До 2006 года никакого писателя Андрея Рубанова не было. Был предприниматель Андрей Рубанов, был зэк Андрей Рубанов, был даже чиновник Андрей Рубанов… Книга «Сажайте, и вырастет» поступила в продажу четыре месяца назад: писатель Рубанов выскочил, точно черт из табакерки.

Пружинка, на которой этот «черт» крепился, оказалась упругой и до предела сжатой, так что скачок получился — ого-го. Изданный на средства автора автобиографический роман тут же получил восторженный отзыв модного литкритика Льва Данилкина — неугомонного кладоискателя, без устали рыхлящего почву российской словесности в поисках каких-нибудь самородков. На свежевырытое сокровище немедленно набросились алчные издатели (даром что прежде капризничали и рукописью Рубанова дружно побрезговали) — и теперь уже Рубанов мог капризно выбирать из множества предложений… Дальше — больше: известный продюсер выкупает киноправа, книга номинирована на престижную премию «Национальный бестселлер», и — вот она уже в шорт-листе этого самого «Нацбестселлера» с реальными шансами на победу…

Все это можно было бы счесть рядовой промо-акцией (а то и не менее рядовым по сегодняшним меркам всплеском массовой невменяемости, когда культурным идефиксом становятся такие бессмертные творения, как «Гарри Поттер» или, не к ночи будь помянут, «Код да Винчи»), если бы — возможно, по чистой случайности — Андрей Рубанов действительно не был самородком, а роман его — литературным открытием.

Сюжет «Сажайте, и вырастет» вопиюще немоден и незамысловат: ни тебе привычной уже конспирологии, ни тебе забойного триллера, ни тебе постмодернистского интерактива…. А просто главный герой, альтер эго автора, в 1996 году попадает под следствие за финансовые аферы и соучастие в отмывании каких-то государственных миллиардов (среди «подельников» его есть и некий Крупный Чин), а дальше — он понимает, что лучший друг его подставил и предал, а дальше — он просто сидит… Растет. Работает над своей личностью, пытается не сломаться, пытается сохранить элементарное человеческое достоинство даже там, в камере — и жить так, словно никакой камеры нет… Простая история. Простой герой.

…Похоже, еще сидючи в тюрьме, не зэк, но писатель Андрей Рубанов придумал и мысленно собрал, очень кропотливо и мастеровито, истинную героиню своей книги — страшненькую матрешку, издевательски скалящуюся из-за тюремной решетки. Позже — в книге — на глазах у читателя он принялся ее разбирать. В самой большой матрешке — федеральной тюрьме — естественно, обнаружилась другая — личность. Ясное дело: тюрьма — лишь что-то внешнее, а внутреннюю свободу никто у тебя не отберет… Однако матрешку поменьше Рубанов тоже развинчивает: гляньте-ка, что у нее внутри? Опять решетка. Твоя индивидуальная тюрьма, твоя персональная несвобода, твои страхи, слабости и зависимости. Но и в этой штуке что-то погромыхивает (не будь слабаком, победи себя!), а в той, в свою очередь, еще что-то (не могу!). Суть этого фокуса становится ясна быстро: матрешечной «скорлупы» появляется все больше (герой — он упорный, и времени у него ой как много), а до сердцевины все равно не добраться… Но сам процесс завораживает. Тюрьма — свобода, тюрьма — свобода, победил — проиграл, победил — проиграл. И так — до бесконечности. Твой кошмар, твоя борьба, которая однажды начата и теперь будет продолжаться всегда. И не важно — в тюрьме ты сидишь или уже вышел…

Написано все это отменно, в лучших (то есть времен «Эдички» и парижских рассказов) традициях Эдуарда Лимонова. Глаз у Рубанова цепкий, ум острый, язык злой. Злость, впрочем, направлена не на какое-нибудь там Государство и не на приятеля-предателя, а в первую очередь на себя. Потому что — слабый. Потому что — жалкий. Потому что — смешной.

