Жёлтый том «Ð‘Ð¸Ð±Ð»Ð¸Ð¾Ñ‚ÐµÐºÐ¸ приключений» издания 1956 года, и в нём «Ð—аписки о Шерлоке Холмсе». Сколько раз эта книга была перечитана, какие шифры придумывали мы с братом после того, как прочитали рассказ «ÐŸÐ»ÑÑˆÑƒÑ‰Ð¸Ðµ человечки». Однажды мы написали большое письмо отцу, и он за пятнадцать минут расшифровал нашу тайнопись, а всё потому, что мы начали письмо со слов «ÐŸÑ€Ð¸Ð²ÐµÑ‚, папа». Прошло лет сорок, и я также удивил внуков способностью разгадывать нечитаемые шифры. А в основе всех этих воспоминаний лежит замечательный рассказ Конан Дойля и незабываемая фраза: «Ð›Ð¸ÑÑÐ¸ го.овся к с.ер.и»

Как всё это читалось в 1972 году, когда журнал «Ð’Ð¾ÐºÑ€ÑƒÐ³ света» со многими продолжениями печатал эту повесть! А уж когда прошла информация, что у «ÐÐµÑƒÐºÑ€Ð¾Ñ‚имой планеты» есть продолжения... Известны были даже названия: «Ð­Ñ‚ический инженер» и «ÐšÐ¾Ð½Ð½Ñ‹Ðµ варвары». И какое же было разочарование, когда эти продолжения появились на русском языке! Тем не менее, первый роман прекрасен. Журналы, которые я когда-то выпрашивал в киосках, не сохранились, но томик «Ð‘Ð¸Ð±Ð»Ð¸Ð¾Ñ‚ÐµÐºÐ¸ современной фантастики» я порой снимаю с полки и погружаюсь в страшный и притягательный мир неукротимой планеты.

Думаю, нет необходимости рекомендовать книгу к прочтению, если кто-то вдруг ещё её не читал, то прочтёт и без моих рекомендаций. Умный боевик, так редко встречается, что пройти мимо невозможно.

Пришлось писать, что роман "Воскресение" реалистический, хотя большей неправды жизни трудно себе представить. Ещё за тридцать лет до выхода толстовского романа Фёдор Михайлович Достоевский, выступая против Некрасова, разгромил основные положения толстовского романа в повести "Записки из подполья". Но Лев Толстой с обречённостью Кассандры дует в свою дудку, выдавая желаемое за правду жизни. Кстати, за тринадцать лет до Толстого Чехов в рассказе "Мечты" обозначил одну из сюжетных линий романа. Неужто жизнь российская столь скупа на события, что один классик вынужден у другого сюжеты тягать?

Написано, как и всё у Льва Толстого скучным, скрипучим языком, с массой огрехов и провинностей перед русским языком. Недаром у Толстого самый низкий словарный запас среди всех писателей девятнадцатого века, во всяком случае, среди тех, чьё имя дошло до нас. Когда-то, в двадцатилетнем возрасте, прочёл это потому, что "надо", сейчас пролистал, освежил в памяти и с отвращением засунул на книжную полку во второй ряд.

О том, что вся эта история не имеет никакого отношения к любви, прекрасно написала volga. Мне осталось подумать, к чему же это имеет отношение. Завязка рассказа типична для Бунина: героя описывают, начиная со шляпы, героиню с полных коленей и большой груди. Вводная дана, можно начинать совокупление. Однако это важное событие писатель откладывает на потом, дав персонажам возможность сначала сходить в кино. Злая эмигрантская судьба заставила Ольгу Александровну работать официанткой, но, тем не менее, она благородная дама, а не прислуга и, значит, насиловать её нельзя. В такой ситуации, по мнению великого писателя, женщина сама должна броситься в объятия жаждущего секса героя. Такое уже было в рассказах "Муза" и "Зойка и Валерия", теперь этот же изгиб сюжета видим и здесь.

Но вот половой акт произошёл, а персонажи и не думают разбегаться. Я даже испугался: неужто Иван Бунин решился написать, пусть не о любви, но о каких-то прочных чувствах? Но нет, на это Бунин не способен. Что тогда? Здесь я позволю себе процитировать собственный отзыв на рассказ "Зойка и Валерия": "Дальше великий писатель демонстрирует один из самых пошлых приёмчиков из арсенала законченного графомана. Этот приём я уже неоднократно озвучивал: «Ð•ÑÐ»Ð¸ не знаешь, что делать с отработанным персонажем, убей его»." Увы, неумение держать сюжет, диктует одни и те же графоманские приёмы. Николай Платонович беспричинно умирает, и рассказ, как и следовало ожидать, заканчивается ничем.

И ещё одно замечание, касающееся не столько Бунина, сколько его издателей. Я уже писал, что сам Бунин цитаты на других языках давал без перевода, но поскольку нынешний читатель в массе своей необразован, то в современных изданиях перевод даётся. Но какой перевод? Un melon 'это не арбуз, а дыня, арбуз будет melon d'eau; посетители столовой заказывают salade russe, и сноска внизу страницы утверждает, что это винегрет, хотя французы так называют салат оливье. Винегрет будет salade composée. Каков писатель, таковы у него и издатели.

Странное явление представляет собой проза Бунина. Мастер слова, да, несомненно. Но только слова, фразы, краткого описания. Но сюжеты его произведений, попытки писать психологию героя вызывают у меня живейшее отвращение. И, кажется. я понял почему. Иван Бунин никого не любит, да и ненавидеть по-человечески неспособен. Его наблюдательность сродни наблюдательности прозектора, он холоден и отстранён. Любви, о которой он пишет, по мнению автора, не существует. Отпрепарировал мёртвое тело и объявляет: "Любви не обнаружено". Ещё бы, обнаружить любовь, в мёртвом-то теле.

Сказанное в полной мере относится к рассказу "Руся". Любовью главный герой обделён напрочь. Его отношение к нынешней супруге полностью описывается латинской фразой, без перевода брошенной в лицо жене: "Amata nobis quantum amabitur nulla!". Кстати, в первом издании сборника фраза даётся без перевода и внизу страницы, что подчёркивает презрение автора и к читателю тоже. Если читатель не имеет классического образования, не способен без словаря прочесть брошенную ему в морду фразу, то он, по мнению автора, быдло, недостойное читать великое творение Ивана Бунина.

Казалось бы, отношение к заглавной героине несколько иное, рассказчик несколько раз употребляет термин "любовь". Но о чём он рассказывает на самом деле? Вспоминается длинное тело, родинки на нём, груди, ступни, на крайний случай, длинная коса и глаза чёрного цвета. И ни полслова о том, что и как девушка чувствует, ни единого вздоха о её душе. Увидал, переспал, был изгнан злой мамашей и уехал, видимо, с чувством облегчения. Зато великий наш писатель живописует "тёмный мысок внизу живота". Нынешние графоманы, описывая порнографические совокупления, непременно упоминают, что внизу живота имеется треугольник волос, а Бунин-то как художественно завернул!

Неужто это и дальше читать? А ведь придётся, классик, ядрён батон.

Примем как данность возможность такого рода обучения, но при этом один момент Айзек Азимов упустил. Юный балбес, до восемнадцати лет ничем не занимавшийся, навеки останется инфантильной личностью, не способной ни к чему. Можно насильно внедрить ему кучу знаний, навыков и умений но совершенно невозможно научить его нести ответственность за свои поступки. Драма Джорджа Пленетея, которую добрый автор не превратил в трагедию, ничто по сравнению с драмой всего человечества, превратившегося в край непуганых идиотов.

