «90-60-90», одна-сплошная шутка именно в таком амплуа, но и что? Она неплохая, забавная и, безусловно, происходит из авторского стиля. Или другая его работа малой формы, «Ð”оклад об особенностях взаимоотношения полов на Арктуре-Ð¥». Разумеется, на этом список не заканчивается, но это первое, что пришло в голову. А что же в романе? В романе невпопад написанные сцены секса в переулке и дурно прописанные реплики персонажей об этом. Ну и главный герой, простите за новояз, куколд. Который притом не отличает любовь и секс (отсылаю к сцене предпоследнего общения ГГ с жительницей дерева). С невнятным негативным отношением к другим персонажам. Про кривобокость прописанного будущего, где межзвездные корабли соседствуют с примитивными способами для вырубки деревьев-гигантов, умолчу. Здесь же наличествует какая-то картонная и примитивная — не для уровня Янга — критика технического прогресса уровня кэмероновского «ÐÐ²Ð°Ñ‚Ð°Ñ€Ð°» (не в обиду фильму, уже фильмам легендарного режиссера, но я в данном случае руководствуюсь законом отставания кинофантастики от фантастики книжной). С самой структурой романа тоже что-то не то. Может, дело в верстке, притом исключительно в верстке переводной версии. Но, видимо, не только. На страницах смешиваются точки зрения и параграфы от и о отдельных персонажей без наличия внятных переходов между этими смысловыми частями. И т. д., и т. п.

Создается впечатление, что Янг — и тут я частично соглашусь с romanpetr — искусственно «Ð¾Ð²Ð·Ñ€Ð¾ÑÐ»Ð¸Ð»» содержание произведения. Но не столько для смены аудитории, сколько для изменения (само)восприятия собственного писательского профиля. Не только романтик, но и вот такой я! Да, тут я спекулирую, но веду к чему. Роберт Янг — и без подобных необычных вывертов авторов разнообразный и интересный. Не шаблонный, не застойный, не одинаковый. Он мог и в психоделику, и (в что-то похожее) на киберпанк, и в детектив, и в классическую фантастику. И во вполне «Ð²Ð·Ñ€Ð¾ÑÐ»Ð¾Ð³Ð¾ колибра» прозу. Но здесь она подана убого, не под стать литературному богатству и мастерству писателя. Почему? Не знаю. Зато знаю, что у Янга всегда найдется, что почитать с удовольствием и удивлением.

Пан Лем был не только талантливым, но и производительным автором. Совершенно мимо меня (оттого и таинственно) прошла его колоссальных объемов публицистика, эссе, заметки по самым разнообразным темам и вопросам. В лучшем случае к сегодняшнему дню я усвоил лишь одну пятую часть творчества польского фантаста и мыслителя в таком амплуа. И так уж совпало, что повторное возгорание во мне интереса к когнитивистике и той ее стороне (во многом из-за ярких эссе и интервью Теда Чана), где ведутся споры о природе (или отсутствии) сознания с прицелом на воссоздание (или невозможность воссоздания) сознательных и разумных черт человека в виде сильного ИИ, привело меня к эссе Станислава Лема «Ð¢Ð°Ð¹Ð½Ð° китайской комнаты».

Если честно, то я удивлен. Удивлен в неприятном смысле. Автор, оставивший такое значимое, мирового масштаба литературно-фантастическое наследие (с целым веером оригинальных приемов и эссе, по форме и воображению пограничных с экспериментами Борхеса и Дика), притом параллельно отметившийся «Ð¡ÑƒÐ¼Ð¼Ð¾Ð¹ технологии» (футурологией здорового человека), написал что-то ну слишком посредственное в отношении «ÐºÐ¸Ñ‚Ð°Ð¹ÑÐºÐ¾Ð¹ комнаты». Притом эссе вдвойне странно тем, что не очень понятны цель критики Лемом этого мысленного эксперимента, структура самого текста, сбивчивого и ломанного, а рациональные зерна соседствуют с тавтологиями и глупостями невнятного назначения. В общей сумме, кажется, что Лему как одной из ключевых и знаковых фигур в интеллектуальной культуре прошлого века, нельзя было обойти стороной такое громкое событие в близкой ему сфере, но при этом ему представлялось сложным сказать что-то внятное и значимое о таком, казалось бы, простом и пустяковом поводе. Но пройдусь по ключевым тезисам эссе в порядке их изложения автором.

