Рецензии

Кормак Маккарти "Дорога"

С превосходными романистами всегда так – не успеют выпустить книгу, а толпа гавкающих псов тут как тут. Критики они такие: до безумия галдящая масса, пытающаяся навязать вам собственный свой вкус. Да что греха таить, разве мне – критику (ладно, любителю-критику, ок?) – надо попытаться изобразить насколько объективным, стоит быть? А стоит ли быть вообще объективным? Была ли объективна такая веская персона как Мичико Какутани? Ненароком, да ходом назад, рискну аккуратно скинуть навешанные прикосновением одним к имени Какутани на себя блёстки мировой звезды литературной критики.

Так и случилось с Кормаком Маккарти. Не успел в свете прогреметь роман «Дорога», а псы были уже тут – рычащие, грозные, с заострёнными бритвенными зубами и прожигающими тексты взглядами.

«Дорога» – это жанровый постапокалипсис, созданный по лекалам мастера южной готики. Только вот Маккарти никак не писал в жанре фантастики и уж тем более постапокалипсиса. Как и любая качественная литература, произведение лишено строгих жанровых рамок. Давайте разберёмся, что за монстра на досуге скроил культовый американец.

По иронии, псы, атаковавшие роман «Дорога», возвели книгу на пьедестал. Маккарти не жаловался: из автора крайне чернушных литературных вестернов (первая тройка романов) не пользовавшихся, массовым спросом, он вырос до гиганта, написавшего «Кровавый меридиан…», «Старикам тут не место» и изучаемого в школах и университетах цикла «Пограничная трилогия».

И «Дорога» выстрелила. Не вхолостую, а Пулитцеровской премией за художественную книгу.

Наверное, Маккарти стоило пожать руку тем, кто вознёс его в ряды лучших американских авторов. Голодные псы, жаждавшие пищи для обсуждений, её получили. Семейные проблемы, жизнь маленького человека, абсурдность бытия и прочие творения, что эксплуатировали важные темы – надо бы оговориться, темы, поднимаемые в таких историях, зачастую грешат однобокостью и только новые Франзены могут их по-настоящему расшевелить – оказались не так уж актуальны по сравнению с жуткой до гиперреалистичности «Дорогой».

Если в «Старикам тут не место» Маккарти разыгрывал тему насилия, оружия, наркотиков отмиранием системы ценностей, то насилие «Дороги» сосредоточено на уничтожении человеческой морали, жизни, и, как бы жутко это не звучало – на полном обезличивании, которое сводит всю социализацию человека по Дарвину обратно к животным.

История отца и мальчика, развернувшаяся после чудовищной катастрофы на этой самой Дороге, довольна мрачна. Фантастика в романе как в исконной традиции литературы несёт феерический приём. Намного больше Маккарти черпает из истории психологии человечества, размышлений природы насилия и созвучия американского явления – южной готики. Нет никакой возможности, сесть, расслабиться и почувствовать от книги дикое удовольствие. Здесь всё наоборот. Роман ломает и калечит, адом проникает в душу и ураганом посреди Канзаса, срывает читателя-Дороти в неуютный мир писателя.

Насилие в книгах автора – случай особый. Если попытаться вникнуть в то, что творит Маккарти в своих произведениях, можно вывести философию боли как метафору очищения. Старое доброе ультранасилие по Бёрджессу существует здесь и сейчас. Масштаб злодейств более психопатологичен, нервозен и в противовес – холоден. Неудивительно, что Маккарти в первых романах с истинной американской тягой к насилию обращается к Дикому Западу как проявлению невиданной доселе жестокости. «Дорога» — истинная наследница жутковатых настроений Дикого Запада и всех лейтмотивов Маккарти – кровавая, беспощадная, яркая,  исследующая феномен человеческого желания причинить боль.

Куда страшнее факт жестокости, что прорывается в мир детских грёз. Именно сын главного героя фиксирует лишённую человеческого сострадания и возвращения к первобытным инстинктам вселенную. И в этом романе Маккарти предлагает кармическую систему взаимодействия, которой в «Стариках..» не наблюдалась. Отец ребёнка сталкиваясь с насилием не может ему противостоять, а как в реальной жизни – множит. И в это очень легко поверить, разглядеть связь поколений лишенных своих лиц, из-за катастроф и уничтожения любой примитивной морали. Ирония Маккарти в том, что рядом с отцом, находится  ребёнок, его плоть, внимающая его действиям. И параллели можно находить бесконечно. Начиная от домашнего насилия, где мальчики подражали отцам, поднимая впоследствии руку на девочек и наоборот; или доступный пример охоты, где мальчик обучался насилию и убийству на животных.