Ещё один рассказ о любви в перечне прекрасных рассказов О Генри. Можно было не заглядывать в биографию писателя, достаточно прочесть рассказы о любящих людях, и становится ясно, что на долю автора настоящая любовь выпала, и он сохранил в душе это чистое чувство. И каковы бы ни были герои О Генри, над любовью они смеяться не смеют. И даже суровый полисмен говорит: «ÐœÐ¾Ð»Ð¾Ð´Ð¾Ð¹ человек, я прощаю вам неуважительное обращение с моей физиономией». Иначе быть не может, ведь все мы люди.

Читайте рассказы О Генри и учитесь любви.

Джон Бойнтон Пристли — унылый реалист, скучный, как английское судопроизводство, и вдруг блестящая, смешная и сентиментальная повесть, лучшее описание любви во всей английской литературе. И тут же дивная классификация драконов, страшнейший из которых -- свирепый, исполинский винтохвостый дракон. У меня не хватает превосходных эпитетов для характеристики этого гениального произведения. Единственная претензия к автору: он больше не написал ничего подобного. Напрасно я читал одну книгу Пристли за другой, всюду мне заунывно напевали: "Чёрный рыцарь взял моё сердце в полон". Видно и впрямь тридцать первое июня бывает раз в жизни, и это касается как календаря, так и книг.

Мерзкая вещичка, исполненная лжи и ненависти. Забавно, что ни у кого из персонажей рассказа нет детей, чтобы оставить им свою землю. Ни один из них не собирается жить и работать на этой земле. Так зачем она им? Отдайте землю тем, кому она нужна. Образ собаки на сене не оставлял меня всё время, пока я читал этот текст. Противно было уже тогда, в 2004 году. А сейчас видно, что медленно и трудно, но положение начинает выправляться. Однако автор этого не замечает, более того, он переделал скверный рассказ в роман. Что-то ждёт читателя на его страницах...

Странное впечатление остаётся от рассказа. Сверхмогучая цивилизация Земли может спасти с обречённой планеты всего 50000 человек. Цивилизация, освоившая межгалактические перелёты, ведь нашей галактике подобная катастрофа в ближайшие несколько миллиардов лет не грозит. Вообще, столкновения галактик астрономия знает, но это очень медленный процесс, он занимает не годы, а миллионы лет, так что основная научно-фантастическая посылка оказывается несостоятельной. Точно также несостоятельна и нравственная посылка. Типичный случай поддавков: автор придумал искусственную проблему и героически её решает. А читатель -- героически читает.

Верю, что Александр Чаянов был крупным учёным-экономистом, но как писатель он явно не состоялся. Как и всякая другая утопия, картина, нарисованная Чаяновым на редкость отвратительна, да, к тому же и нарисована она неважно. Перед нами якобы крестьянская утопия, но всё действие происходит в Москве. В качестве утопиии видим множество мануфактурного товара (а кто же его делает-то?) и много отличного шоколада. Читаем рассуждения о живописи, видим войну с Германией, которую мужицкая страна одерживает даже не малой кровью могучим ударом, а и вовсе бескровно, за счёт управления погодой. То, что смерчи, уничтожившие германский вермахт должны были сносить те самые сельские хозяйства, о которых печётся автор, в голову ему не приходит. А до этого героя возят по Москве, показывают всевозможные здания, кругом фланирует гуляющая публика, бегают продавцы газет и сбитня, и всё это считается крестьянской утопией. А где же крестьяне? Массы, видимо, на полях, до изображения их жизни Чаянов не снисходит. Зато сообщает, что в качестве контрибуции с побеждённой Германии Совнарком избрал несколько десятков полотен Боттичелли, Доменико и т.д. А мужику оно надо? Он, что, этого Боттичелли в хлеву повесит? Но нет, крестьянин в повести так и не появляется, нам рассказывают о музеях, увеселениях городского жителя, а сельские мотивы ограничиваются ватрушками, которыми главного героя потчуют в Архангельском, и высокими грудями дамы-экскурсовода.

То есть, утопия остаётся утопией: она нежизненна и глупа. Следует отметить, что шоколад и ватрушки для избранных были во все времена. И при чём тут селяне? То есть, подразумевается, что они где-то есть и счастливы тем, что могут ублажать барина. А кто ещё, как не барин, уважаемый наш рассказчик? Не утопию он пишет, а нечто среднее между сном Обломова и мечтами Манилова.

Зато Чаянов сообщает, как именно было достигнуто сие благолепие. А было оно достигнуто военной силой. Крестьянские пулемёты работали не хуже пролетарских, рабочий класс железной рукой был приведён к покорности, после чего все немедленно возликовали. То есть, видим ту же самую идею классовой борьбы, которая никогда не приводила ни к чему, кроме массовой бойни.

Не верю ни единому слову великого экономиста. Забавно, что действие чаяновской утопии происходит всё в том же многострадальном 1984 году. Единственный факт, показавшийся мне интересным. Всё остальное скучно, глупо, отвратно.

Капустничек, и по мыслям, и по исполнению. Рифмы: «Ð¿Ñ‹Ñ…-пых/пих-пих. Ну и, разумеется, должная доля самовосхваления присутствует, усугубляя отвращение читателя. Может быть, и не стоило быть столь жестоким по отношению к убогим стишатам, другие, случается, хуже пишут, но они свои рифмованные потуги за поэзию не выдают и литературой не обзывают. Писал бы Антон Вильгоцкий в стол, читал бы свой капустник трём приятелям, и были бы ему почёт и уважуха. А уж коли полез в писатели -- получи единицу.

С раннего детства сохранилось воспоминание, что это рассказ о какой-то ужасно интеллигентной кошке, которая к концу рассказа умерла. По этой, последней причине я не перечитывал рассказа в нежном возрасте, а потом вырос из детгизовской серии «ÐšÐ½Ð¸Ð³Ð° за книгой», и тем более не перечитывал рассказа. И вот сейчас, перечитал и ахнул. Так вот откуда я знаю, что осёл умное животное, а гусь -- прекрасный семьянин! Вот откуда мне известно, что кошка способна вылечить заболевшего хозяина! Значит, не прошло даром чтение забытого рассказа. Казалось бы забыто всё, но главное врезалось в память намертво. Ещё при чтении взрослыми глазами порадовал прекрасный юмор, смешные поучения девочке Нике. В пять лет я воспринимал их именно как нравоучения и готов был осуждать Нику, которая жуёт дедушкины рукописи, вместо того, чтобы внимательно слушать. Сейчас, когда я сам дедушка, я оцениваю эти строки совершенно иначе. Таково великолепное свойство хороших произведений для детей: взрослым они тоже интересны, но читаются совершенно иначе, чем детьми.

И есть в рассказе ещё один момент, ради которого я и взялся писать длинный отзыв. Александр Куприн рассказывает, как он работает по ночам. «Ð¦Ð°Ñ€Ð°Ð¿Ð°ÐµÑˆÑŒ, царапаешь пером, вдруг не хватает какого-то нужного слова. Остановился.» Ведь мы все читали это в детстве! Почему же не запали эти слова в самое подсознание столь многим из пишущих? Остановись, задумайся, прочувствуй, дождись самого нужного слова! «Ð¡ÐµÑ€ÐµÐ±Ñ€ÑÐ½Ð¾Ð³Ð¾ слова», -- как называл его Владимир Орлов. Нет, гонят, спешат, аж клавиатура дымится. Вот и не приходят к большинству авторов «Ð»Ð°Ð´Ð½Ñ‹Ðµ, уклюжие слова», и фразы строятся однообразно, как на заевшей патефонной пластинке.

Господа, мы наследники великой литературы. Нам есть у кого учиться. Нам должно быть стыдно плохо писать. И нам должно быть невмоготу читать дрянные тексты. Перечитайте маленький детский рассказ русского классика. Там для взрослых говорится не об интеллигентной кошке, но об истинной интеллигентности.

