Г. Безгласный — мыслящий, и очень мыслящий, писатель: он обещает весьма много. По сю пору, мы еще не имеем определенного понятия о степени и силе его дарования: оно еще колеблется, не решается избрать или создать для себя род, но проявляется в разных его произведениях, и часто не без блеска. Лет несколько тому назад я читал одну его Повесть, — кажется, в альманахе Барона Розена, — и нашел в ней много остроумной наблюдательности, много счастливых слов и образованного воззрения на предметы. Его «Пестрые Сказки», за которые, я думаю, в шутку назвали его Русским Гофманом, показалось мни произведением очень слабым, без мысли, неудачным подражанием то Гофману, то Рабеле, хотя оно и заключает в себе, довольно того, что Англичане называют юмором. В особенности приметил я, что начала этих сказок всегда лучше концов и лучше самого изобретения. Как бы то ни было, «Пестрые Сказки » показывали значительную способность сочинителя к легкому и веселому роду повествования. Одна небольшая статья прошлогоднего Новоселья, «Бал», мелькнула слогом и колоритом, иногда ложным, но во многих местах очень живым и ярким. Отрывок из «Записок Гомозейки», помещенный недавно в Б. для Ч., сбил меня с толку, я не мог отыскать в нем ни какого литературного достоинства, — кроме некоторой гибкости разговорного языка. Напротив отрывок из Романа, ныне напечатанный в Новоселье, под заглавием «Катя», внушает мне мысль о присутствии в этом сочинителе высокого и весьма редкого у нас дарования: он мыслит; взор его часто проникает сквозь кору наружности предметов и общественной жизни, столь твердую для других взоров, он заглядывает в человека, и наблюдения свои выражает живописно и умно; одним словом, в нем есть стихии, составляющие настоящего писателя.