«Дорога» – актуальный пример того как феномен насилия может передаваться от человека к человеку. Как полустёртый мир, нуждающийся в защите и объединении, вовлекается в первобытный инстинкт охоты на себе подобных. Эта книга не о достоверности жизни после апокалипсиса. Эта книга о том, как апокалипсис снял с человека маску социализации, морали и ниспроверг его с пьедестала творца.

От романа «Дорога» бросает в дрожь, скребут на душе кошки, ревут ещё живые дети. Человек пришёл к своей коричневой полоске дороги. Возможно, Дорога уже здесь и сейчас – вьётся и упирается в порог. Всё о чём пишет Маккарти, начинается тут, остаётся взяться за руки и шагнуть ближе, переступить ещё одну черту морали. Так о чём «Дорога»? О морали? О фирменном кормаковском насилии, отражающем душу? Сыне, что следит за добротой отца, переходящим в своем стремлении выживание рода моральные границы? Или об отце истово оберегающим сына от бед, взамен теряя человеческое лицо? Нет, и ещё раз нет. «Дорога» – метафора всех нас; того, какое будущее мы выбираем и что важнее, какие моральные нормы преследуем. Именно это одни из многих факторов влияющих на существование, добропорядочного социума, уважающего и принимающего чужие мнения и взгляды на жизнь.

За мнимой простотой языка можно разглядеть панорамный роман человеческой души. По странному обстоятельству, «Дорога» была полностью отредактирована и дополнена знаками препинания, что может ввести в заблуждение со знаменитым деформированным языком письма. А мелко-мелко нарубленные предложения отлично смотрятся при документальной точности описаний. Никаких лирических переживаний или откровений Кормак Маккарти читателю не предлагает.

За критиками остался один вопрос: чем не ещё не один значимый американский роман? Обласканный, с восторгом принятый, невозможно болезненный, перепачканный кровью на множество страниц вперёд. Конечно, Маккарти так и не смог дотянуть до точки полного катарсиса, но затягивающая жуткая road-kill-story вряд ли оставит многих в равнодушном состоянии.

Вердикт: жесткое и жестокое литературное полотно, отыгрывающее любимую кормаковскую тему насилия и боли, восходящую к Дикому Западу и задающую вопрос морального ориентира человека в мире, где катастрофа навечно изменило лицо общества и продвинутой социализации. Крайне жутко, интересно и занимательно.

Повесть «Республика Земшара» Михаила Савеличева, опубликованная в 12-м номере журнала "Нева" за 2017 год – ещё один вариант альтернативного развития нашего государства. Пролетарская революция по заветам Маркса в этом произведении случилась не в России, а в Европе. Именно за кордоном образовался Европейский Союз Советских Республик (ЕССР), а у нас после Славной Октябрьской революции сохранилась монархия с Алексеем Николаевичем на троне. Читая самые первые абзацы «Республики Земшара» я немедленно вспомнил великолепную раннюю повесть Василия Щепетнёва «Седьмая часть тьмы» (1998), в которой Россия тоже не стала большевистской, в которой тоже правил император Алексей. Правда, у Щепетнёва муж Надежды Константиновны всего лишь прозябал под началом Льва Троцкого на коминтерновском радио «Свобода» в Берлине, а в повести Савеличева – он скоро станет премьер-министром страны. Если мне не изменяет память, товарища Ленина уже назначал главой российского правительства царь Николай Второй в романе Юрия Арабова «Столкновение с бабочкой» (2014). Ну и правильно, надо же как-то использовать потенциал Ильича, который всегда был мастером неожиданных решений в неожиданных обстоятельствах. К тому же, по расчётам Савеличева и государя Алексея Николаевича только большевики знают, как справиться в тревожном 1929 году с ядерным волдырём всемирной бойни, стремительно набухающим в ЕССР.