1969 год. Раздобыл новую мировскую книжку и, разумеется, начал не с романа неведомого Эндрю, а со статьи Стругацких. Потом с опаской взялся и за роман. Это был шок: неужели в Америке даже авторы второго ряда пишут на таком уровне? Первые сомнения возникли, когда удалось установить, кто скрывается за псевдонимом С.Брежков и С.Витин. Сейчас это общеизвестный факт, а сорок лет назад пришлось проводить настоящее расследование. (Рассказ Моррисона «ÐœÐµÑˆÐ¾Ðº» в журнале «Ð—Ð½Ð°Ð½Ð¸Ðµ — сила» перевод А. и Б. Стругацких; в 10 томе БСФ перевод Брежкова... текст совпадает. С. Брежков -- переводчик Абэ Кобо, А. Стругацкий берёт у японского писателя интервью и при этом говорит, что переводил его).

Потом наступила свобода и попёр на читателя мутный вал ФЛП'шных переводов, причём, в первом ряду этих чудищ топала мадам Нортон, переименованная из Эндрю в Андре. Кошмар! Ужас! Был в этой куче и «Ñ‚Ð¾Ñ‡Ð½Ñ‹Ð¹ перевод» «Ð¡Ð°Ñ€Ð³Ð°ÑÑÐ¾Ð²», выполненный каким-то рукосуем (листал в распечатке и не знаю, было ли «Ð­Ð¢Ðž» издано). Но читать это было невозможно. С тех пор не смог дочитать до конца ни одного шедевра мадам Андре.

Не знаю, может быть бабушке Нортон просто не везло с переводчиками, но это лишний раз доказывает, что читаем мы что угодно, но не произведения забугорных писателей. А роман братьев Стругацких, написанный по мотивам «Sargasso of Space», я перечитываю регулярно и всякий раз получаю удовольствие.

Есть ещё один момент, связанный с этой книгой. Посмотрите на её обложку: http://www.fantlab.ru/images/editions/big... и сравните с обложкой другой книги, вышедшей гораздо раньше http://www.fantlab.ru/edition40644 В своё время по этому поводу случился большой скандал.

Лишний раз убедился, что писать автор не умеет совершенно. Неграмотность автора удручает, хотя, пора бы уже привыкнуть к общей безграмотности «ÐœÐ¾Ð»Ð¾Ð´Ñ‹Ñ… Талантливых Авторов». Но когда я вижу, что одна картечница ведёт кинжальный (!) огонь, что отряд достигает «Ð²ÐµÑ€ÑˆÐ¸Ð½Ñ‹ хребта», что горцы одеты в тёплые «Ð±Ð°Ð¹ÐºÐ¾Ð²Ñ‹Ðµ халаты», меня начинает корёжить. А уж местные названия, которыми радует нас Виталий Зыков! Горная страна под названием «ÐšÐ¾Ð»Ð¾Ð´ÐµÑ† в степи», хребет «ÐžÐ´Ð¸Ð½Ð¾ÐºÐ°Ñ вершина» и т.д. Если бы не сокрушающая серьёзность автора, я решил бы, что он так прикалывается.

Уже не первый раз замечаю, что МТА ужасно любят приписывать обычным словам какой-то особый смысл, понятный только самому автору. Например, «Ð³ÐµÐ¾Ð¼ÐµÑ‚Ñ€» по Зыкову означает «Ð±Ð¾ÐµÐ²Ð¾Ð¹ маг». Лет триста назад волшебников порой называли герметиками, поскольку они владеют тайными искусствами. Может быть, Зыков просто перепутал? Слышал что-то краем уха, а потом и выдал геометра?

Зато в этом рассказе есть мысль. Автор озвучил её скороговоркой на последней странице, и ничто в самом рассказе не подводит к осознанию этой мысли, но она есть! Если бы ещё Виталий Зыков научился мысль свою выражать, было бы совсем хорошо. А покуда ставлю заслуженную двойку.

Со мной вопрос давно решён,

Я чувства юмора лишён

Не смешно, ну, ни капли. Увидал, убил ударом пресс-папье. Увидал, убил выстрелом из магнума. Увидал, убил ещё как-то. Иногда при чтении можно догадаться: вот к автору вовремя не пришёл сантехник -- поубивать бы их всех!.. Вот автору скучно сидеть на учёном совете -- поубивать бы!.. Вот профсоюзное собрание -- поубивать... Но читатель-то тут причём? Если бы кроме унылого речитатива: поубивать, поубивать... было хоть что-то ещё! Юмор на уровне убогих каламбуров (поголовная полиция, комиссар Де Бил... причём автор особо подчёркивает, что его персонаж имя бывшего начальника старается произнести слитно, а то вдруг читатель не заметит, как тонко шутит автор).

Я с большим уважением отношусь к Андрею Валентинову, но в данном случае не могу скрыть разочарования. Ну хорошо, написал это. Но зачем издавать и переиздавать? Больших денег на этом не заработаешь, славы и читательской любви -- тоже. Вот и думай... зачем?

Таки это действительно просто случай, хотя и не слишком забавный, я бы, например, не хотел, чтобы со мной произошло подобное. Но главное, что случай сей никак не меняет общее течение жизни. Конкретно для семьи Баттонов он имеет значение, он неприятен и фрустрирует их, но даже жизнь одной семьи история Бенджамина не выворотила на изнанку. В этом плане кажется интересным сравнить рассказ Скотта Фицджеральда и повесть Владимира Михайлова «ÐÐµ возвращайтесь по своим следам». Фантастическая посылка двух этих произведений весьма близка. В обоих случаях наблюдаем обратный ход времени, что, в общем-то нечасто встречается в фантастике, но персонажи Фицджеральда встречают чудо с истинно евангельским смирением, в то время, как герои Михайлова борются и побеждают в совершенно безнадёжной ситуации. И мне кажется, дело тут не в протестантской идее предопределения, которую исповедует американский прозаик, а в том, что Владимир Михайлов -- фантаст, а Скотт Фицджеральд лишь гость страны «Ð¤Ð°Ð½Ñ‚азии». И это вовсе не значит, что рассказ Фицджеральда чем-то плох, а повесть Михайлова имеет изначальный бонус. Перед нами просто два совершенно разных произведения, написанных на одну тему. Кому-то из читателей понравится одно произведение, кому-то другое. И все будут правы.

К несчастью книга вышла, когда я был уже достаточно большим и видел в книге множество несообразностей. Но видел, и сейчас вижу другое: доброту и веселье. Дети самостоятельно летающие в космос -- представить такое невозможно, но как здорово такое представлять! Эта книга не для взрослых: «Ð´ÐµÑ‚ям старше шестнадцати -- читать запрещается» (разве что втихаря, под одеялом, с фонариком).

Рассказ прекрасно написан. За манеру письма, за образность и чувство детали можно смело ставить десятку. Но, дело в том, что перед нами не рассказ, а отрывок, написанный в жанре житийной литературы, каковая по самой своей природе изначально лжива. Чудесные крестьяне , добрые люди Елены Хаецкой -- еретики, катары. Не хочу сказать ничего доброго о ереси катаров, но всякая ересь, проникшая в массы, дуалистична. В ней есть философская верхушка, доступная немногим, и та часть, что обращена к народу, людям априори малограмотным. Жителям деревни наверняка нет никакого дела до сущности Христа, и к вопросу об иллюзорности его страданий они относятся точно также, как к поэзии трубадуров, судам любви или языку цветов, которые были уничтожены крестоносцами заодно с катарской ересью. У народа было требование дешёвой церкви, и они своё получили: триста лет продавцы индульгенций обходили Лангедок стороной, и от сборов на юбилейные годы эта местность была свободна. Что касается заброшенной церкви, то Елена Хаецкая правильно заметила: церковь заброшена, но не разрушена. Ни одна церковь, ни одна часовенка в области распространения катарской ереси не была разрушена. Но и сейчас их внутреннее убранство поражает аскетизмом, может быть, за исключением соборов в самой Тулузе. Так что напрасно пришлый проповедник размахивал куском чудесного пергамента, проповедь его не была услышана, да и не могли услышать её неграмотные крестьяне.

