Ирина Каренина. Минские хроники. Колумнисты ЛГ / Очевидец // Литературная газета, 2020, №34 от 26 августа — 1 сентября, с. 2.

Труднее всего было пережить первые 10 дней информационной блокады, когда выплёскивались чудовищные потоки лжи о том, что происходит в Беларуси, и буквально никому и ничего невозможно было доказать. Мой родной брат 11 августа обрушился на меня с обвинениями, как я могу «служить кровавому тирану». На все попытки объяснить, ткнуть носом в оперативную съёмку МВД отмахивался – это, мол, враньё, раз из официального источника, а ему из Москвы виднее. Российские друзья поджимали губы: «Ты выбрала не то время, чтобы топить за Лукашенко, это сейчас непопулярно». Ребята, вы всерьёз считаете, что говорить правду нужно, только когда она «популярна» и вам за неё дают конфетку?!

Тяжелее всего было видеть и на страницах некоторых российских СМИ те же непрерывные фейковые новости. Помогали друзья с Украины, из ДНР и ЛНР, знакомые ещё по антимайдану: эти понимали, что происходит, и били во все колокола. Россия дремала. Либо восторгалась кадрами девиц с цветочками и ужасалась «зверствам режима». На попытки что-то рассказать следовало: «Ну да, тебе за это платят, но мы-то знаем…» И никто не видел в упор, что удар направлен не на Беларусь – в первую очередь он направлен на Россию. «Увольняйся!» – слали мне письма с угрозами «мирные протестующие». «Уезжай, это не твоя война!» – твердили доброжелатели на родине, в России, и искренне обижались на жёсткий ответ. Крысы бежали с корабля, а мы всерьёз готовились умереть в коридорах своей редакции. Периодически созванивались с друзьями с телеканалов, на которые обрушился особенно яростный прессинг – кто владеет эфиром, тот владеет миром. «Ну как вы там?» – «Держимся. Не дождутся!» Почти не ели – не до того, практически не спали: по ночам мирный Минск превращался в площадку для выгула резвящихся бандарлогов. 2–3 часа ночью и минут на 20 прикорнуть где придётся днём – большего не удавалось. Перестали даже по ночам добираться домой на такси: таксисты, недовольные тем, что государство не позволяет задирать цены, присоединились к «борьбе за свободу». Спешно вывозили в надёжные места семьи. Беларусь – страна партизанская: копни, и у каждого отыщется схрон где-нибудь на болотах.

Задолго до выборов в открытую шла накачка оппозиции: «Какими бы ни были результаты, мы скажем, что они сфальсифицированы, и выйдем на плошчу», раздавались подробные инструкции – как держать цепь, как нападать на омоновцев. Задолго до выборов на журналистов государственных СМИ полились оскорбления и угрозы. Не передать, какая вакханалия творилась вокруг сотрудников МВД: личные данные, адреса, телефоны, данные на членов семей – всё это выплёскивалось в Сеть с призывами убивать. «Мирный протест»? Не смешите. Забастовки? Но Следственный комитет уже получил целую пачку заявлений от тех, кому даже в Одноклассниках слали сообщения: не выйдешь на забастовку – убьём детей, внуков.

Что в Минске? В Минске гибридная война с ближним прицелом на Россию. Ещё 3–4 года, и, как говорится, «тогда мы идём к вам». Несколько дней ситуация буквально висела на волоске, чудом удалось удержать её от горячей фазы. А потом поднялось то самое молчаливое большинство, которое, в отличие от профессиональных недовольных, никогда не ходит на митинги. Поправка: теперь уже ходит. Под красно-зелёным флагом Беларуси, а не под красно-белым нацистским прапором. А мы по-прежнему выпускаем газету, и новости по ТВ по-прежнему выходят. Нас мало, и мы падаем с ног от усталости, но эта история, увы, надолго. Слишком большой куш на кону: за Брестом и Минском, как в 1941-м, – Москва.

(с) Литературная газета

Ирина Каренина — поэт, специальный корреспондент газеты "Беларусь сегодня", Минск.