Сама по себе самоирония, конечно, не новость (тот же Лимонов ироничен весьма), но вот такая убийственная самоирония в сочетании с таким предельно серьезным желанием стать волевым истуканом, твердокаменным монументом самому себе — практически рубановское ноу-хау. Возможно, именно эта самоирония (где-то отчетливо граничащая с неуверенностью) как раз и есть та «дрель», которая безостановочно сверлит и крошит заботливо укрепляемый все новыми камешками пьедестал для монумента — монумента Свободному Человеку.

Тотальная самоирония против тотальной серьезности: в книге сочетать такие крайности можно (и это даже хорошо), в душе — тоже можно (и это, наверное, плохо), а вот в устной беседе — едва ли. Человек либо посмеивается над собой — либо нет. Он либо сомневается в своей правоте — либо во всем уверен. В отличие от Рубанова-писателя Рубанов-собеседник придерживается, кажется, именно второго «либо».

— Ваша первая книга…

— А это не первая моя книга. И не вторая. Я с 14 лет пишу. Просто те были слабее, и обнародовать их я не хотел. А эту захотел.

— За свой счет?

— Ну да. Сначала ходил, толкал ее в разные издательства. Потом мне это надоело, и я себе сказал: если и в следующем будет отказ — издам за свой счет. Деньги у меня были — взял и издал.

— Как ощущаете себя в писательском амплуа?

— Как человек, который 20 лет к этому шел — и вот пришел…

…Мы сидим в маленьком кафе, оформленном в навязчиво-ориентальном стиле. Рубанов как-то слегка растерянно озирается по сторонам, потом концентрируется на стоящем перед ним диктофоне, мрачно испепеляет мое записывающее устройство взглядом (неприятные воспоминания о беседах в кабинете следователя?)…

— Насколько все же ваша книга автобиографична?

— Вполне. Девять персонажей из десяти существуют на самом деле. Я вообще не верю в художественный вымысел как таковой. Я верю в «репортаж из головы» — это мой жанр. Пишу только о том, что сам хорошо знаю. О девяностых годах, о нулевых… И об определенном социальном классе.

— Но это же задает очень жесткие рамки…

— Лучше быть писателем одной темы — зато раскрыть ее до конца. Сел писать — скажи что-нибудь стоящее. Нечего писать — так ты сходи куда-нибудь, пусть тебе там морду набьют — и будет о чем. А если ты нанюхался кокаина — об этом писать не надо! Пора уже от кокаиновых людей куда-то в нормальную сторону двигаться — к людям, которые реальной жизнью живут, а не изобретают ее, ширнувшись на кухне… И где, кстати, герой? В книге ведь должен быть герой. Я не имею в виду — подвиги совершать. Но просто в существовании персонажа обязан быть какой-то смысл. Вот Фандорин… Для меня это полная загадка. Что такое Фандорин? Чего он вообще хочет? Зачем он? Непонятно… Это же просто кукла! Я в него не верю. И такого вот выморочного у нас очень много.

— А почему, интересно, так много?

— Да все очень просто. Общество качнуло в сторону частной жизни — закономерное явление, после того как мы так долго ходили с флагами… А когда это прекратилось — все ринулись в свои квартиры, гаражи, на дачные участки, в салоны «мерседесов»… И до сих пор там сидят, не высовываются — и жизни не видят. Однажды им это обязательно надоест. Захочется какой-нибудь правды. В телевизоре они ее по-любому не найдут — так что вылезут и будут искать сами. Некоторые и сейчас это делают…

— И у кого же правда? У Захара Прилепина, который про чеченскую войну пишет и про нацболов?

— Прилепина я, честно говоря, не читал. Но одно точно скажу: про эту войну лично я писать не хотел бы. Я знаю, о чем говорю: воевать там не воевал, но год в Чечне отработал. В 2000-м, на довольно высокой должности…

…Стоп. В 2000-м — то есть сразу после выхода из тюрьмы. Кто это, интересно, отсидев, тут же на высокие должности попадает? Рубанов в подробности не вдается. Позже, добравшись до компьютера, я с четверть часа пытаю «Яндекс», предлагая ему всякие немудреные комбинации вроде «Андрей Рубанов в Чечне». Услужливый «Яндекс» выдает информацию кусками, и если расставить эти куски в хронологическом порядке, получается забавная картинка...