Что касается благостно-сусального образа святого Доминика, то мы вновь видим не рассказ, тем более, не рассказ исторический, а житийную легенду. Реальный святой Доминик ничуть не был похож на блеющего барашка, изображённого Хаецкой. В реальности это был садист и убийца, именно ему принадлежит знаменитая фраза: «Ð£Ð±Ð¸Ð²Ð°Ð¹Ñ‚е всех, господь отличит своих!» И это его качество было превосходно известно по всем окрестным деревням, так что окажись он там без охраны, комком грязи он бы не отделался. Сама Елена Хаецкая, обошедшая эти края пешком, удивлённо отмечала: «ÐžÐ½Ð¸ там до сих пор ненавидят святого Доминика!» Ещё бы они стали хорошо относиться к палачу!

Так что в отношении к правде жизни, прелести ереси и силе веры, чудесной концовке и прочим житийным вытребенькам, рассказу можно смело ставить единицу. Но ведь написано, как хорошо написано!..

PS. Понимаю, что сейчас верующие товарищи ринутся на меня подобно псам господним. Интересно будет посмотреть, сколько минусов соберёт этот отзыв.

Человеку, далёкому от рока вообще и от американского рока в особенности, читать это сложновато и скучновато. Однако, постепенно начинаешь проникаться жутью маленького американского городка. Живая музыка в исполнении мёртвых звёзд, бесконечный матриролог людей, которые были кумирами молодёжи, но не нашли в себе достаточно сил, чтобы жить как люди. Ведь едва не половина из них погибла от передоза наркотиков! Что же это за культура, и кому нужна такая музыка?

И вот тут, когда становится по-настоящему страшно, автору изменяет вкус. С затылка одного из мёртвых персонажей начинают падать трупные черви, пошловатая эта деталь разрушает магию рассказа и далее начинается полная безвкусица с погонями и прочей ерундой. Вместо ужаса музыки действуют вульгарные мертвяки. А как хорошо начиналось!

Рассказ объёмом примерно восемь страниц, но реально действие занимает около двух страничек. Однажды герой Владимира Щербакова увидал, как над озером пролетел болид. Герой пожал плечами и пошёл купаться. Нырнул в озеро, вынырнул -- и оказался совсем в другом мире. Изумился герой, приужахнулся, поскорей нырнул вторично и вынырнул дома. Вот и весь рассказ. Но к этой унылой истории подвёрстано ещё шесть страниц рассуждений о «ÑÑ‚Ð¾Ð»Ð±Ð°Ñ… ионизации» и о «ÑÐ¾Ð¿Ñ€ÑÐ¶Ñ‘Ð½Ð½Ñ‹Ñ… пространствах». Скучно и скверно...

Анна Овчинникова была мне известна как автор интересных научно-художественных книг, посвящённых античной мифологии. И вот -- фантастический роман о детских и юношеских годах Геракла.

Прежде всего -- достоинства... Автор пишет хорошим, правильным языком, отдельные сцены зримы, характеры второстепенных персонажей выписаны; это живые люди, а не рупоры авторских идей, как зачастую бывает. Нетрудно догадаться, что и со знанием мифологии у Анны Овчинниковой всё в порядке. Нелишне отметить, что в книге мы не найдём ни малейшего влияния Генри Лайона Олди.

Однако знание мифологии не избавляет книгу от бытовых ошибок. Вино греки разбавляли горячей водой, а вовсе не холодной. Горные львы (ныне вымершие), которые водились в Греции, были не так велики как берберийские и, главное, гривы у них были не рыжие, а чёрные. Греки действительно занимались свиноводством, но это было свиноводство выпасное, свинарников они не строили. И, наконец, греки не знали яблок, в античные времена яблоки ещё не пришли в Европу. Упоминание яблок в античной мифологии целиком на совести переводчиков, на самом деле речь идёт об айве раздора и айве Гесперид. Если зайти в Эрмитаже в залы греческой культуры, можно увидеть скульптуру Геракла, который держит в руке не яблоки, а три айвины. Ошибиться невозможно, скульптор знал своё дело.

Но это всё мелочи, которым можно улыбнуться, но которые не имеет смысла предъявлять в качестве серьёзных претензий. Хуже иное... автор пошла по стопам Марии Семёновой, написав эллинский вариант Волкодава. В греческих мифах мы видим трагический образ человека, который оказался слабее собственной силы, а у Овчинниковой Геракл представляет из себя рефлексирующего интеллигента, выискивающего алтарь, на который можно положить свою жизнь ради какой-нибудь чепухи. За спиной Геракла маячит брат его Ификл, хладнокровный мерзавец и подлец. Именно Ификл убивает кифареда Лана, Ификл убивает коринфских послов, вызывая тем самым войну, а Геракл страдает и берёт на себя вину. А когда Ификл (вкупе с окрестными селянами и сатирами) начинает подменять Геракла в его сексуальных подвигах, читателем овладевает нездоровый смех.

Тут уже незабвенный образ Волкодава встаёт в полный рост. Мечта старой девы: чтобы рядом был сильный мужчина, который бы охранял, оберегал и ночью не приставал. Непонятно всё это, ведь сексуальные сцены (в которых Геракл не участвует, неприметно отходя в сторонку) прописаны просто замечательно.

Войну с Коринфом Геракл чуть было не выигрывает бескровно, но, разумеется, вмешался Ификл и всё испортил. Битва состоялась. Любопытно, что сражающийся Геракл, только защищался, но так никого и не убил. В романе масса сцен насилия, но участвует в них кто угодно, но не Геракл.

Как и полагается роману воспитания, заканчивается он свадьбой. Фиванский царь объявляет, что отдаёт свою дочь (Мегеру, которая почему-то названа Мегарой) в жёны Гераклу. Геракл, как всегда, рефлексирует, Ификл, который уже давно прелюбодействует с царской дочерью, злобствует. Как жаль, что роман закончен! Так и представляется, что именно от Ификла родятся дети, Ификл убьёт их, свалив вину на Геракла, а Волко... пардон, Геракл, сохранивший невинность и в законном браке, будет переживать и нести наказания.

А ещё говорят, будто женской прозы не бывает! Вот она, в чистом виде.

Вероятно, лучшее из написанного Казанцевым за его долгую жизнь. Уже за то, что автор осмелился послать к Венере международный экипаж, следует сказать Казанцеву спасибо. В романе есть немало увлекательных сцен и совершенно нет шпионов. Конечно, сейчас книга устарела и кажется наивной, но сорок пять лет назад это было свежее слово в нашей фантастике.

Что останется от космонавта, если противоперегрузочное кресло разнесло в труху, от приборов осталась куча осколков, люк заклинило, и двигатель разбило? По мнению Ю.Никитина, космонавт будет чувствовать себя превосходно. Как вырваться на волю, если попал в зону притяжения чёрной дыры? По мнению Ю.Никитина надо поднажать и постараться. Что нужно для ремонта разбитого звездолёта? По мнению Ю.Никитина нужна дуговая печь и два могучих кулака.

Безграмотность автора умиляет. Даже в конце пятидесятых так писать было уже стыдно. А тут -- середина семидесятых! Но главное, -- убеждение автора, что человек это нечто богоизбранное, что он на голову выше всех прочих, просто потому, что так захотелось автору. Чем-то непригожим тянет от этой идейки.

Рассказ написан хорошим языком, текст зрим настолько, что чувствуется дыхание холодной сентябрьской весны. Впечатление портит лишь одномерность восприятия, за первым слоем, к сожалению, не скрывается никакого подтекста.

