От переводчика, как известно, зависит многое, все. Неадекватный или просто небрежный перевод может умножить на ноль работу множества людей, а автора сделать персоной нон грата. (Такое в начале девяностых произошло со многими писателями, в том числе превосходными — «Горменгаст» Мервина Пика, например, приходит к отечественному читателю только сейчас). При этом ругательски ругать переводчиков как-то неловко. «Мне ни рубля не накопили строчки, в какой валюте их не оцени» — это нынче не только и не столько про стихотворцев, сколько про переводчиков (высоко)художественной литературы. В нынешней России перевод сильно напоминает интеллектуальное спонсорство, каковым нередко и является. По некоторым оценкам, восемьдесят процентов качественной литературы в России — это импорт. Главные наши национальные бестселлеры — это произведения Ролинг, Мураками, Коэльо, Уэльбека, Бегбедера, Переса-Реверте. (Эксмошный женский батальон не в счет — сейчас разговор о литературе, а не о сервисе; Акунин — исключение.) На этом фоне не затерялся и замечательный Питер Хег — единственный современный датский прозаик, чьи тексты переведены более чем на тридцать языков. То, что книги Питера Хега прорвались к нам, устроив маленький датский фурор в России — заслуга и успех прежде всего Елены Красновой.

— Елена Всеволодовна, как вы стали переводчицей Хега?

— Роман «Смилла и ее чувство снега» я прочла в 1994 году, когда преподавала в Дании русский. Мне сразу захотелось эту вещь перевести, но, как я узнала, одно московское издательство уже приобрело права на «Смиллу» и свой переводчик у них уже есть. Но спустя где-то год, познакомившись с главным редактором хеговского издательства «Мунксгор Росинанте», узнала, что это самое московское издательство от планов выпускать «Смиллу» отказалось — или вообще прекратило свое существование, сейчас уже не вспомнить. Путь оказался свободен. На одной из книжных ярмарок я познакомилась представителями издательства «Инапресс», которое проектом вроде бы заинтересовалось. Книга вышла в «Инапресс» в 1998 году, четыре года спустя была переиздана в «Симпозиуме». В «Симпозиуме» в моем переводе позже вышли и остальные романы Хега: «Условно пригодные», «Женщина и обезьяна». На подходе — сборник рассказов, в перспективе — выпуск дебютного романа Питера Хега, «Представление о XX веке».

— Какой из романов было переводить легче всего?

— Как ни странно — «Смиллу». Несмотря на то, что это был мой первый опыт перевода крупной вещи, несмотря на то, что это была первая книга Хега, которую я переводила. Тут дело, полагаю, в моих чувствах как читателя, в личном отношении. «Смилла» — это моя любимая вещь у Хега. Может, поэтому и переводить было легче всего.

— А что у Хега переводить было труднее всего?

— Вне зависимости от того, какую вещь Хега переводишь, труднее всего — и, пожалуй, важнее всего, передать по-русски метафорику Хега и его иронию. Трудность в передаче метафор у Хега заключается в том, что автор черпает их из самых разных сфер. Помните, в «Смилле» героиня не просто читает мальчику Исайе «Начала» Евклида, но и описывает, объясняет жизнь через математические термины.

Что же касается произведений — кажется, труднее всего переводить то, над чем работаешь в настоящий момент. Вот сейчас я перевожу сборник Хега «Рассказы о ночи». Это девять новелл, объединенных временем действия. Во всех новеллах действие происходит 19 марта 1929 года. Со «Смиллой» не сравнить. Очень тяжело. Несмотря на то, что это новеллы — то есть истории, и новеллы о любви, и сюжет как таковой в них важен (начинается все почти всегда с какой-нибудь загадки или непонятности, а потом следует разгадка-объяснение) — тем не менее, произведения эти держатся не столько на сюжете, сколько на интонации. Новеллы эти — концентрированное выражение поэтики Хега. С Хегом вообще нужно быть осторожным, а здесь особенно. Автор этот предельно интертекстуален. (Вот, кстати, еще один трудный момент.) У Хега множество раскавыченных цитат, аллюзий, самых разнообразных отсылок — причем отсылок к произведениям тех авторов, которые по-русски вообще-то мало известны. И вычислить эти цитаты порой крайне непросто. И даже, если определишь эти цитаты, тебя ожидает множество подводных камней. Не говоря уже о том, что нужно чувствовать цитаты, в том числе и скрытые, из авторов, с которыми Хега постоянно сравнивают — это Габриель Гарсия Маркес, Карен Бликсен, Герман Мелвилл и, как это ни странно, Жюль Верн.

— В этом списке нет наших соотечественников. Ощутимо ли влияние русской литературы на Хега?

— Вы знаете, практически нет. Вообще русское искусство, русская история, русская жизнь у Хега практически не присутствует. Только в одной из новелл сборника «Рассказы о ночи» упоминается одно произведение Стравинского, в другой фигурирует выходец из России.

— С чем, как вы полагаете, это связано?

— В Дании практически не знают русской литературы. Из классиков там более-менее обильно переведены только Тургенев, Достоевский, ну и Лев Толстой, естественно. Причем одно время Тургенев был в Дании довольно популярен. О Достоевском представление у датчан долгие годы было неадекватное — из-за перевода. Это были такие страшилки для детей. Только сейчас появились новые хорошие переводы.

— Почему же так популярен Питер Хег в России — и вообще в мире?

— В отличие от других датских писателей, занятых проблемами по большей части локальными, датскими, Хег пишет о том, что важно для каждого человека, где бы он ни жил. Дело не только в том, что герои Хега живут, по выражению одного из них, «в чужом ландшафте». Проза Питера Хега, как неоднократно отмечалось, — это критика современной цивилизации, современной системы воспитания, неприятие власти и всестороннего контроля, любых систем, которые созданы для подавления личности. Согласитесь, актуально не только для датчан.

Беседовал Сергей Князев, издательство «Симпозиум».