цитата

1997 год. Новостное агентство:

«Готовится к передаче в суд уголовное дело, возбужденное против группы лиц, которые путем мошенничества завладели крупной суммой государственных средств, направленных в 1995 — 1996 годах на восстановление экономики Чеченской Республики… К уголовной ответственности по данному делу привлечены: Бислан Гантамиров — бывший мэр Грозного, Али Гантамиров — его брат, не работающий, Магомед Абдулкадыров — сотрудник органов внутренних дел Чечни, Абдул-Касир Арсанов — учредитель ряда фирм, Аркадий Голод, владелец двух инофирм, гражданин Израиля, предприниматели Андрей Рубанов и Михаил Ткач».

цитата

1998 год. «Невское время»:

«Следствие установило, что названные лица (см. выше) создавали в России и за ее пределами подставные коммерческие структуры. На банковских счетах этих фирм они аккумулировали и скрывали изымаемые из государственного оборота бюджетные средства, а затем конвертировали их и переводили за границу по фиктивным документам либо обналичивали. Всего Б. Гантамировым вместе с сообщниками было похищено 57 миллиардов 337 миллионов неденоминированных рублей».

цитата

2000 год, 23 июня. «Коммерсантъ»:

«Бывший мэр Грозного Бислан Гантамиров будет баллотироваться в Госдуму по 31-му избирательному округу. В борьбе за депутатский мандат он вполне может рассчитывать на поддержку Кремля, который давно пообещал «найти применение человеку, помогавшему федеральным силам брать Грозный». Как заявил вчера пресс-секретарь Гантамирова Андрей Рубанов, бывший мэр Грозного и основатель новой чеченской милиции расценивает свои шансы как «достаточно высокие…».

цитата

2000 год, 15 октября. Новостное агентство:

«Бислан Гантамиров вновь назначен заместителем главы администрации республики и уже приступил к исполнению обязанностей. Кроме того, Гантамиров исполняет также обязанности главы администрации Грозного. Об этом заявил пресс-секретарь Гантамирова Андрей Рубанов…».

Что ж — теперь, по крайней мере, понятно, кто такой этот Крупный Чин из рубановской книжки, прикарманивший казенные миллиарды… В романе, впрочем, герой Рубанова с Чином лично не знаком. В жизни — интереснее: по выходе из тюрьмы Гантамиров делает Рубанова своим пресс-секретарем…

– …Грязь, кровь, горе, плачущие бабы… Чеченская война — безобразная, тухлая война! О ней вряд ли в ближайшее время кто-то нормально напишет. Да и не стоит.

— Не стоит? А как же правда жизни, «срез настоящего»?

— Это чересчур настоящее.

— У кого же не чересчур?

— У Лимонова, например. Я люблю его работу. От многих его текстов явственное ощущение, что они написаны сразу набело.

— От вашего в принципе такое же…

— Нет, у меня совсем нет такой легкости. Это была очень долгая работа. Сначала формировался скелет — я ехал, например, в машине и на диктофон сам себе что-то надиктовывал… Потом записывал — скелет мясом обрастал. Потом он какое-то время еще мутировал, потом выбрасывалось лишнее. Кстати, в издательстве «Лимбус» роман будет еще короче: Павел Крусанов, редактор, мой текст слегка изнасиловал. Довольно бережно… Но все же взгляды наши не всегда совпадают.

…Вообще-то Андрей Рубанов вовсе не производит впечатления человека, чей текст можно безнаказанно изнасиловать — даже если насильник действует крайне куртуазно и сам — писатель. Рубанов суров, у него тяжелый взгляд исподлобья, временами он сбивается на тюремный жаргон и с прелестной рассеянностью выдает фразы типа «не надо рыпаться, сиди на жопе ровно». Довольно сложно представить, что такой человек покорно смирится с редакторской правкой, если его взгляды с этой самой правкой не совпадают…

— …Вы что, уступчивый автор?

— Да, очень уступчивый. Трястись над каждой запятой — не в моем характере.

…Ну да, конечно. Фирменная рубановская «фишка»: слабость должна оборачиваться силой. Конформизма нет — есть гордость… Что ж: закрыли тему.