Когда книга по-настоящему талантлива, она не устаревает. Читал и перечитывал в детстве, перечитывал в юности, и с прежней радостью перечитываю сейчас. Архаика? -- ничуть не больше, чем в «ÐžÑÑ‚Ñ€Ð¾Ð²Ðµ сокровищ»; зато и увлекательности ничуть не меньше. Но там, где у Стивенсона видим исключительно приключения тела, у Беляева находим соразмерное сочетание приключений тела и духа. Борьба идёт не только за жизнь и сокровища, но и за правду, человеческое достоинство, свободу.

Современная критика свысока поругивает Александр Беляева. Конечно, у писателя есть проходные произведения, давно и прочно устаревшие. Но ведь судим не по ним. Человека, написавшего «ÐžÑÑ‚Ñ€Ð¾Ð² погибших кораблей» из литературы уже не вычеркнешь.

Рассказывают, что «ÐšÑ€Ñ‹Ð»ÑŒÑ Гарпии» -- самый первый фантастический рассказ Георгия Гуревича, написанный ещё в конце сороковых годов. Когда молодой автор принёс своё произведение в редакцию, он услышал: «ÐŸÐ¸ÑÐ°Ñ‚ÑŒ следует научно, а не о крылатых девках». Как раз в ту пору шли гонения на космополитов, был окончательно запрещён Александр Грин, так что Георгий Гуревич почёл за благо последовать совету и принялся писать о человеках-ракетах и стремительных тополях. «ÐšÑ€Ñ‹Ð»ÑŒÑ Гарпии» он сумел опубликовать лишь через двадцать лет. Георгий Гуревич -- один из немногих писателей, сумевших оторваться от теории ближнего прицела и найти себя в новой фантастике, но ничего подобного «ÐšÑ€Ñ‹Ð»ÑŒÑÐ¼ Гарпии» ему уже не удалось создать.

Как всегда у Лукина: смешно, смешно, а потом плакать хочется. И великолепнейшая параллель: тупой, производственный половой акт с холёной тёткой из наркологии и трепетное раздевание рубанком найденной на улице досочки. Воистину, «Ð½Ð°Ð¼ секса не надо, работу давай!»

За что такое несчастье прекрасному стихотворению? Все знают первые две строчки и практически никто всего остального стихотворения. Прорва различных хихикательных продолжений и ни малейших попыток оценить произведение в целом. А ведь стихотворение выдержано целиком, от первой до последней строки. Чудесное стихотворение, но что с ним сделала школьная программа!..

Этот текст до такой степени превосходит по части безграмотности и графомании всё остальное, представленное в цикле "Постэпидемия", что я очень долго не решался притронуться к нему. Прежде всего, согласно сэру Делакруа, весь мир вымер от коронавируса, а Россия процвела. Это безграмотно с точки зрения микробиологии и медицины, и безнравственно с точки зрения общечеловеческой. Никогда ни одна пандемия не сможет выбить всю популяцию, уж такие то вещи надо знать. Немногих спасшихся неграждан человеколюбивые русские отправляют в Сибирь. Вряд ли им отдают сибирские чернозёмы Барнаула и Биробиджана, скорей всего, отправляют на смерть в Магадан, где ни итальянцы, ни папуасы выжить не могут. Через границу Российской федерции коронавирус перешагнуть не смеет, но уже в Польше его действие столь сокрушительно, что всюду начинают извергаться вулканы и происходить прочие безобразия. Ключевская сопка сидит смирно, а какая-нибудь Гекла пемзит вовсю. Как это устраивает вирус, ума не приложу. Из трещин в земной коре полезли толпы коронавирусов. С точки зрения сэра Делакруа вирус представляет собой двухметрового обормота, вооружённого кривым автоматом. Доблестные спецназовцы вступают с вирусами в перестрелку и почти все гибнут. Волшебную вакцину спецназовцы с собой не берут, очевидно, за пределами государственной границы она теряет силу.

Я понимаю, по убогости своей сэр Делакруа не может писать ни о чём, кроме двухметровых монстров. В средней школе он не учился, что такое вирус, не знает. Но храбро берётся сочинять любой бред о чём угодно.

Ах, как хочется выставить оценку далеко-далеко в минуса. Но, увы, меньше единицы не выставить.

Одно слово, не рассказ, а кирпич. Каждый следующий опус в цикле «ÐŸÐ¾ÑÑ‚ÑÐ¿Ð¸Ð´ÐµÐ¼Ð¸Ñ» хуже предыдущего. А ведь вроде бы, у Тырина неплохие вещи были.

Если бы подобное написал отечественный автор, он бы получил двойку за полное неумение писать. Прежде всего, автор ничего не знает об археологии, о которой берётся рассуждать. Во-вторых, рассказ просто плохо написан. На третьем абзаце пошёл дождь, на девятом главный герой видит статую. С этой минуты всё понятно, дальше можно не читать. Тем не менее, автор ещё десять страниц множит ляпы.

Так, например, по весу мрамор от каменной соли без весов не отличить (у мрамора плотность 2,3, у соли 2,15 – разница слишком мала. А вот структура камня видна сразу, тут не надо быть специалистом. Чтобы монолит соли весом около полусотни килограммов растворился в воде его нужно в этой воде болтать по крайней мере месяц; в любом случае, пары часов не хватит. Кто выдал грабителям разрешение проводить раскопки в сезон дождей? В этот сезон все раскопы консервируются, и чиновники это знают. Машину с украденной статуей останавливает патруль, Тэннер убивает патрульного и забирает его автомат. Что, патрульный был один? Такого не водится нигде и никогда, тем более, на Ближнем Востоке. И никто не объявляет тревоги, следующий патруль не обращает внимания, что на коленях у шофёра лежит автомат.

Теперь немножко истории. Я уже сказал, что на девятом абзаце мы понимаем, что речь идёт о жене Лота, превратившейся в соляной столб. В последних строках Роберт Альтер подтверждает нашу догадку. Но супруга праведного Лота была дамой преклонных лет, матерью двух половозрелых девиц. А статуя изображает молодую,  Ð¿Ñ€ÐµÐºÑ€Ð°ÑÐ½ÑƒÑŽ девушку. Верхозаветные еврейки носили глухие одежды, а статуя полностью обнажена. И ещё... через какую границу грабители стремятся перейти? Содом и Гоморра находились там, где сейчас Мёртвое море. Значит, они едут из Иордании в Израиль, или из Израиля в Иорданию. И там, и там статую немедленно изымут.

И под конец вишенка на торт, фраза поражающая своим идиотизмом. Тэннер, глядя на находку, объявляет: «ÐžÐ½Ð° не упоминается ни в одном из существующих каталогов». Ещё бы она упоминалась! – ведь её только что нашли. Не знаю, это придумка самого Роберта Альтера или за него постарался тот, кто перепёр текст с американского на пиджин рашен, но это уже не так и важно.

Скучно и очень-очень глупо. И, к тому же, плохо написано. Вот образчик стиля: «Ð©ÑƒÐ¿Ð°Ð»ÑŒÑ†Ð° взметнулись, хлынула какая-то чёрная мерзость, и чудовище с отвратительным свистом скрылось в норе вместе с щупальцами». Это не авторские красоты, это прямая речь человека чудом избежавшего смерти. Как писал Шекли: «Ð¨Ð¿Ð¸Ð¾Ð½Ñ‹ только так и говорят». Кстати, страницей позже Вейнбаум сообщает, что убитое чудовище осталось лежать возле своей норы.

Сегодня смешно читать, что ядерный двигатель ракеты заглох, словно у автомобиля, но взглянем на дату написания и простим этот ляп автору.

Замечателен ещё один момент. Главному герою предстоит пройти по чужой планете несколько сотен миль, ежедневно проходя по сорок миль. Разреженная атмосфера, отсутствие воды, сильные морозы. И при этом он то и дело останавливается, делает походы в сторону, лазает по каким-то норам, поскольку ему, видите ли, любопытно посмотреть, что там творится. Получается, что он никуда не спешит, и ему ничто не угрожает. Хотя скорей всего, Вейнбаум просто забыл, в какие условия поставил своего героя. Отечественные фантасты, из тех, что похуже, тоже страдают этой особенностью.