Моя питерская знакомица (успешный продюсер, имеет какое-то-там отношение к РБ) задумала проект о выборах-протестах в Белоруссии и предложила мне так-иначе поучаствовать.

Вообще-то изначально замысел был о Хабаровске-Фургале-Дегтярёве, и даже на роль Фургала был намечен сам Константин Юрьевич Хабенский. Хотя лично мне виделся Сергей Апрельский — и весьма похож, и явно дешевле.

Но совершенно не срослось — как выяснилось, так-иначе поддерживаемые концепции сего хабаровского проекта девушку, мягко говоря, не устроили, и она оперативно переключилась.

Павел Крусанов. Литература подхватит тему пандемии. Беседовала Эльвира Романова // Петербургский дневник, 2020, №126 от 22 июля, с. 6-7.

После завершения эпидемии коронавируса некоторые книги могут начаться со слов: «Я лежал на диване и спасал планету...». Таким прогнозом с «ПД» поделился писатель и журналист Павел Крусанов. Впрочем, COVID-19 поставил перед книжной отраслью и более серьезные вопросы.

— Принято считать, что режим самоизоляции так или иначе полезен для писателей. Мол, сиди себе, пиши, никто тебя не беспокоит... Так ли это на самом деле?

— По существу, так и есть. Как говаривал один советский классик, «русский писатель любит, когда его отрывают от работы».

Если же отвлечения сводятся к минимуму, у «человека пишущего» не остается выбора – только работа.

Думаю, в ближайшем будущем нас ожидает встреча с романами, повестями и рассказами, начинающимися примерно так: «Я лежал на диване и спасал планету...».

— Что изменилось в связи с пандемией в вашей жизни и как вы провели время в самоизоляции?

— Круг общения заметно сузился, отчасти перейдя в электронное пространство.

Чтобы отрефлексировать это состояние, мы даже организовали небольшой приятельской группой (несколько литераторов плюс один рэпер) чат, где на протяжении всех этих месяцев делились друг с другом впечатлениями от повернувшейся к нам нежданным боком действительности. И заодно узнали через эти откровения друг о друге много нового.

— Работаете ли вы сейчас над книгой? Если да, то о чем она будет?

— Как раз накануне всей этой драматической катавасии, в марте, я сдал в издательство свою новую книгу, где попытался реанимировать жанр русского охотничьего рассказа, подвергнутого в последние времена незаслуженной дискриминации.

Работа над ней, как и над всякой книгой, вызвала определенное внутреннее опустошение, так что сейчас я как субъект письма бездействую, занимаясь восстановлением естественного баланса.

Другими словами – я просто смотрю по сторонам и переживаю чувства.

— Можно ли, на ваш взгляд, считать пандемию коронавируса и жизнь во время нее событием, достойным осмысления? Стоит ли ждать, что сейчас появится много текстов о самоизоляции, работе медиков, борющихся с коронавирусной инфекцией, и других реалиях, которые довольно прочно вошли в нашу повседневную жизнь?

— Осмысления достойны и куда менее значительные вещи, чем пандемия. Например, почему котики и енотики такие мимимишные? Или – проблема самоидентификации при смене пола...Так что литература, разумеется, подхватит эту тему. Большинство писателей вообще так устроены, что просто и без причуд копируют в своих текстах жизнь, поскольку не способны вообразить ничего более занимательного.

— Можно ли сказать, что пандемия чему-то научила человечество? Какие уроки вы извлекли лично для себя?

— Человечество – как в дремучие времена, так и в относительно недавние – пережило столько чудовищных катаклизмов, которые его ничему не научили, что нет никаких оснований смотреть в будущее с оптимизмом.

Эволюция слепа, это касается и антропогенеза – именно такой урок нам сейчас наглядно и преподается.

— В вашем романе «Яснослышащий» речь идет в том числе о петербургском самоощущении. Как думаете, после эпидемии в нем что-то поменяется? Или оно неизменно?