В первой части «Ð¢Ð°Ð¹Ð½Ñ‹ китайской комнаты» Станислав Лем излагает, как и принято, историю вопроса (хотя здесь, скорее, контекст события, с упоминанием имен Дэннета и Хофштадтера), а также делает оговорку по отношению ко всем последующим размышлениям: «Ð¯ также не хотел бы произвести такое впечатление, что являюсь якобы умнее всех исследователей этого круга проблем, работающих во всех (без малого) университетских центрах, но amicus Plato, sed magis amica veritas. Если кто-то увидит возможность опровержения моего секционного вывода в пользу Серла, то я буду одновременно очень удивлен и доволен, потому что это совсем невыгодная вещь — возвышаться над собранием мудрецов».

Во втором обрывке писатель вкратце пересказывает сам мысленный эксперимент Джона Серла (характерно, что по пересказу все тех же Дэннета и Хофштадтера: «ÐžÐ½ сделал это в вымышленном эксперименте, описание которого я читал два раза для большей уверенности в понимании дела МНОЙ САМИМ: первый раз — в оригинальном труде Д. Р. Хофштадтера и Д. Деннетта “The Mind's I”, a второй — в хорошем немецком переводе “Einsicht ins ich”. — Klett-Cotta Verlag, 1981»).

Далее, в пункте три, автор переводит (и/или редуцирует) «ÐºÐ¸Ñ‚айскую комнату» до «ÑÐ¾Ð±Ð¸Ñ€Ð°Ð½Ð¸Ñ пазлов» (поначалу непонятно, зачем это дополнительное мысленное экспериментирование, тавтологичное критической стратегии Серла, нужно) — той же ситуации различения синтаксиса и семантики, где пазлы собираются со стороны «Ñ€ÑƒÐ±Ð°ÑˆÐºÐ¸», т. е. нет визуально-смыслового контекста, но есть операциональное соотношение форм для сочетаний отдельных кусочков. Но я сразу обозначу, что при внешнем сходстве, собирание пазлов не может приниматься как вариация «ÐºÐ¸Ñ‚айской комнаты», т. к. подобная (квази)модификация оставляет в стороне весь пафос, что спрятан за семью иероглифическими печатями и четырьмя синтаксическими стенами. Ведь, во-первых, здесь устраняется коммуникация двух субъектов (или понимающего агента и только как-бы-понимающего-как-бы-агеР½Ñ‚Ð°), в ходе которой необходимо, как бы сам собой, возникает и кровоточит вопрошание о присутствии/отсутствии понимания (ведь в процессе общения всегда подразумевается, что у собеседника присутствует понимание). Во-вторых, сама метафора (аналогия) собирания пазлов как эквивалент языку и коммуникативной активности как таковой — допущение очень и очень спорное. Проблема не только в том, что есть «Ð²Ð¾-первых», т. е. устранение «Ð¿Ñ€Ð¾Ð¿Ð¸ÑÐºÐ¸» в «ÐºÐ¸Ñ‚Ð°Ð¹ÑÐºÐ¾Ð¹ комнате» какой-угодно, машинной или человеческой, субъектности (собственно, и в просторах вокруг ориенталистского дворца непонимания — тоже).

Синтаксис в речевых практиках и письменном языке суть не просто набор простых правил, но набор таких простых правил, которые помогают складывать сложные комбинации из ряда повторяющихся (группами, типами) атомарных элементов. Повторяющихся, похожих, идентичных, тождественных друг другу элементов. В современном наборе пазлов может и вовсе не встретиться ни одной точь в точь равной другой по форме детали. Впрочем, это и есть игровой интерес в процессе собирания из этих чудно вырезанных картонок чего-то большего. И лишь с серой оборотной стороны все детальки действительно равны друг другу. Т. е. между пазлами и языковыми единицами есть фатальная разница, ров невозможности подмены одно другим для якобы упрощения эксперимента Серла. Такое «ÑƒÐ¿Ñ€Ð¾Ñ‰ÐµÐ½Ð¸Ðµ» попросту стирает содержание «ÐºÐ¸Ñ‚Ð°Ð¹ÑÐºÐ¾Ð¹ комнаты». Иронично, но Лем, критикуя позицию американского философа языка и сознания за попытку критики ИИ через отсутствие у последнего понимания, сам впал в ситуацию непонимания. Только не понимает польский фантаст не китайского языка (но и его тоже), а саму «ÐºÐ¸Ñ‚айскую комнату» и ее эвристический посыл. Это будет моей главной претензией к этому эссе Станислава Лема. Он просто-напросто (и я не понимаю, почему, с его-то проницательностью) не понял критикуемого им же текста. Это и есть «Ð²Ð¾-вторых» — синтакис языка выстроен исключительно на максимазации различий, тогда как синтаксис, во всяком случае, человеческих языков с необходимостью включает минимальную неразличимость, хотя бы периодическую (можно вспомнить для иллюстрации моего сумбурного многобуковия один из эпизодов сериала «Ð—Ð° гранью», когда главные герои смогли раздобыть дневник или «Ð´Ð½ÐµÐ²Ð½Ð¸Ðº» одного из Наблюдателей; сделали они это с целью расшифровать письменный язык этих таинственных существ; правда, как выяснилось при попытке расшифровать их письмена, это не язык, а только лишь «ÑÐ·Ñ‹Ðº» — в нем не оказалось ни одного идентичного, повторяющего и аналогичного какому-либо другому символа; т. е. если в некоторой последовательности символов нет повторов, и единственное общее между ними — это отсутствие иной общности, то такая последовательность не может считаться языком).