И, конечно, абсолютно идиотская концовка. Ярвиса, которого не могли найти, пока он путешествовал по поверхности Марса, нашли, когда он влез в подземный лабиринт. Разумеется, спасли в последнюю минуту, когда Ярвису оставалось только благополучно помереть. Ставил бы иностранцам оценки, выставил бы двоечку из жалости.

Но это внешние недостатки. Хуже другое. Главный герой рассказывает, как он познакомился и подружился с марсианином, а остальные космонавты дружно твердят, что марсианин не может быть разумным. Плевать, что он научился говорить по-английски, что у него есть сумка со всяким барахлом, что он ловко стреляет из своего пистолета. Но внешне он напоминает ощипанного страуса, и значит, это просто грязное животное. Я понимаю, что Вейнбаум не разделяет мнение своих персонажей, но ведь не из шляпы же он их вынул. Стенли Вейнбаум со своей антирасистской проповедью напоминает пещерного проповедника, который доказывает окружающим, что нехорошо есть соплеменников. Членов соседнего племени, да, их можно и в котёл (недаром бочкообразных владельцев тележек Ярвис крошит за милую душу), а своих харчить не стоит. Я готов признать такого проповедника прогрессивным деятелем каменного века, но слушать его проповедь сегодня меня не тянет.

Тысячу первый раз хвалю себя за то, что не ставлю оценок переводным произведениям. Русский текст рассказа написан скрипучим языком с бесконечными повторами и чрезмерным количеством притяжательных местоимений. Читать невозможно. Спишем это на анонимного переводчика. А вот отсутствие какой бы то ни было психологии, хоть у главного героя, хоть у его противников, на переводчика не спишешь. По приказу Хайнлайна, господа учёные идут на главного героя свиньёй и ни один (!) не пытается подйти к вопросу иначе, чем с воплем «Ð Ð°Ð·Ð¾Ñ€ÑŽ! Не потерплю!!!». Вообще, отношение к учёным и науке у Хайнлайна оставляет желать лучшего. Как мне кажется, это общий америаканский подход середины прошлого века: открытие представляет собой некую железяку. Если её развинтить, то всё станет ясно и понятно, а если стукнуть молотком, оно погибнет навеки. Этот скучно изложенный примитив является внешней канвой рассказа.

Однако Хайнлайн не был бы Хайнлайном, если бы не оказался новатором в целом ряде направлений научной фантастики. Видимо, он был первым, кто представил, как будет выглядеть человек, если рассматривать его в четырёх координатах. Но, придумавши розового червяка, Хайнлайн никак не использует этот образ. Несколько лет спустя, это блестяще сделал за него Курт Воннегут.

Следующий момент, идея о предопределении. Создана она не Хайнлайном, а восходит к давнему диспуту между Эразмом Роттердамским и Мартином Лютером. Также как философы Взрождения, Хайнлайн не даёт никакого решения этому парадоксу. Он всего лишь первым использовал его в фантастике, хотя и весьма примитивно. Положено тебе умереть сегодня – изволь помирать. Причём, оба раза преждевременная смерть оказалась гибелью под колёсами машины. То же самое происходит с героем слабенького рассказа Александра и Сергея Абрамовых, и с перснажем одного из рассказов Станислова Лема. Возможно, где-то ещё автомобили давили обречённых, не знаю. Получается почти невозможно выйти из накатанной автомобилями колеи. И, опять же, новое слово здесь сказал Воннегут. Жители планеты Трансфаьмадор прекрасно знают, как погибнет не только каждый отдельно взятый человек, но и вся вселенная. И они ничего не делают, чтобы исправить нелепую случайность, ведь чему быть, тому не миновать.

И, наконец, финал рассказа. Трудно сказать, какую точку зрения разделял сам Хайнлайн, но открытие (под открытием понимается машина, которую не позволяют разобрать, чтобы узнать, как она фурычит), оказывается уничтоженным, а его создатель убит. Насколько сильнее решает подобную проблему Ольга Ларионова в романе «Ð›ÐµÐ¾Ð¿Ð°Ñ€Ð´ с вершины Килиманджаро». Полученное знание, как бы тяжело или опасно оно ни было, не может быть скрыто или уничтожено. Решение о том, принимать или отвергнуть это знание в отношении себя принимает каждый отдельный человек. Это серьёзный, тяжёлый шаг, а не заморочки с страховыми компаниями, как у Хайнлайна.

В итоге видим отвратительно написанный рассказ, в котором автор впервые использовал множество оригинальных идей. И какую оценку ставить?

Помимо того, что сказка дивно хороша, она ещё написана гениальными стихами. Не знаю никого, кто мог бы так владеть белым стихом. С далёкого трёхлетнего возраста эти строки запали в память, как никогда не западают строки рифмованные. А когда ставши взрослым, перечитывал сказку, вдруг понял, что грозная царица царства-то не имеет, вся её власть в пределах дворца. И старик, только что кланявшийся царице, отойдя к синему морю, называет повелительницу «Ð¿Ñ€Ð¾ÐºÐ»ÑÑ‚ою бабой». Одно можно сказать, гений пишет гениально и для больших и для малых.

Омерзительное ощущение от повести. История маленького бородатенького старичка, которого читателю выдают за ребёнка. Неправда в каждой строчке. Что ещё можно сказать об этом опусе?

"Отрочество" и "Юность" я тоже читал, но тут милосердная память захлопывает ворота, и я, способный цитировать любимые книги десятками страниц, не помню ничего, кроме самого факта мучительного прочтения под безжалостным прищуром старших товарищей. И слава богу, ужасные вещи следует забывать.

Забавно, что и Булатов, и Алексей Толстой повторяют чуть не слово в слово текст сказки в обработке Ушинского, увидевший свет в 1864 году. Сам Ушинский в сборнике "Родное слово" сообщает, что "Колобок" народная сказка, а автору хрестоматии принадлежит лишь обработка. Причём в сказке и следа нет модных ныне толерантности или гуманизма. Колобок испечён для того, чтобы его съели, и он будет съеден. Интрига состоит лишь в том, кто именно съест колобка. Воистину, народная сказка.

Авторский посыл заключается в том, что все, или почти все авторы, используют в своих произведениях рояли разной степени массивности, вундервафли и прочие печенюшки, помогающие героям одерживать победы. А раз все так делают, то, значит, можно и ему.

Что же, такая точка зрения имеет право на существование, но автор при этом будет не единственным и неповторимым, а «ÐºÐ°Ðº все», то есть, займёт почётное сто десятое место в длинном ряду безликих окололитературных пацанов.

Ещё одна знаменитейшая народная сказка, которую мы знаем исключительно в обработке Ушинского. Текст после обработки стал так хорош, что любая мама, не говоря уже о бабушках, помнит его наизусть и рассказывает малышам, слова не перепутав. Так и должно писать для детей. Даже если бы Константин Дмитриевич не был великим педагогом, он заслуживал бы нашей благодарности как великий сказочник.

PS. Когда дело доходит до классификации, что ставить в графе "Общие характеристики"? Я написал: "Покорение, освоение чего-либо". Во всяком случае, этапы освоения репки прописаны в подробностях.

Прежде всего, перед нами никоим образом не реалистический рассказ. Что это за марокканец, который жрёт свиное сало и "жадно пьёт" вино? О том, что он не творит намаз, речи и вовсе не идёт. Одиннадцать человек, классифицировавшие рассказ, написали, что действие происходит в ХХ веке. Странно видеть в Европе ХХ века человека, путешествующего верхом с мешком золота за пазухой. С XVI по XVIII века марокканцев в Испании не было, их до последнего человека изгнала Изабелла Безумная, а потом инквизиция очень строго следила, чтобы они в Испании не появлялись. А в XIX веке юг Испании не был столь заброшенной страной, как то описано у Бунина. Рядом Гибралтар, идёт активная торговля. Так что, ни о каком реальном времени речи быть не может, просто Бунин понаписал, не думая, а мы читаем. Учитывая наличие керосиновой лампы, я остановился на XIX веке.