— Ничего не поменяется. То, что с нами случилось, – всего лишь очередной астероид, пролетевший мимо. Причем на приличном расстоянии. Динозавры могут спать спокойно. И тут Ницше обольщается – то, что нас не убивает, никак нас не изменит... Напротив, многих расслабит. В этом смысле даже духовное преображение подразумевает обязательную духовную смерть тебя прежнего. Ничего подобного мы не испытали. И Петербург в этом смысле не исключение. Хотя во многих иных смыслах он – уникум.

— Вы являетесь главным редактором «Лимбус Пресс». Расскажите, как переживало и переживает ситуацию с эпидемией коронавируса книжное сообщество Петербурга. Никто не пытается скрывать, что отрасль сильно пострадала. Уже известно, что многие издатели идут на снижение тиража. Действительно ли это так?

— На деловой активности индустрии бумажной книги сложившаяся ситуация и правда сказалась самым неблагоприятным образом.

Полиграфические производства закрыты, книжные магазины закрыты – издавать и отгружать тиражи негде и некуда. При этом продажи бумажных и электронных книг через какие-либо онлайн-платформы – это слезы, лишь крошечная часть финансового оборота.

В этих условиях все издательские планы летят кувырком, графики срываются – многим издательствам пришлось остановить не только работу по рассмотрению рукописей и их предпечатной подготовке, но и производственную деятельность вообще.

Временно выручают кредиты на зарплату, но это поддержит людей, а не дело как процесс.

Думаю, уже в самое ближайшее время станет понятно, кто из издателей выберется с потерями, кто впадет в летаргию, а кто и вовсе испустит дух.

— На что можно надеяться книжному сообществу и откуда ждать помощи? От читателей? Государства? Самих себя?

— О государственной поддержке книгоиздания много говорилось еще до всей этой свистопляски.

Какие проблемы существуют? Книжные издательства душит аренда, монополизм книжной торговли и масса сопутствующих обстоятельств, которые перечислять не будем.

В России давно пора приравнять книгу к продуктам первой необходимости, ввести фиксированные цены, не позволяющие книжной торговле накручивать баснословные проценты.

Именно так обстоят дела в Германии. Это же не дело, когда отпускная издательская цена на книгу составляет, допустим, 200 рублей, а на выходе в розничной торговле она стоит уже 500-600 рублей.

Причем в издательскую цену входит авторский гонорар, предпечатная подготовка, накладные расходы, включающие аренду и прочие платы, плюс производственные затраты на бумагу и полиграфию. А розничная торговля, накручивая свои 120-150 процентов, никаких расходов, кроме аренды, зарплаты и соответствующих налогов, не несет.

Вероятно, книжным магазинам тоже нелегко. И здесь можно было бы подумать, например, о льготной аренде с запретом на перепрофилирование.

И, конечно, читатель не должен дремать, качаясь в баюкающих сетях Интернета и погружаясь в сон наяву.

— Говорят, что осенью 2020 года может произойти вторая волна коронавирусной инфекции. Что будет с книжной отраслью, если снова все придется закрыть? Есть ли план на такой сценарий?

— Плана нет. И ничего хорошего, разумеется, новая волна пандемии не принесет. Если она, конечно, случится.

— В романе «Американская дырка» вы из 2005 года пытались заглянуть в 2010-2011 годы. Смогли бы сейчас рассказать, что может ждать нас в будущем?

— Мир рассыпается на пиксели. Нас ждут испытания. Всех.

(с) Петербургский дневник

Павел Крусанов – член Союза писателей Санкт-Петербурга. Финалист литературных премий, в том числе «Северная Пальмира» и «Национальный бестселлер». Главный редактор «Лимбус Пресс».

НА КРАЮ ЗЕМЛИ, ИЛИ ГАЗИФИКАЦИЯ ПЛЮС

Михаил Кураев. Все вместе. О связи литературы и истории // СПб ведомости, 2020, №120 от 14 июля, с. 1, 3.

Не мы первые живем в России, не нами открыт этот континент, и прошлое не только принадлежит нам, но и к чему-то обязывает.

Наше прошлое – это не только летопись событий, царствований, революций и войн, но и чувства и мысли наших предшественников. Это наследство настолько велико и разнообразно, что каждый из нас может почитать себя наследником, кто Радищева, кто Чаадаева, кто Столыпина, кто Солженицына... Впрочем, известны и те, кто себя почитает единственным и неповторимым и широковещательно отказывается от исторического родства, хоть к чему-то обязывающего.