Практически каждое предложение в повести блестяще эрудированного Савеличева – это отсылка к конкретному историческому лицу или событию, фантастическому произведению или литературному герою. В глазах рябит… Великая княжна Ольга Николаевна и генштабист Тухачевский, вертолётчик Сикорский и лётчик Чкалов, «Инженер Мэнни» и «Гиперболоид инженера Гарина», трансфузия и тектотон, хронос и кайрос. Сталин, Бухарин, Каменев, Зиновьев, выживший из ума кайзер Тилли-Вилли. Революционер, врач, экономист, философ, талантливый во всём Богданов-Малиновский с кровью, обогащённой живительной субстанцией, полученной от пришельцев. А ещё его сын… Нет, всех персонажей не перечислить… Кстати, Троцкий-то где? :)

Думаю, каждый, кто слышал или читал истории о маньяках, рано или поздно задумывался над тем, что же толкает обычного с виду человека на убийство?

Что является отправной точкой для процесса превращения добропорядочного члена общества в жаждущего крови монстра?

Данным вопросам посвящены десятки научных статей и художественных произведений.

Не обошел их и писатель Бентли Литтл в своем романе "Наследие".

Сюжет книги строится вокруг простого парня по имени Стивен Най, зарабатывающего подготовкой печатной продукции (каталогов, буклетов и проч.) для встреч выпускников различных учебных заведений.

Стивен уже давно живет отдельно от родителей и редко общается с ними.

Поэтому молодой человек очень удивляется, узнав от матери, что его отец внезапно сошел с ума и пытался ее убить.

Стремясь разобраться в ситуации, Стивен проводит многие часы у постели обезумевшего родителя, запертого в психиатрическом отделении Ветеранского госпиталя.

Отец парня почти постоянно бредит и не может внятно объяснить, что же произошло.

Однако в одно из посещений он на краткий миг приходит в себя и произносит фразу "я ее убил".

Фразу, которая впоследствии меняет не только прошлое Стивена, но и его будущее...

"Наследие" — весьма нетипичный для Литтла роман.

Несмотря на то, что выполнен он в фирменном авторском стиле, в нем практически отсутствуют любимые Бентли странности, а сцены насилия описаны хоть и ярко, но в максимально сжатом виде.

В книге много внимания уделяется внутреннему миру главного героя.

Вернее, тем изменениям, которые происходят в нем по мере того как молодой человек все больше и больше узнает о жизни своего отца.

Читать обо всем этом крайне интересно.

А грамотно расставленные по тексту сцены экшена добавляют повествованию динамики и остроты.

Пожалуй, только один важный эпизод показался мне слегка не проработанным, что немного подпортило впечатление от произведения.

И если уж придираться до конца, то далеко не все рассказы, придуманные главным героем, пришлись мне по душе (забыл сказать, что Стивен еще и начинающий писатель).

Кстати, финал романа, на мой вкус, получился, вполне добротным.

Да, его без особого труда можно предугадать, но при этом он оставляет после себя чувство некой завершенности.

А не заставляет недоуменно пожимать плечами, как развязки многих других книг Литтла.

Оценка: 8/10.

Воссоединенная империя, променявшая веру на уверенность, или Главная движущая сила Вселенной

Три столетия прошло с той поры, как отзвучали Песни Гипериона. Канула в лету Гегемония Человечества, а на сцене возникла новая сила. Точнее хорошо забытая старая.

Церковь, известная под именем Католической. Церковь, захиревшая и почти утратившая влияние в годы расцвета Гегемонии, обрела новую жизнь. За почти три века количество ее прихожан достигло 600 миллиардов, а влияние сравнялось с влиянием Всевышнего.

Церковь, и еще Орден, властитель сотен миров, населенных 400 миллиардами душ. Церковь и Орден. Неразлучные как Святая троица. Как Ленин и партия.

Церковь и Орден. Сила, которой в Галактике не может противостоять ничто.

Почему же они уделяют столько внимания маленькой девочке? Пускай и родившейся 274 года назад? Пускай и той, кто согласно древней книге станет Той-Кто-Учит?

Что у нее есть кроме этого замшелого пророчества? Разваливающийся от старости поэт Мартин, спрятавшийся в руинах Эндимиона? Молодой парень Рауль, посланный этим поэтом ей на выручку? Один космический корабль без вооружения да вежливый андроид? Негусто по сравнению с мощью структур, контролирующих галактику.