В четвертом обрывке свершается кульминация непонимания Лемом тезиса о непонимании (отсутствии семантического уровня) у машин, заточенных только на синтаксические операции: «Ðš атаке на эксперимент Сёрла с китайской комнатой можно было бы подойти иначе, то есть вместо того чтобы переносить дело на эту puzzle, потребовать, например, оставить китайский язык и письмо для того, чтобы заняться греческим, или древнееврейским, или латынью и т.д. без конца. И чем больше этот язык окажется похож на наш хоть на крупицу (скажем, румынский, потому что у него латинский алфавит, или кириллица, потому что она происходит от греческого), тем очевиднее будет, что ВОПРОСЫ, относящиеся к РАССКАЗУ, довольно сильно эти ответы детерминируют, и если бы кто-то (Сёрл) по-прежнему настаивал на китайском, то с ним я тоже справился бы. С помощью синолога, хорошо знающего китайский, к пакету “вопросов” я добавлю специфические». Я не могу понять, как можно не понять, почему Серл выбрал именно китайский язык, чтобы на мысленно-экспериментальном уровне доказать свою гипотезу о непонимании как-бы-думающих-машин в ходе прохождения теста Тьюринга. Джон Серл СПЕЦИАЛЬНО не использует какой-либо из тех мертвых или живых индоевропейских языков, которые упоминает Лем ИМЕННО ПОТОМУ, что благодаря наличию в нас (потенциальному наличию, а реальному как минимум у утомленных опытом и знанием, а также профессиональной интуицией лингвистов) некоторого семантического минимума есть ненулевая вероятность через это стартовое понимание выбраться сквозь тернии синтаксических процедур других родственных языках к их глубинной семантике. С китайским языком такое не прокатит — требуется посредник в лице Розеттского камня или в виде живого переводчика, которые смогут дублировать понимание и сделать для нас благодаря этому возможными эквиваленции смыслов, а, значит, и осмысленное использование синтактического языкового аппарата. *завернул я, конечно... но всем виноват вызвавший во мне недоумение и разочарование пан Лем! ))*

И, наконец, в заключительном, пятом, пункте, Станислав Лем доносит то самое рациональное зерно, а точнее главный критический выпад против «ÐºÐ¸Ñ‚Ð°Ð¹ÑÐºÐ¾Ð¹ комнаты». Но и здесь не без странностей и сочетания тотального непонимания того, зачем Джон Серл написал свою известную статью, с прозрениями относительно критикуемого мысленного эксперимента. Самое забавное, что Станислав Лем СОГЛАСЕН с основным выводом американского мыслителя — синтаксис автоматически не приносит семантику (спрашивается, зачем весь этот сыр-бор тогда?). Просто польскому интеллектуальному фантасту не нравится то облачение, в котором представлены идеи Серла. Вместе с тем Лем как-то странно приравнивает выводы Серла к якобы наличию у того гипотезы о невозможности сильного ИИ в принципе. Даже в своем основном тексте — «Ð Ð°Ð·ÑƒÐ¼, мозг и программы» — Джон Серл прямо пишет, что разумные и осознающие себя машины не только возможны, НО И БУДУТ СОЗДАНЫ (просто только на основе глубинного изучения функционионирования мозга, отчего ремарка Лема про ракеты и формальные запреты как пощечина Серлу делается весьма некорректной: «Ð½Ð° особом месте в моей библиотеке находится книга 1924 года издания, написанная немецким ДОКТОРОМ (но не медицины), который математически, химически и физически доказал в ней полную невозможность космических полетов и даже получения ракетой ускорения, способного преодолеть гравитацию, чтобы она смогла выйти на околоземную орбиту. Это очень хорошее доказательство, «Ð¿Ñ€Ð¾Ð²ÐµÐ´ÐµÐ½Ð½Ð¾Ðµ исключительно формальными средствами»»). Тем не менее Станислав Лем полностью прав, что «ÐºÐ¸Ñ‚Ð°Ð¹ÑÐºÐ°Ñ комната» рушится под давлением того множества вопросов, которые требуют и реального знания, и жизненного праксиса со стороны человека или машины (самое банальное — вопрос «Ð° который сейчас час», на который нельзя ответить без присутствия понимания). И в самом финале «Ð¢Ð°Ð¹Ð½Ñ‹ китайской комнаты» встречается совсем уж странный и непонятный пассаж (надо бы посмотреть оригинал на польском языке, но не в нем все-таки главная загвоздка текста): «Ð·Ð°Ð³Ð²Ð¾Ð·Ð´ÐºÐ° в том, что работа всегда асемантично формальна». Думайте о нем, как хотите, но в любой интерпретации этого высказывание оно, по-моему, кажется бессмысленным и сильно ограниченным.