Как наш биологический организм, наше тело состоит из того, что мы едим, пьем и чем дышим, так же и наша интеллектуальная, духовная, скажем так, плоть определяется сначала кругом общения, семьей, затем образованием на разных ступенях и, наконец, по мере формирования самосознания выбором своих собеседников.

К собеседникам нашим я отношу, естественно, в первую очередь круг чтения, в свою очередь определяющийся направленностью наших интересов. И здесь, быть может, по справедливости сказано: мы как личность состоим из того, c кем общаемся, что читаем, что выбираем в телепрограммах.

Наверное, каждому из нас знакомо то счастливое чувство, с которым мы встречаемся с собственными мыслями, высказанными задолго до нас, да еще и людьми высокоуважаемыми, оставившими значительный след на наших исторических путях.

Вот одна из таких встреч.

В годы «оттепели» в Ленинграде сложилась и объявила о себе литературная вольница, сразу же выдвинувшая вперед имена людей талантливых, независимых, не принимающих регламентации, правил игры, заданных непререкаемым партийным начальством, взявшим на себя руководство жизнью во всем ее многообразии, в том числе, разумеется, и руководство литературой и искусством в целом.

С благодарностью вспоминаю если не «прорубивших окно», то уж точно открывших «форточку» в помещении с застоявшимся воздухом: Александра Кушнера, Андрея Битова, Виктора Голявкина, Александра Городницкого, Владимира Марамзина, Иосифа Бродского, Сергея Довлатова... И народ чуть постарше, впрочем, молодых в ту пору, – Виктора Конецкого, Глеба Горышина, Валентина Пикуля... Все они, как мне представляется, отмечены творческой независимостью, у каждого было свое слово, им было что сказать людям.

Рядом с ними тут же появились и «расчетливые вольнодумцы», умеющие во все времена не только спать во фригийском колпаке, но и носить его с собой за пазухой, на всякий случай, твердо помня, где и когда его надеть, например, в знаменитом в ту пору кафе «Сайгон». За талантами яркими, недюжинными, как предусмотрено природой, двинулся шумный рой претендующих, но, как говорится, недотягивающих, однако задававших тон. Быть оригинальным, быть на особицу, быть во что бы то ни стало замеченным...

И вот читаю в одной из широко известных старых книг рассказ автора о главном герое.

«В его петербургском мире все люди разделились на два совершенно противоположных сорта. Один низший сорт: пошлые, глупые и, главное, смешные люди, которые веруют в то, что одному мужу надо жить с одной женою, с которой он обвенчан, что девушке надо быть невинною, женщине стыдливою, мужчине мужественным, воздержанным и твердым, что надо воспитывать детей, зарабатывать свой хлеб, платить долги, и разные тому подобные глупости. Это был сорт людей старомодных и смешных. Но был другой сорт людей, настоящих, к которому они все принадлежали, в котором надо быть, главное, элегантным, красивым, великодушным, смелым, веселым, отдаваться всякой страсти не краснея и надо всем остальным смеяться».

Интересно, как долго мог бы повисеть лист с этой цитатой из «Анны Карениной» в «Сайгоне»?

Неповторим только талант, а вот жмущиеся к нему, сопутствующие, вроде «подтанцовщиков» при солисте, почему-то почитают себя «настоящими», как те, что жили в Питере за сто лет до них. И потому предпочитают кучковаться, подменяя единственное «я» коллективным «мы»: «Мы с Бродским... Мы с Битовым... Мы с Кушнером...». Нет, литература все-таки не кино, где случается победа «одна на всех». Помню, одна из обольстительных ровесниц, «исповедующих «Сайгон», спросила меня: «Мифа (сказать – «Миша» было бы пошло), вам не скучно быть таким правильным?». Вопрос помню, как печать неполноценности на лбу, ответа не помню, пролепетал, наверное, что-нибудь «правильное».

Что старое поминать? Да во все времена, оказывается, были свои звонкие «настоящие» и «старомодные и смешные».