Или все не так просто?

«Падение Гипериона» появилось на свет в 1990-м. «Эндимион» в 1996-м. Вторую и третью части цикла разделяют шесть лет (а в романе прошло и вовсе три сотни). И эти года сказываются по полной.

Мир изменился. Кардинально и четко. Позади свободомыслие и вольный выбор религии. Вместо капитализма с человеческим лицом теперь царит теократия. Пускай говорят, что Орден не правит, а советует, а Церковь лишь наставляет прихожан. Единицы не прислушаются к этим советам и наставлению, как к откровениям свыше.

Осталось в прошлом быстрое перемещение между мирами, пропала связность, позволявшая человечеству чувствовать себя одним целым.

Взамен транспортной связности пришла иная. Религиозная.

Воплощаемая идеальной теократией. Никогда еще этот строй не был столь привлекателен, и не располагал такими возможностями. Ведь отныне воскрешение перестало быть эзотерическим термином, а стало обыденной реальностью. Прими крест, и ты избавлен от страха смерти, от несчастных случаев, болезней, неизбежных на море случайностей.

Но взамен ты вручаешь свою душу Церкви. Полностью и всецело. Да и тело тоже. Ведь именно священники контролируют воскрешения, и все в их руках. Вечная жизнь, или бесславная смерть.

Дэвид Митчелл "Лужок Чёрного Лебедя"

Дэвид Митчелл в своем репертуаре: если первые три его книги («Литературный призрак», «Сон №9», «Облачный атлас») были то ли сборниками повестей, которые прикидываются романами, то ли романами, которые прикидываются сборниками повестей, то на этот раз перед нами то ли сборник из тринадцати рассказов, который делает вид, что он роман, то ли роман, маскирующийся под сборник из тринадцати рассказов. Действительно, каждую главу «Лужка Чёрного Лебедя» можно читать отдельно, все смыслы останутся на месте, словно именно для этого автор постоянно уточняет и повторяет некоторые детали, которые и так ясны, если читать книгу по порядку. Исключение составляет только последняя глава, она является отражением первой и подводит итог многим событиям из остальных, но на то он и эпилог, пусть Митчелл и не даёт этой главе такого подзаголовка.

«Лужок Чёрного Лебедя» — это хроника одного года из жизни тринадцатилетнего подростка Джейсона Тейлора, одна глава – один месяц.

Кстати, хочется высказаться по поводу названия. Понятно, конечно, что оригинальное название «Black Swan Green» является для любого переводчика серьезным затруднением. Это название деревни, в которой происходит действие книги. Поэтому кажется логичным, что его надо не переводить дословно, а оставить в транслитерации (тем более что все остальные топонимы в книги именно так и представлены, переводчица в этом вопросе непоследовательна). Но легко представить, насколько неинтересно, тускло, непривлекательно на русском будет звучать название «Блэк Свон Грин». Сколько читателей, еще не знакомых с творчеством Дэвида Митчелла, обратит внимание на книгу с таким заголовком? Правильный ответ: очень мало. Но говорящий перевод названия тоже не лучший выход из положения. «Лужок Чёрного Лебедя» — звучит нелепо и странно. Пожалуй, это единственный заметный промах данной работы Татьяны Боровиковой. (Чтобы сличить перевод и оригинал, автор этих строк английским на должном уровне не владеет и базируется в этом суждении только на общим впечатлении от чтения, насколько хорошо текст воспринимается на русском.) Но промах этот существенный, ибо как корабль назовёшь, так он и поплывет. Кто знает, может быть именно неудачный выбор названия и привёл к тому, что «Лужок Чёрного Лебедя» в нашей стране издавался всего один раз. Выходом из положения кажется единственно следующее: придумать альтернативное название для романа. Издатели так часто делают, их, конечно, ругают и всё такое, но народ как-то нормально пережил, например, то, что шестой роман Дэвида Митчелла «The Bone Clocks» превратился в «Простых смертных», а не остался «Костяными часами». Легко можно было бы назвать «Black Swan Green», скажем, «Историей Джейсона Тейлора». Или ещё как-нибудь. Тем не менее, мы получили «Лужок Чёрного Лебедя». Чудное, конечно, название для деревни, в окрестностях которой никогда не видели ни единого лебедя, тем более чёрного.