Подводим итоги. Зачем я написал комментарий к маленькой заметке Лема, который почти равен по объему комментируемому тексту? Во многом чтобы напомнить всем нам, что и великие спотыкаются. Притом на чем-то очень простом и слишком банальном. Ведь основная ошибка польского фантаста-писателя в том, что он попросту не удосужился прочесть оригинальное изложение мысленного эксперимента самим Серлом. Из-за этого, читая о нем в пересказе тех, кто заранее критикует позицию американского философа, Лем делает в корне не верные выводы, основанные на кривом и искаженном понимании центрального посылка «ÐºÐ¸Ñ‚Ð°Ð¹ÑÐºÐ¾Ð¹ комнаты» — проведение всех возможных корреляций и выведение всех возможных правил в некоторой последовательности повторяющихся символов не позволит проникнуть в ее смысловые связи. Станислав Лем делает за Серла вывод о том, что в связи со своим экспериментом Джон Серл необходимо отрицает саму возможность создания сильного ИИ — хотя это неправда. Возможно, именно искаженное восприятие сквозь призму вечных критиков американца-не-знатока-китайсРºÐ¾Ð³Ð¾-языка предопределило странный и неказистый выбор инструментов контраргументации Лемом — рассмотренное выше несоответствие пазлов языку и т. д. Но все это не исключило проницательности Станислава Лема, которая даже сквозь странные то ли снобизм, то ли лень польского гиганта позволила прийти к хотя бы частично верным выводам относительно «ÐºÐ¸Ñ‚Ð°Ð¹ÑÐºÐ¾Ð¹ комнаты» Серла.

(Цитаты взяты из: http://www.alt-future.narod.ru/Lem/Tkk/tk...)

Предуведомление: отзыв не о триптихе-эссе Умберто Эко «Ð Ð°ÑÑ‚Ð¸Ñ‚ÐµÐ»ÑŒÐ½Ð°Ñ память, или почему книга помнит все», а об одноименном русскоязычном издании 2018 года из восемнадцати заметок автора.

И теперь о самом сборнике.

Почти два с половиной года назад, в момент совпадения сразу нескольких кризисов — и личного, и внешнего (который, в т. ч., выразился и выражается до сих пор в катастрофе на российском книжном рынке) — начался небывалый рост моей домашней библиотеки. Все-таки осознание «Ð¿Ñ€Ð¾Ð±Ð»ÐµÐ¼Ñ‹ безбилетника» (в моем случае — слишком активного пользователя электронных пиратских библиотек) привело меня к необходимости расширения количества собственных бумажных книг. И вот, спустя уже годы, когда пределы роста практически достигнуты (к сожалению для моего внутреннего, не успевшего вырасти, коллекционера), в мою коллекцию попало по сходной цене эссеистическое семикнижие Умберто Эко от издательства «Ð¡Ð»Ð¾Ð²Ð¾».

Позже я обнаружил, что информации что об изданиях, что о самих эссе на сайте не так много, я решил ее дополнить. Частично выполнив первый пункт, приступаю к частичному выполнению второго, после прочтения первого из семи томов-сборников Эко.

В отличие от многих и пользователей фантлаба, и, шире, читающей публики вообще, я до сих пор не ознакомился с ключевой работой итальянского писателя-медиевиста, от которого сиречь пошла и популярность автора, и концепция отрытого произведения, и т. д., и т. п. Хотя я и смотрел две экранизации этой книги, интервью с ее переводчицей, Еленой Костюкович, иные материалы по творчеству автора, по большей части этот пласт современности был от меня скрыт. И вот, делая заход сбоку, я хочу рассказать о части публицистического наследия Умберто Эко, рассказать, кому оно может быть интересно и полезно, кроме поклонников автора, и не только.

