Статья Екатерины Четвертных "Элитарное в массовом: роман Г. Л. Олди "Орден Святого Бестселлера" опубликована в сборнике "Феномен пограничной зоны в литературе и культуре" (Новосибирск: Изд-во НГПУ, 2014. С. 202–208.).
С любезного разрешения автора предлагаем текст статьи вниманию почтенной публики.
Четвертных Е. А.
(И. Бродский)
Творчество Д. Е. Громова и О. С. Ладыженского, известных широкой публике под псевдонимом Генри Лайон Олди, способно поставить в тупик и среднестатистического «фэна», зачитывающегося фантастикой, невзирая на ее качество, и «эстета», фантастику презирающего и не читающего ничего, что, по его мнению, выходит за рамки «высокой» литературы. Собственно, эти две категории читателей сами Олди выделяют в своей публицистике. Между тем, истинный читатель (почитатель!) фантастики Г. Л. Олди не принадлежит ни к той, ни к другой группе, поскольку произведения знаменитого харьковского дуэта требуют от читателя и увлеченности «фэна», и разборчивости «эстета», но, главным образом, широты и непредвзятости мышления. Как и детективы Бориса Акунина, фантастика Олди может рассматриваться и как явление массовой литературы, и как феномен, выходящий за ее пределы. Однако детективные романы Акунина значительно чаще становятся предметом литературоведческого анализа, чем творчество Г. Л. Олди. Отчасти это связано и с читательскими предпочтениями, ибо литературоведы – тоже люди и хотят читать то, что им ближе. Но, пожалуй, стоит задуматься и о некой общей закономерности: детектив действительно оказывается привлекательней для исследователя массовой литературы, чем фантастика. Так, в учебном пособии М. А. Черняк «Массовая литература XX века» (М.: Флинта: Наука, 2009) раздела, посвященного фантастике и/или фэнтези, нет , тогда как детективам Б. Акунина и А. Марининой отведено значительное место, как и авантюрному роману и женской беллетристике. Впрочем, современная фантастика настолько многообразна, что ее действительно непросто свести к некому инварианту. И роман Г. Л. Олди «Орден Святого Бестселлера, или Выйти в тираж» это доказывает.
Как известно, массовая литература воспроизводит некие устойчивые литературные модели. Каждый жанр массовой литературы обладает своим набором сюжетных схем, единообразно выстраивает систему персонажей и т.д. Такой подход, разумеется, практически исключает рефлексию. Массовая литература не стремится к проблематизации, ее цель – узнавание, а не усложнение. Читатель должен понимать, по каким правилам «сделан» текст, потребляемый им. И вот как раз здесь мы сталкиваемся с проблемой: фантастика, в отличие от детектива, авантюрного или женского романа, стремится быть оригинальной, как минимум, в плане фантастического допущения. Самим фактом своего существования фантастика напоминает нам о непознаваемости мира, о его изменчивости и о тех возможностях и альтернативах, без которых существование человека было бы скудным и бесперспективным. Именно поэтому однообразные, буквально повторяющие друг друга фэнтезийные миры вызывают такое раздражение практически у всех, за исключением непосредственно «целевой аудитории» – «фэнов».
«Орден Святого Бестселлера» представляет собой роман в романе: писатель Влад Снегирь (Владимир Чижик) пишет фэнтези под названием «Лучший-из-людей», а параллельно разворачивается история самого Снегиря-Чижика, находящегося на взлете писательской карьеры и уже почти «вышедшего в тираж». Метатекстовый характер романа «Орден Святого Бестселлера» вряд ли может быть объяснен следованием литературной моде. Олди как будто затеяли литературную игру на два фронта – и с «фэнами», и с «эстетами». На основе романа можно представить, чем и как живет писатель-фантаст, как он пишет, какие получает отзывы от читателей и критиков, каковы его отношения с коллегами, как распределяются призы и премии, как писатель-фантаст воспринимает свою зависимость от издателя и от тиража. Итак, нам явлен быт среднестатистического популярного фантаста и его творчество, которое трудно от быта отделить. Кроме того, миры двух романов – романа Влада Снегиря и романа о Владе Снегире – начинают проникать друг друга, срастаясь к концу в единое повествование. Этому способствует своеобразный «эффект тиража» (в чем и состоит фантастическое допущение в «Ордене…»): когда суммарный тираж книг какого-либо фантаста превысит определенную критическую отметку, начинается «процесс», т.е. мир книги, над которой фантаст работает, начинает сначала затягивать его, а потом и всех, кто рядом с ним. «Процесс» имеет ряд этапов. Поначалу все относительно безобидно: писателю и его семье снятся сны о мире новой книги, но впоследствии может наступить катастрофа: по улицам городов начнут бродить вампиры, зомби и инопланетяне, а грань между вымыслом фантаста, вышедшего в тираж, и реальностью будет размыта окончательно. Писатели, «вышедшие в тираж», становятся рыцарями Ордена Святого Бестселлера и без устали работают над новыми книгами, чтобы притормозить «процесс». Так – не без иронии – объясняется, почему многие фантасты работают в столь быстром темпе.