Как написано? У марокканца "большой рост" и "небольшое лицо"; На кухне очень глубокие окна по причине очень толстых стен. Подобных повторов ещё множество. Такие повторы не являются признаком графомании, от них не свободен ни один писатель, но хорошие писатели имеют похвальную привычку вычитывать свои рассказы и повторы вычёркивать. Бунин не посчитал нужным это сделать.

О чём рассказ. Странный путешественник останавливается в гостинице, видит там "пятнадцатилетнюю девочку" и немедленно хочет вступить с ней в половой контакт. Словосочетание "пятнадцатилетняя девочка" встречалось в предыдущих рассказах сборника "Тёмные аллеи", раз пять, причём большинство девочек было изнасиловано лирическими героями. Попытались изнасиловать и эту, но не вышло. Это уже нечто новое, свежее. Браво, Иван Алексеевич! Как обычно, дело заканчивается трупом, девятым или десятым в сборнике... не помню.

Но вот что интересно, а читал ли Иван Бунин роман Александра Дюма "Граф Монте-Кристо"? Есть там замечательный абзац, когда граф размышляет о бездарных сочинителях своего времени. Цитату искать не буду, перескажу своими словами. Графоманские произведения заканчиваются тем, что негодяй, выпив яд, падает сражённый, а добро торжествует. А ведь на самом деле всё только начинается. Является следователь и прозектор, из желудка мертвеца лопатой выгребают мышьяк, после чего положительный персонаж отправляется на каторгу.

Так и здесь. Бунину-то что, он рассказ закончил, и судьба героев его, как всегда, не интересует. А что старуха и девочка будут делать с трупом? Признаваться, что постоялец убит у них дома, это гибель для обеих, даже если суд их оправдает. Что делать с золотом? Не надо даже обшаривать труп, золото высыпано на стол. Какой огромный, неодолимый искус! Вот, где должен начинаться рассказ... Но ничего этого нет, есть лишь пошленькая, насквозь придуманная историйка о неудавшемся изнасиловании. Достойное завершение похабного сборника.

Рассказ включён в антологию "Лучшие повести и рассказы о любви в одном томе". И что же нам поведал о любви Иван Бунин? Гостиница в Каннах, герой рассказа — художник — видит странную даму и начинает расспрашивать о ней горничную. Вот описание горничной: "девочка лет пятнадцати, но с большими грудями и широким задом" тот, кто читал предыдущие рассказы сборника "Тёмные аллеи" ждёт немедленного полового акта с малолеткой, но нет, следует лишь длинный диалог на плохом французском, во время которого герой пытается вызнать хоть что-то о незнакомке. Больше эльзаска в рассказе не появляется, груди и зад пропали втуне. Не добившись ничего от широкозадой служанки, герой принимается следить за незнакомкой. Он словно шкодливый мальчишка подглядывает, как она купается в голом виде. Вот описание прелестницы, что даёт наш великий стилист: "раздвоенный зад", "крупные раздвинутые ноги"... — как это похоже на образчики наскальной литературы, что любители изящного писали лет тридцать назад на стенах общественных туалетов! Ныне, когда порнуха получила у нас права гражданства, наскальная живопись и наскальная литература исчезли из сортиров, и лишь проза Бунина напоминает о былом.

Герой-вуайерист и обнажённая красавица видят друг друга и между ними происходит... нет, не то что вы подумали! — а задушевный разговор. Дама рассказывает, как подло её обманул и бросил предыдущий любовник, а лирический герой меланхолично замечает, что "ездить сюда мы теперь будем уж вместе"... На этом рассказ заканчивается, нам показали две задницы и ни одного соития. Обманул читателя Иван Алексеевич! Молодец, ничего не скажешь.

Рассказ короток, поэтому кроме полового акта в нём и нет ничего. Приехал лирический герой на дачу к своему другу, а того дома нет, у него сегодня правление банка. Зато дома жена друга, с которой гость когда-то крестил ребёнка у Савельевых. Был бы у меня голос, как у Шаляпина, тут бы я и запел: "Поцелуй ты меня, кума душечка!" Разговор на полстранички, торопливое совокупление, конец рассказа. Однако следует отметить, что Бунин не сообщает, какие у кумы груди, а уже второй раз (читайте рассказ "Натали") восхищается локтями. Чтение Гончарова явно пошло Бунину на пользу.

Хочется отметить ещё одну подробность. У примитивных животных самец после того, как поял самку, испытывает непреодолимое желание убраться куда подальше. Героев Бунина также отличает эта любопытная особенность. Но, поскольку условности не позволяют немедленно покинуть ложе адюльтера, бунинский герой тут же принимается курить. Не буду пролистывать сборник, чтобы посчитать сколько раз насытивший похоть персонаж закуривает прямо на ложе любви, но встречается эта сцена неоднократно. Почему-то мне кажется, что курение не помогает бунинским героям перейти из разряда низших животных к чему-то более развитому.

Кто только не писал на эту тему (достаточно вспомнить рассказ Александра Грина, в котором героя скармливают тигру), но Амброз Бирс был первым. К тому же, весь антураж рассказа предельно реалистичен, что для рассказа почти фантастического нехарактерно. И сейчас этот рассказ прекрасно читается, так что можно представить, какое впечатление было у первых его читателей, которые предположить не могли жёсткой концовки рассказа. Отличное произведение, достойно представляющее американскую литературу XIX века.

Вот это действительно повесть: спокойный, повествовательный стиль, никаких тебе ахов и взвизгов, никакой трагедии на пустом месте. Неторопливый рассказчик ведёт беседу, и читатель видит этого рассказчика, о котором практически ничего не сказано, но с которым мы давно и хорошо знакомы. Слушая Ивана Петровича Белкина, читатель переживает за его героев, тоже ведь хороших людей, но знает, что дело обойдётся без ненужных злодейств, так или иначе, трудности разрешатся самым человеческим образом. В русской литературе нет ничего спокойней и чище.

А какая концовка, вы только вчитайтесь! Она уничтожает уже готовую мелодраму, оставляя одну жизнь. Так просто и чисто дано писать только величайшему гению.

Михаил Афанасьевич Булгаков представляет собой уникальное явление в русской литературе. Его ранние очерки и рассказы откровенно беспомощны и слабы, но постепенно талант писателя крепнет, пока не поднимается до таких высот, как «Ð¡Ð¾Ð±Ð°Ñ‡ÑŒÐµ сердце» и «ÐœÐ°ÑÑ‚ÐµÑ€ и Маргарита». Недаром сказано: «Ð“ений это один процент таланта и 99 процентов пота». В этом плане повесть «ÐœÐ¾Ñ€Ñ„ий» занимает особое место в наследстве писателя. Повесть относится к раннему периоду творчества Булгакова и несёт на себе все следы сделанности, характеризующей писателя слабого, но в то же время «ÑÐ´ÐµÐ»Ð°Ð½Ð°» она на таком градусе откровенности, с такой силой проникновения в суть происходящего, что неизбежно оказывается в числе лучших сочинений Михаила Афанасьевича. Хотя, возможно, свою роль сыграл тот факт, что читатель знает: в отличие от своего героя Булгаков сумел вырваться из ловушки, в которую попал. Когда-то, сорок пять лет назад, я сам попал в эту ловушку и знаю, как невероятно тяжело вырваться из неё. Чуть было не написал: «Ð¿Ð¾Ñ‡Ñ‚и невозможно», но нет, если по-настоящему захотеть, то возможно всё. Впрочем, мне было легче, чем Булгакову, у меня, студента-первокурсника не было врачебной печати, и мне было проще «Ð½Ðµ доставать» сладкий яд. Помучился месяца четыре, завалил сессию и едва не вылетел из университета, но зато жив, и теперь, по прошествии сорока пяти лет, могу сказать, что и здоров. Но и сейчас, когда я читал повесть (а я вчера прочёл её впервые!), меня пробирал озноб от одних воспоминаний. Никогда не буду её перечитывать, но я счастлив, что эта книга написана.