Кроме статей из триптиха, сформировавших заглавие этого сборника, все очерки и эссе в нем так или иначе связаны с вопросами библиофильства, книгоиздания, историей литературы, особенно литературы о литературе, отдельными значимыми лицами в этой связи. Возможно, из общей колеи выбиваются две около-борхесианские статейки, «ÐŸÐµÑ€ÐµÐ´ гибелью» и «Ðž проблеме порога», но об этом ниже.

1. «Ðž «Ñ€Ð°ÑÑ‚ительной» памяти». Наверное, наиболее интересное и важное эссе в книге. Умберто Эко здесь рассказывает (именно рассказывает — это текстовый вариант лекции) о том, что обобщенно, как мне кажется, можно обозвать «ÑÐ¾Ð²Ñ€ÐµÐ¼ÐµÐ½Ð½Ñ‹Ð¼Ð¸ проблемами вокруг общественной памяти» или же «Ð¾Ð±Ñ‰ÐµÑÑ‚Ð²ÐµÐ½Ð½Ð°Ñ память как глобальная проблема». Что я имею в виду, сивая воедино столь различные темы, поднимаемые писателем в своем выступлении? Начиная с ремарки на «Ð¤ÑƒÐ½ÐµÑ, чудо памяти» Борхеса, продолжая типологизацией (коллективной) памяти с выведением органической (как индивидуальной, хранящейся в одном мозге, так и коллективной, во многих мозгах, но так или иначе она появилась в языковой дописьменный период), минеральной (не только архитектура и письменность глиняных табличек и на прочей твердой долгохранящейся основе, но и, как ни странно, компьютеры) и растительной (собственно, книги), добавляя множество запоминающихся и примечательных афористичных мест (даны в конце отзыва), Эко постоянно останавливается на проблеме сохранения книжного наследия. Да, память — это всегда селекция, всегда это и забывание. Мы всегда делаем это на индивидуальном уровне, и человеческие сообщества на уровне общественном занимаются тем же самым. Но с каждым новом шагом движения в будущее, со все большим ростом знания, книг и информации мы на индивидуальном, политическом, экспертном или даже рыночном-экономическом уровне не имеем никакого критерия выбора полезного или бесполезного для сохранения или несохранения потомкам. Что будет ценным и значимым что в близком, что в далеком будущем, пачка комиксов «ÐœÐ°Ñ€Ð²ÐµÐ»Ð»» или труды Данте, окутано завесой неведения. И дело нас, живущих, сохранять как можно больше, что в наших силах. Разрабатывать способы в лабораториях и научных круга, пытаясь найти «Ð»ÐµÐºÐ°Ñ€ÑÑ‚Ð²Ð¾» для массового пользования, и, на чем настаивает Умберто Эко, заводить свои собственные личные библиотеки, коллекционировать. Оба пути имеют право на существование и должны друг друга дополнять. И, в конце, добавлю, что итальянский мыслитель в этой и других работах остается удивительно современным и идущим в ногу со временем: он не боится Интернета и новых технологий, не считает, что молодежь читает мало и т. д.

2. «Ð Ð°Ð·Ð¼Ñ‹ÑˆÐ»ÐµÐ½Ð¸Ðµ о библиофильстве». Открыв один из путей преодоления кризиса общественной памяти (современные книги из-за способа производства бумаги хранятся меньше и хуже, чем книги старые, создаваемые при помощи переработки тканей и т. д.) в виде распространения библиофильства, Эко продолжает обсуждение этого феномена, его содержания, схожих явлений и полезности его для общества. Ну и отсюда же мы можем узнать о тонкостях книжного аукционного дела, а также его подводных камней. Писатель отграничивает библиофильство от библиоманства (собирать книги любыми способами, включая воровство, чтобы в итоге не показывать их никому), библиоклазма (целенаправленного уничтожения целостности книг — в основном, для продажи тех или иных ценных частей единой книги за большие суммы) и обычного коллекционирования (собрать все возможное по теме). Библиофил собирает не только ради себя, «Ð² стол», в тайник, но и показывает свои сокровища обществу, взаимодействует с ним, расширяя границы знания и чувства публики. Ну и красивый образ червивых кружев в старинных книгах — мое почтение.