«Орден Святого Бестселлера» был воспринят некоторыми читателями как своего рода саморазоблачение. Собственно, этот роман и представляет собой пример литературной провокации, которой легче всего поддаются люди, непосредственно причастные к литературе, т. е. сами писатели и филологи. Писатель-фантаст, выступая в роли читателя и, возможно, рецензента, может всерьез обидеться и отказаться узнавать себя в герое романа. Филологов же Олди провоцируют иначе: текст романа настолько переполнен различными «маячками», метками массовой литературы, что поневоле хочется поверить, что «слово найдено» и место «Ордена Святого Бестселлера» в литературной иерархии определено уже на первых страницах самого произведения. Однако именно тут и начинается игра с читателем, основанная на тонком обмане читательских ожиданий, и в эту игру «эстеты» и «фэны» вовлекаются на равных, поскольку роман адресован и тем, и другим.
Описывая труды и дни писателей-фантастов, Олди каким-то чудом удерживаются на грани между тонкой иронией и откровенным «стебом». Авторов романа менее всего можно упрекать в сведении литературных счетов, в том, что они под вымышленными именами изобразили своих друзей и недругов. Узнаваемых прототипов имеют разве что два героя «Ордена Святого Бестселлера» – «соавторы-многостаночники Эльф и Петров, творцы бесконечного фэнтези-сериала “Дюжина кресел, или Златой телец”» . Но даже коллеги Олди по цеху – М. С. Галина и М. Г. Успенский, в частности, – не смогли узнать в героях «Ордена…» кого-нибудь из нынеживущих писателей-фантастов, о чем и заявили в своих рецензиях на роман. Весьма доброжелательная рецензия М. С. Галиной завершается такими словами: «Роман, конечно, до какой-то степени тусовочный, но лично я ни одного персонажа не сумела отождествить с какой-либо конкретной личностью. Либо минус мне, либо плюс Олди, сумевшим удержаться на рубеже – уже порядком поднадоели эти регулярные убийства Семецкого...» . М. Г. Успенский оценивает роман куда более строго – как творческую неудачу Олди и пример завышенной писательской самооценки. Но и он соглашается с тем, что Олди действительно не ставили перед собой задачу создать карикатуры на реальных людей. Впрочем, по мнению Успенского, это скорее недостаток романа: «Не желая, видимо, никого обидеть, авторы изобразили в качестве участников конгресса обобщенные образы, отчего наша братия стала выглядеть совсем уже отвратительно. <…> Это и не фантастика, и не сатира, и не исповедальная проза» . В сущности, рецензенту проще было бы принять откровенно памфлетный роман, роман-пародию, чем «Орден Святого Бестселлера» в его настоящем виде. «Орден…» – действительно и не сатира, и не исповедальная проза, но полноценный фантастический роман, даже в определенном смысле – метароман .
Авторы «Ордена Святого Бестселлера» прибегают к чему-то вроде mise en abyme, превращая принцип «роман в романе» в потенциальную бесконечность: в финале сам Влад чувствует себя на минуту героем романа, прозревая своего возможного автора в странном субъекте, который неведомым образом материализовался в привокзальном сортире. Именно так, неожиданно и «в чем мать родила», появляется вышедший в тираж автор в созданном им мире. Влад и обращается к нему как к рыцарю Ордена Святого Бестселлера. Разумеется, проще всего заподозрить, что «рыцарь» был местным алкоголиком, которого Влад просто поначалу не заметил. Присущая финальному эпизоду, как и всему роману в целом, ироническая интенция отчасти мешает ощутить вполне очевидное сходство с «Мастером и Маргаритой» М. А. Булгакова, где автор отпускает на свободу мастера, как мастер только что отпустил созданного им героя.