Что касается сделанности, приведу лишь один пример. Автору было нужно, чтобы дневник доктора Полякова попал в руки главного героя. И вот, человека, выстрелившего себе в сердце (пробита сердечная сумка, смерть должна наступить в течение пары минут), везут на телеге тридцать вёрст до станции, затем чуть не сутки в медлительном поезде в прокуренном вагоне только для того, чтобы он сумел произнести свою последнюю фразу. Только что герой Булгакова размышлял, как можно добраться «Ñ‚уда». А в обратном направлении путь точно такой же, занимает едва не трое суток. Но автору надо, и фельдшер везёт, а умирающий, вопреки врачебной науке, всё не умирает. Хотя, казалось бы, что проще, запечатал дневник в бандероль, написал сверху последнюю волю и стреляйся в полное своё удовольствие. В более поздних произведениях подобных ляпов уже не найти.

Лет тому сорок назад схватился я читать Бунина и начал с этой повести. Верный глупым принципам, которые исповедовал в ту пору, я дочитал сие сочинение до финала. Но повесть отвратила меня от чтения Ивана Бунина на много-много лет. Конечно, пришлось изучать стилистику Бунина, но это не моя стилистика. Правильный язык Бунина подобен дистиллированной воде, которую полезно иметь в лаборатории, но в какой невозможна никакая жизнь.

Повесть злая, тягостная с первой до последней строчки. Непонятно, зачем было автору писать о деревне, если он её так ненавидит? Вроде бы каждая сцена отвечает правде жизни, но общий подбор событий таков, что кажется, проще повеситься, чем читать такое. А ведь главный пропойца (героем его называть не могу) автором называется лучшим представителем народа, настоящим богатырём. Да уж повидал я этаких богатырей умудрявшихся упиться до смерти. Но видел я в родных деревнях и совершенно иное, настоящее, недоступное барственному снобизму Бунина.

Возможно, я неправ, просто плохая повесть ушибла меня, а если бы изначально попалось мне что-нибудь иное, то и мнение моё было бы другим. Десятки раз снимал с полки томик Бунина, открывал "Антоновские яблоки", "Господина из Сан-Франциско" или "Митину любовь", но дальше второй строчки пройти не мог. Анализировать -- могу, а читать, погружаясь в текст и сопереживая, -- нет.

Второй роман цикла «Ð—Ð¾Ð½Ð° смерти», прочитанный мной и, видимо, последний. Первой книгой, попавшей мне в руки на фоне абсолютного книжного голода, была «Ð¡Ñ‚Ð°Ð»ÑŒÐ½Ð°Ñ петля» Романа Глушкова. Теперь я вижу, что претензии к абсолютно идиотскому миру Пятизонья, некоторые из которых я адресовал Глушкову следует переадресовать тому, кто придумал этот проект. Здесь я буду говорить только о качестве текста, о том, как это написано.

А написано никак. По сравнению с Глушковым стиль Ливадного отличается переизбытком газетных штампов. Любимое словосочетание в тексте Ливадного: «ÐšÐ°ÐºÐ¸Ð¼-то чудом». Здания каким-то чудом остаются целы, герои -- живы. Ни о какой психологии героев речь не идёт, персонажи бегают, стреляют, второстепенные массово гибнут, главные каким-то чудом выживают. Если у Глушкова есть хотя бы подобие сюжета, пусть и усечённого, то в «Ð¢Ð¸Ñ‚Ð°Ð½Ð¾Ð²Ð¾Ð¹ лозе» нет и этого: остаётся сплошная стрельба и предыстория персонажей. А наличие двух татуировок D.R.G. по уровню пошлости превосходит мексиканские сериалы. Многочисленные сноски («Ð˜ÐŸÐš — импульсный пулемёт системы Катрашова. «ÐšÐ°Ñ€Ñ‚аш» — сленговое название оружия») напоминают потуги семиклассника писать научно. Почему-то у Глушкова карташ вводится безо всяких сносок, причём так, что читатель, не видавший до того ливадновских объяснений, сходу врубается в тему и понимает, что такое «ÐºÐ°Ñ€Ñ‚Ð°Ñˆ».

Роману Глушкову за его роман неделю назад я выставил четыре балла из десяти. Поскольку Ливадный по всем параметрам проигрывает своему коллеге, то больше двух баллов он не заслуживает. Единица не ставится лишь потому, что в книге нет порнографии.

Пересказ произведения: «Ð¡Ð»ÑƒÑ‡Ð¸Ð»Ð¾ÑÑŒ нечто непонятное». Читатель в затруднении: «Ð дальше-то что? Что из этого следует?». Автор: «Ð ничего».

Спрашивается. как воспринимать подобный опус? Разумеется, он может быть очень неплох, если окажется блестяще написан. Но в том-то и дело, что автор даёт образцы крайне неряшливой прозы. Вот, выдернул первую попавшуюся фразу: «Ð—накомый, подобно всем, начал подыскивать укрытие от столь невовремя застигших его небесных слёз». Начинаем думать... Герой знаком подобно всем?.. Вроде бы нет. Ах, да, речь идёт о некоем знакомом автора. И этот приятель начал что-то делать подобно всем. Вот только о всех до этого речи не было, речь шла о навесе. Значит, мы опять неверно понимаем. Есть ещё словосочетание «ÑÑ‚Ð¾Ð»ÑŒ невовремя». То есть, мы имеем дело с неким сравнением: могло быть просто невовремя, могло — очень невовремя, а могло столь, что... Однако никакого сравнения в тексте нет. Просто автор лепит слова нимало не заботясь о смысле написанного. Он называет физику точной наукой, хотя ещё в седьмом классе должен был проходить, что это наука естественная, герой рассказа «Ð¿Ñ€Ð¾Ð´Ð¾Ð»Ð¶Ð°ÐµÑ‚ изыскания», заключающиеся в том, что он прикрывает ладонью левый глаз, во всяком случае, никаких иных изысканий мы не видим. И так далее, и тому подобное.

Короче, перед нами неосмысленный и дурно написанный текст. И таких текстов в библиографии непредставимое количество. Я, конечно, прочту ещё парочку рассказов, чтобы не делать скоропалительных выводов по двум случайным произведениям, но что-то подсказывает мне, что вряд ли получится найти здесь что-то хотя бы пристойное. Торопливость нужна только при ловле блох, но даже при ловле блох необходима точность и осмысленность движений.

Неожиданно обнаружил, что у меня выставлена оценка этому рассказу, а я ничего о нём не помню. Прочитал аннотацию и отзывы лаборантов... в памяти по-прежнему пусто. Воров в фантастике, что собак нерезаных, но запомнилась только Стальная крыса Гарри Гаррисона. Снял с полки антологию «Ð¤ÑÐ½Ñ‚ези 2007», перечитал рассказ. Язык никакой, сюжет -- ни уму, ни сердцу. Написание отзыва отложил на день, чтобы мысли малость улеглись. Утречком встал, увидел на столе книгу; вот она лежит. Как читал -- помню, а о чём -- хоть убейте. Почему-то Стругацких, Шефнера, Ларионову -- помню наизусть, а тут -- чёрная дыра. Как можно настолько безлико писать?

Снижу ка я оценку ещё на один балл.

Мучительный рассказ. Именно то, что называется смех сквозь слёзы. И самое печальное, что ничто в нашей жизни не изменилось. По-прежнему подворовывают смышлёные мужички, приближая большие несчастья, и даже каторга им не впрок.