3. «Ðž трудах и днях коллекционера». Менее интересное, чем первые два, но тоже любопытное эссе, с как всегда широким эмпирическим материалом, включая и историю, и личные наблюдения Умберто Эко. Если первая заметка отвечает на вопрос, зачем нужны библиофилы, а вторая — кто они такие, то третий очерк объясняет, как быть библиофилом.

4. «Ðž Линдисфарнских Евангелиях». О гисперийском стиле — удивительном памятнике раннего Средневековья, слишком изящной словесности, понять которую необходимо через ее противоречивое отношение к существовавшим догматам в эстетике и при помощи семиотического инструментария.

5. «Ðž «Ð Ð¾ÑÐºÐ¾ÑˆÐ½Ð¾Ð¼ часослове герцога Беррийского»». Содержание этого эссе — в его заглавии. Об одной из самых прекрасных книг позднего Средневековья, со всем ее внутренними противоречиями чувственного и духовного, которые, как правильно заметил Эко, лучше всего раскрываются при параллельном прочтении «ÐžÑÐµÐ½Ð¸ Средневековья». И, что тоже замечательно подметил автор, «Ð§Ð°ÑÐ¾ÑÐ»Ð¾Ð²» предназначен для исключительно медитативного чтения, в чем-то сходного с сеансом в кино.

6. «ÐŸÐ¾Ñ‡ÐµÐ¼Ñƒ Кирхер?». Заметка об Афанасии Кирхере — предтече французских энциклопедистов, экспериментальной науки и египтологии. И, видимо, первый и последний представитель «Ð²ÐµÑÐµÐ»Ð¾Ð¹ науки», у которого строгая и сухая рациональность смешивается с животворной, даже слишком, фантазией.

7. «ÐœÐ¾Ð¹ аббат Минь и кое-что еще». Небольшая справка об аббате Жаке Поле Мине, авторе многих десятков работ компендиумного характера по христианской философии. Притом он, насколько я понял Умберто Эко, помимо своих заслуг и заслуженной издательской славы оказывается с такой же оборотной стороной, что имелась и у Александр Дюма.

8. «Ðž странном случае издания Ханау 1609 года». О таинственном первом издании и без того таинственной книги духовного алхимика, Генриха Кунрата, «ÐÐ¼Ñ„итеатр Вечной мудрости». Но не даром Эко — не только интеллектуал, писатель и библиофил, но и детектив-самоучка. Через тернии, каталоги, сравнительный анализ и критический обзор экспертных мнений, он добирается до истины.

9. «Varia et curiosa». Отличная заметка про вечную отрасль в массовой литературе — литературе безумцев, конспирологов и иже с ними. Миниатюрная энциклопедия безумной фантазии безумных писателей, которых, на самом-то деле, уже по мимолетному перечислению безумно же хочется прочесть. Но, жаль, это почти всегда достояние для избранников с огромными кошельками, которые могут скупить старые или не очень манускрипты непопулярных еретиков из аукционных каталогов... А нынешние безумцы, в виду слишком доступного доступа в Интернет, перестали стараться создать изысканное безумие!

10. «Ðž шедевре неизвестного». Немного семиотики с применением терминологии «Ð¿Ð°Ñ€Ð°-«, «Ð¿ÐµÑ€Ð¸-« и «ÑÐ¿Ð¸Ñ‚ÐµÐºÑÑ‚Ð°» к одноименному нововременному произведению.

11. «Ðž макулатурной чуме». Сатирическая фантастика о мире, в котором макулатурная чума выкосила все книги, сделанные из ткани. Т. е. от времен Гуттенберга до середины девятнадцатого века. Помимо самих раритетных книг, исчезли книжные аукционы и прочие институции библиофилов. Чем-то напоминает ряд рассказов и повестей из научной фантастики с похожим допущением (мне сразу вспоминается предисловие к роману Лема «Ð ÑƒÐºÐ¾Ð¿Ð¸ÑÑŒ, найденная в ванне»), но здесь все создано для комическо-поучительного эффекта: рынки книжных раритетов возродились, продавая современные нами книги эпохи сверхмассовой печати, а больше всего цениться стали книги без авторских подписей.

12. «ÐŸÐµÑ€ÐµÐ´ гибелью». По сути, то же самое, что Артур Кларк и ироничнее, и веселее, и лаконичнее передал в рассказе «Ð­ÐºÑÐ¿ÐµÐ´Ð¸Ñ†Ð¸Ñ на Землю».

13. «Ð’нутренний монолог электронной книги». Что, если порицаемая общественностью электронная книга психически здоровее, чем книга традиционная? Представьте, каково переживать один и тот же сюжет вечно...