Литературовед при знакомстве с «Орденом Святого Бестселлера», как и с некоторыми другими произведениями Олди, испытывает соблазн рассматривать этот роман как пример проникновения постмодернизма в массовую культуру. Известно, что «многие классические тексты постмодернистской культуры активно используют стратегии внутреннего строения массовой литературы в литературе “элитарной”» но и массовая литература, в том числе в ее лучших образцах, подстраивается под постмодернистское письмо или имитирует его. Такие тексты привлекательны для специалистов, что доказывает пример уже упомянутого Бориса Акунина. Кроме того, литературоведческий интерес к массовому писателю кажется более оправданным, когда есть возможность поставить его в один ряд с постмодернистами. Сами Олди к постмодернизму относятся несколько скептически: «Дело не в постмодернизме: Рабле, Сервантес – скрытых цитат и аллюзий, намеков и третьих-четвертых планов немерено. Постмодернизм придумали литературоведы, чтобы денег заработать» . На первый взгляд, есть все основания искать постмодернистский след в «Ордене Святого Бестселлера»: налицо цитатность, ирония, литературная игра. Сам пример Влада Снегиря как будто подтверждает, что автор – постмодернист, фантаст, не имеет значения – перестал быть демиургом и стал ремесленником, «скриптором» (уровень мастерства также не имеет значения: миров такому писателю уже не творить). Реализуется в романе и характерная для постмодернизма «авторская интенция, в основе которой лежит представление о мире как совокупности текстов (“пантекстуальность”, “Мир как текст” – Ж. Деррида), об идеологической полиморфности современного мира, мире как хаосе» .
Но «Орден Святого Бестселлера» не укладывается в рамки – или прокрустово ложе – постмодернистского романа. Точнее, первая часть произведения («Снегирь – птица гордая») не опровергает предположения, что перед нами – постмодернистский роман. В ней же содержится множество «саморазоблачительных» фрагментов, в которых Олди представили весь спектр мнений о фантастике: от восторженных фанатских отзывов до критических высказываний, отрицающих какую бы то ни было эстетическую ценность фантастики. И тот, и другой взгляд подвергается остранению, оказывается на деле однобоким и неточным. В первой части описана также жизнь писательского сообщества фантастов. Олди предлагают нам оценить коллег по цеху не со стороны, а как бы изнутри писательской «тусовки», причем авторы «Ордена Святого Бестселлера» не переходят за грань юмора и тонкой иронии. Важно то, что в первой части романа устанавливаются некие правила игры, соблюдения которых читатель будет ждать в последующих частях. Однако другая половина романа (часть вторая «Охота на меня», часть третья «Острый приступ эпилогофилии») неожиданно нарушает, казалось бы, уже понятную схему, что вызвало недоумение и даже неодобрение некоторых рецензентов романа.
Вторая часть романа открывается стихотворной вставкой, что для Олди весьма характерно, – «Балладой о великой суете» (автор – Олег Ладыженский). Речь в этой балладе идет о том, что «все создается второпях. / Миры – не исключенье»:
Мир неуклюж, мир кособок,
В углах и заусенцах,
Его б рубанком! Наждаком!
Доделать! Довести! –
Но поздно. Отмеряя век,
Уже забилось сердце,
И май смеется, и февраль
Поземкою свистит.
Кто миру рожицу утрет
Махровым полотенцем,
Кто колыбельную споет,
Дабы обрел покой?
Ты занят множеством проблем,
Тебе не до младенца,
И мир твой по миру пойдет
С протянутой рукой .
Такое начало вполне соответствует содержанию «Охоты на меня». Действие второй части романа неожиданно сливает воедино повествование о Владе Снегире с романом, над которым работает Влад. Как уже было сказано, миры романа о Владе Снегире и романа Влада Снегиря начинают проникать друг в друга. И Владу внутри выдуманного им и недовоплощенного мира придется совершить нелегкий нравственный выбор – сохранить жизнь или собственноручно убить главного героя, обрекая этот вымышленный мир на призрачное существование, псевдожизнь. Так становится понятным, что писатель, что бы ни произошло и какой бы ни была литературная мода, всегда остается демиургом, ответственным за созданный им – пусть даже в спешке, второпях – мир. В сущности, постмодернистская идея «мир как текст» у Олди парадоксально переворачивается с ног на голову: не «мир как текст», а «текст как мир». Олди были и остаются профессиональными мифотворцами и миротворцами, т.е. творцами миров.
Однако в «Балладе о великой суете» образ писателя-демиурга мало соответствует канону, утвердившемуся еще в эпоху романтизма. И мир, творимый демиургом между делом, впопыхах, в самой гуще бытовых проблем, живет и развивается независимо от своего создателя. И внутри этого мира уже появляется свой демиург, так же непосредственно и необдуманно творящий миры. Опять mise en abyme. Секрет, может быть, в том, что миры эти не получаются мертворожденными, а живут и сохраняют в себе некий творческий заряд. Не является ли «Баллада о великой суете» ответом на все те критические высказывания о фантастике как «недолитературе», которые во множестве представлены в тексте романа во фрагментах статей и рецензий на произведения Влада Снегиря (они входят в текст «Ордена Святого Бестселлера» как эпиграфы и даже отдельные главы)? Стоит отметить, что идея незавершенности, неполноты, недовоплощенности присутствует в романе столь явно, что вряд ли это простая случайность. Приведем ряд примеров:
1) Фантастика как «недолитература» в глазах «эстета». Фантастика априори вынуждена доказывать свое право на существование, а писатель-фантаст ощущает себя «пасынком Большой Литературы» (см. «Сонет о больном вопросе», которым открывается роман).