Может быть, и консервативного историка Николая Костомарова читать «неправильно», но, что делать, грешен. Читаешь, и кажется, что оттуда, из далекого 1864 года, он смотрит на нас с грустью и вздыхает: почему же люди «оригинальные» не меняются.

«В Петербурге есть целый класс существ, которых русские, живущие в этом городе, прозвали общечеловеками. Эти общечеловеки существа до того цивилизованные, что отрешились от всяких предрассудков и, постоянно обретаясь в возвышенных сферах мечтания, низким для себя полагают принадлежать к какому-нибудь народу. Действительно, ни с одним народом нет у них ничего общего, даже языка...»

Вот здесь наметился исторический прогресс, наши общечеловеки стыдятся только своего народа и не хотят с ним иметь ничего общего. Но вглядимся в портрет, написанный Костомаровым в середине позапрошлого века: «Их хлебом не корми, подавай только какое хочешь обличение: всякий скандал, всякое заушение исторического лица для них праздник. Им дела нет до правды – им нравится самый процесс оскандализирования известной личности, – хотя они в то же время большие хитрецы и не прочь при случае посмяться над обличениями...»

Кажется, что это почти продолжение цитаты из Толстого о людях «настоящих», умеющих посмеяться и отдаваться всякой страсти не краснея, впрочем, слова эти были сказаны за десять лет до появления первых глав «Анны Карениной» в журнале «Русский вестник».

Вспоминаются слова моих институтских преподавателей, вечная им благодарность. Когда мы горделиво приносили курсовые работы, доходя, как Тяпкин-Ляпкин, своим умом до того, что уже было давно известно до нас, мы слышали краткий и строгий приговор: «Невежество – не аргумент!».

Нас всеми способами и средствами уверяют в том, что только тупым совкам не дано понять необычайные достоинства рыночного уклада жизни с его своеобразной нравственностью и справедливостью.

«...Стань богат, и все твое, и все можешь». Развратительнее этой мысли не может быть никакой другой... Народ же ничем не защищен от таких идей, никаким просвещением, ни малейшей проповедью других противоположных идей...

...Началось обожание даровой наживы, наслаждения без труда, всякий обман, всякое злодейство совершается хладнокровно, убивают, чтобы вынуть хоть рубль из кармана...»

Можно было бы и продолжить, но и сказанного достаточно, чтобы увидеть черты жизни, вернувшейся к нам из полуторавековой давности.

Эти строки из «Дневника писателя» Достоевского, увы, по-прежнему злободневны.

Помогают понять события, возвращающие нас в прошлое, слова, сказанные Федором Глинкой в 1812 году, еще до Отечественной войны, после того, как «реформы Сперанского», предусматривающего отмену рабовладения и первенства закона, были объявлены чуть ли не государственной изменой. «Такой великий переворот от стяжания к бескорыстному созиданию, – писал поэт, прозаик, будущий декабрист: не мог пройти ни скоро, ни бескровно... Себялюбие и частные выгоды растерзали общее дело». «Себялюбие и частные выгоды»! – вот ключ, открывающий глухие двери, за которыми принимаются судьбоносные решения якобы для общего блага. О чем сетовал наш славный соотечественник? Рабовладельцы сделали все, чтобы задуманные самодержцем (!) и разработанные Сперанским реформы были свернуты, а сам реформатор, лишенный должности министра и обер-прокурора Сената, был отправлен в ссылку. Ну что ж, есть цели, для достижения которых одной жизни мало. Впрочем, судьба подарила Федору Глинке долгую жизнь, он увидит и отмену рабовладения в России, и крах «великих реформ» Александра Второго, на этот раз под ударами преуспевшей в казнокрадстве бюрократии.

Сократ, как говорится, предупреждал: государство погибает, когда перестает отличать хороших людей от дурных.

Путь в будущее никем не предначертан, он долог, во многом непредсказуем. В политике, в гражданском строительстве сам поиск пути, определение цели – все под силу только всем вместе...

А для этого надо ответить на самый главный вопрос: с кем вместе?

И здесь уж выбор должен сделать для себя каждый сам.

(c) СПб ведомости