14. «Ð не был ли Шекспир Шекспиром?». Есть три вечных или не очень вопроса у исследователей литературы и истории литературы: гомеровский, шекспировский и шолоховский. Как понятно из заглавия, Эко останавливается на втором из них. А именно на известной дихотомии, что Шекспиром мог оказаться Бэкон. Правда, исследовательская библиография дополняет эту позицию гипотезой того, что и произведения Бэкона могли выйти из-под пера Шекспира... В конце концов, решить как минимум этот сегмент литературоведческого спора при помощи доведения этой проблемной диады до абсурда, где в итоге именно Шекспир и окажется Шекспиром.

15. «Ðš реформе каталогов». Небольшая хохма, в которой на примере некоторых аукционных домов, форматирующих книжные каталоги под новомодные вкусы (на оккультизм, когда неоккультистские трактаты оказываются в списках оккультных), эта тенденция доводится до абсурда.

16. «Ðž коде Темешвара». Продолжение искусной литературной обманки Эко, начатой еще в «Ð˜Ð¼Ñ Розы» (о том, что Темешвар — именно обманка, смотреть в книге «ÐÐµ надейтесь избавиться от книг!»), на этот раз — в виде реконструкции якобы созданной этим вымышленным писателем сложного заговора закулисных мировых элит...

17. «ÐžÐ± аукционе книг, принадлежавших Рикардо Монтенегро». Т. к. этот очерк располагается в разделе «Ð“ÐµÑ‚ÐµÑ€Ð¾Ñ‚Ð¾Ð¿Ð¸Ð¸ и фальсификации», перед нами именно гетеротопическая фальсификация. Или просто фальсификация, забава, розыгрыш, но исключительно для своих, ведь впервые она была опубликована в журнале «ÐÐ»ÑŒÐ¼Ð°Ð½Ð°Ñ… библиофила». В общем статья содержит подробные, библиометрические, описания несуществующих изданий несуществующих книг для несуществующего аукциона. Но это настолько для своих, что вспоминается известная сцена из «ÐÐ¼ÐµÑ€Ð¸ÐºÐ°Ð½ÑÐºÐ¾Ð³Ð¾ психопата» с визитками.

18. «Ðž проблеме порога. Эссе по параантропологии». Написанная хохмы ради пародия на элеатов и, шире, на рациональные реконструкции, действие которой разворачивается в альтернативной реальности, где философия как самостоятельная духовная сфера не возникла, ее заменяет экономика, а единственными философами были дикари, размышляющие о Пороге всех порогов...

Заключение: зачем и кому нужен Эко-публицист?

Помимо Эко-романиста, есть и Эко-публицист, притом оба они не обделены русскоязычными переводами и отечественными изданиями. Вспоминая одного из ключевых героев «Ð˜Ð¼Ñ Розы», при выборе сравнения публицистики итальянца просто не может не возникнуть рядом фигура аргентинского писателя, литературоведа и эссеиста, одного из моих любимых авторов, Луиса Борхеса. Да, конечно, различия в стилях, да и в материале, заметна, но оба они — писатели от книжного мира, ум которых сплетен из лабиринтов внимательно прочтенных, аккуратно подчеркнутых и тщательно запомненных строк. Во многом Эко-публицист для тех, кто истосковался по чему-то похожему на Борхеса, но все еще не изученному, не исследованному. Не сказать, что Умберто Эко идеальная ровня маститому аргентинцу — фантастическая сатира первого не дотягивает до магической иронии второго. Но спрессованные в небольшие статьи годы эрудиции, интересные мысли и неизвестные факты, непоколебимая вера в Книгу — все это плоть от плоти борхесовский след в творчестве итальянского интеллектуала. А на что еще нужны интеллектуалы, если не для передачи любезно и искусно сжатого до самой сути потока знания в несколько минут или часов чтения многолетнего опыта читателю? В конце концов, как писал еще Брехт, опыт тоже необходимо обобществлять. А когда это обобществление происходит по взаимной приятности обеими сторонами — разве это не прекрасно?

П.С. Из приведенных выше очерков особо выделю под рекомендацию номера 1, 2, 5, 6, 8, 9, 13 и 14. Остальные — постольку-поскольку.