2) Сюжет романа Влада Снегиря «Лучший-из-людей» построен на идее ущербности и ее преодоления. Вот как сам Влад описывает главного героя «Лучшего-из-людей» Бут-Бутана: «Мне легко было “делать” Бут-Бутана – подкидыш, воспитанный в семье маслодела Чемпаки, гордый заморыш, он был убежден, что родился для воинских подвигов. Вечно битый, всегда задиристый, превращавший в оружие любой попавший в руки предмет (ветку, пояс, камень…) и снова битый, битый, битый… За него давали не двух – две сотни небитых. Неукротимый дух царил в скудном теле. И однажды бродячий Пандит рассказал мальчишке сказку про Лучшего-из-людей: воина, мудреца, правителя, волшебника, равного богам. За что Златоухая Джестумшук, госпожа Сивого неба, велела дружине Вержегромцев расчленить предательски усыпленного героя. Части тела Лучшего-из-людей были раскиданы по земле, обратясь в младенцев. Подкидышей. Вечно ищущих завершения и никогда не находящих его (Курсив мой – Е.Ч.)» .
3) Творящиеся в спешке и не совсем умело фантастические миры. Об этом речь идет не только в «Балладе о великой суете». В романе упоминаются так называемые «хаотики» – пребывающие в состоянии вечного хаоса миры, созданные начинающими фантастами, не «рыцарями», но «оруженосцами».
Но вот парадокс: сам роман «Орден Святого Бестселлера» не назовешь незавершенным и созданным в спешке. Как всегда у Олди, роман тщательно продуман, композиционно и архитектонически выстроен, концептуально завершен. Читателю продемонстрирован и творческий процесс, в его незавершенности и бесконечных возможностях, и конечный результат этого процесса. Сами Олди, опытные заклинатели Хаоса, умело выстраивают из него Космос. Приходится признать, что читателя опять-таки дурачат, лишая возможности оценить роман так, как любое другое фантастическое произведение: все стандартные отрицательные критические отзывы содержатся в тексте романа, что называется, «в ассортименте». Читатель, будь то «фэн», будь то «эстет», вынужден отказаться от штампов, от стереотипных оценок прочитанного и думать самостоятельно. «Орден Святого Бестселлера» вырастает непосредственно из выступлений Олди на литературных семинарах и мастер-классах. Будучи художественным произведением, он становится не просто развернутым высказыванием о фантастике и литературном процессе, но и «текстом как миром».
Можно ли и нужно ли в таком случае настаивать на том, что «Орден…», как и все творчество Олди, выходит за пределы массовой литературы? Отчасти – да, поскольку «массовая литература» – оценочное понятие, не только обозначающее определенный тип творчества, но и указывающее на низкое качество литературного произведения. Если же отказаться от оценочности и признать, что может существовать массовая литература высокого качества, не исключающая литературные эксперименты и творческие поиски, то именно к этой элитарной массовой литературе можно было бы отнести произведения Олди.
____________
Сноски:
1. Разумеется, это не значит, что русскоязычная фантастика XX века вообще не рассматривается в рамках данного пособия или исключается из состава массовой литературы.
2. Олди Г. Л. Орден Святого Бестселлера. М., 2008. С. 256.
3. Галина М. С. Осторожно: слово! [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.oldie.ru/rec/rec141.htm (дата обращения: 14.10.2013).
4. Успенский М. Г. О себе любимых. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://www.oldie.ru/rec/rec143.htm (дата обращения: 14.10.2013).
5. См.: Оробий С. Диалог метапрозы с масскультом. [Электронный ресурс]. Режим доступа: http://homo-legens.ru/2012_4/kritika/serg... (дата обращения: 14.10.2013).
6. Купина Н. А., Литовская М. А., Николина Н. А. Массовая литература сегодня. М., 2010. С. 19.
7. Олди Г. Л. Фанты для фэна. М., 2008. С. 179.
8. Поэтика: словарь актуальных терминов и понятий. М., 2008. С. 178.
9. Олди Г. Л. Орден Святого Бестселлера. М., 2008. С. 343–344.
10. Там же. С. 217.
11. Там же. С. 248.
облако тэгов