Цитаты:

«Ð’ первобытном племени старец вещал: «Ð­Ñ‚о случилось во тьме времен, о чем рассказывает наше предание, передаваемое из уст в уста до наших дней», — и племя с доверием относилось к преданию. Сегодня наши старцы — это книги»

«ÐÐ°Ð¼ трудно даже вообразить, насколько мы богаче неграмотного человека (или грамотного, но не читающего), ведь он живет и проживет лишь свою жизнь, тогда как мы прожили их множество. Однажды Валентино Бомпиани придумал издательский слоган: «Ð§ÐµÐ»Ð¾Ð²ÐµÐº, который читает, стоит двоих». На самом деле он стоит тысячи»

«Ð£ некоторых (к примеру, у Ницше) в результате сложилось впечатление, что, едва родившись, мы становимся невыносимыми стариками. Но большей развалиной представляется неграмотный человек (не научившийся грамоте или позабывший ее), который с детских лет страдает атеросклерозом и не помнит (ибо не читал), что произошло в Мартовские иды»

«Ð•ÑÑ‚ественно, книги могут засорить нашу память множеством небылиц, но они хотя бы отличаются тем достоинством, что противоречат друг другу, уча нас критически относиться к содержащейся в них информации. Чтение помогает также не верить книгам. Неграмотный, ничего не ведающий о чужих ошибках, не знает и собственных прав»

«ÐŸÑ€Ð¾Ð±Ð»ÐµÐ¼Ð°, затрагивающая и книги, заключается скорее в их изобилии, в трудности выбора, в риске утратить способность к различению: это естественно, так как растительная память обладает всеми недостатками демократии — политического устройства, при котором ради того, чтобы все имели возможность высказываться, приходится давать слово и безумцам, и негодяям. Научиться выбирать — это, конечно же, насущная проблема, и если мы не решим ее, нам грозит опасность оказаться перед книгами в положении Фунеса, не умевшего разбираться в собственных ощущениях: когда все представляется достойным запоминания, то нет больше ничего достойного и хочется все забыть»

«ÐšÐ¾Ð»Ð»ÐµÐºÑ†Ð¸Ð¾Ð½Ð¸Ñ€Ð¾Ð²Ð°Ð½Ð¸Ðµ, пусть и в скромных масштабах, даже когда его предметом является «Ð¼Ð¾Ð´ÐµÑ€Ð½Ð°Ñ€Ð¸Ð°Ñ‚», часто является актом милосердия — я бы даже назвал это заботой об экологии, ибо мы должны спасать от исчезновения не только китов, белобрюхого тюленя или апеннинского бурого медведя, но и книги»

«...политика переизданий, подчиненная законам рынка, гарантий [сохранения книги] не дает. Но было бы еще хуже, если бы комиссия мудрецов принимала решение, какие книги следует сохранить через переиздание, а какие обречь на забвение. Когда говорят, что современники зачастую ошибаются в оценке значимости той или иной книги,

в этом повинны и «Ð¼ÑƒÐ´Ñ€ÐµÑ†Ñ‹», то есть критики, выносящие ошибочный приговор. Если бы в XVIII веке прислушались к мнению Саверио Беттинелли, книги Данте были бы отправлены на переработку»

«Ð‘ойтесь тех, кто уничтожает, подвергает цензуре и запрещает книги: они стремятся уничтожить или подвергнуть цензуре нашу память. Когда притеснители замечают, что книг слишком много и их невозможно охватить контролем, а растительная память сохраняет свою устрашающую силу, они приступают к уничтожению животной памяти, мозгов, человеческих тел. Все, как всегда, начинается с книг, а затем открываются газовые камеры»

«Ð¡ теми, кто книги утаивает, следует бороться, ибо они представляют не меньшую опасность, чем черви, поедающие книги. Мы не будем прибегать к газу «Ð¦Ð¸ÐºÐ»Ð¾Ð½», а используем более адекватные методы политического и гражданского воздействия. Но мы должны четко сознавать, что они — враги нашей коллективной памяти»

«ÐšÐ½Ð¸Ð³Ð° — это не машина для записи и отключения мыслей. Это машина, предназначенная для того, чтобы порождать интерпретации и, стало быть, новые мысли»

«Ð•ÑÐ»Ð¸ общение с книгой все еще вызывает у вас чувство робости, начните не смущаясь читать книги в туалете. Вы обнаружите, что и у вас есть душа»

«...черви, портящие страницы, тоже имеют отношение к увлечению библиофила. Не все из них обесценивают книгу. Некоторые, когда они не затрагивают текст, образуют подобие тонкого кружевного узора. Могу сегодня сделать признание: я люблю и их. Разумеется, торговцу, продающему мне такую книгу, я демонстрирую свое возмущение и брезгливость, но это чтобы снизить цену. Я же говорил вам, что из любви к хорошей книге мы готовы на какую угодно низость»