— В романе вы чуть не через страницу называете Россию азиатской страной. Что в ней, по-вашему, азиатского?

— Да все! Хотите — Азией ее называйте, хотите — Византией, но это не Европа. В Европе, в какой-нибудь Голландии, мэр города на велосипеде и в шортах на работу приезжает. А у нас это должен быть страшный человек, с охраной и на большой черной машине, чтобы его все боялись. Чтобы шапки перед ним ломали и бакшиш платили. Человека ведь если не напугать — так он тебе бакшиш не заплатит!.. Если же ты не политик, но все же что-то собой представляешь — у тебя по-любому должны быть конь и золотая сбруя. «Мерседес» и костюм от Армани… Разве не Азия?

— Действие в книге происходит все же десять лет назад. Сейчас у нас по-прежнему Азия?

— По-прежнему. Особенно в бизнесе.

— А вы и сейчас занимаетесь бизнесом?

— Занимаюсь. Бизнес у нас, безусловно, не европейский. В связи с чем у меня сложились определенные принципы ведения дел: я не то что не боюсь закручивания гаек — я его приветствую. Все, что происходит по законам биоценоза, на мой взгляд, хорошо: когда слабые, условно говоря, помирают, а сильные выживают. Поэтому если на меня давят, или пытаются арестовать мой расчетный счет, или еще что-то — у меня это, кроме здорового возбуждения, ничего не вызывает. Я выжил — и дальше буду выживать. Я сильный.

Сильный?.. Рубанов закуривает не-знаю-уже-какую-по-счету сигарету, отхлебывает из стакана виски, заказывает официантке двойной эспрессо… Все это в его книге именовалось «ядами» («Не употреблять яды… Никакого кофеина. Никакого никотина…»). Да, сильный, конечно. Но яды-то — на месте, а ведь «яды — это зависимость, а всякая зависимость — это тюрьма». Слабый?… Снова вся эта чертовщина: сильный — слабый, тюрьма — свобода. Похоже, это не просто из книжки художественный прием. Похоже, он действительно такой: покладистый писатель — напористый делец, выпячивающий грудь веснушчатый подросток — матерый зэк со взглядом фанатика, твердый человек — в любой момент готовый сломаться…

— А — к вопросу о силе — как же месть? Другу, который вас в тюрьму засадил? В книге описана лишь одна попытка отомстить — да и та провальная и жалкая…

— Думаю, я его уже простил. Месть — зачем?.. Она непродуктивна. Не создает тебя, а разрушает. Один раз я попытался — но вышло все действительно довольно глупо. Я ведь не Монте-Кристо. Я в пещере не нашел брюликов на миллиард, чтобы мутить какие-то красивые варианты. И я не Дюма. Если бы Дюма жил сейчас, он, наверное, сидел бы и сериалы писал…. А в жизни бывает именно так: ты думаешь, что все будет красиво, а все получается не очень красиво. Зато правда. Нет никакой романтики. Романтика — это просто сериал.

— Но ведь у вас тоже тюрьма несколько романтизирована, практически очищена от всякой «чернухи»…

— Фокус в том, что я не делал «тюремную прозу». Сначала я пошел и просто купил все русские книжки про тюрьму, о которых знал, — от Достоевского до Губермана. А потом я попытался шагнуть от «тюремной прозы». От ужасов, нытья и разоблачений. Задачи я сформулировал для себя четко: ни в коем случае никакой тюремной этнографии, никаких педерастов, никаких воров в законе… Но по большому счету ничего искажать или как-то скрывать не пришлось — потому что более человечных и красивых поступков, чем я там видел, я нигде больше в жизни не видел. Это мне и хотелось выразить. Красоту человеческих поступков.

…Официантка приносит очередную порцию ядов, деловито расставляет перед нами на столе.

— …Я вот сидел и сам себе клялся: выйду — совсем другим человеком стану. А как же — я ведь жизнь понял! Знаю, как правильно. Вышел — но до сих пор ничего не изменил. Я написал книгу о том, что я себя переоценил. И еще о том, что ни от чего никогда не надо зарекаться.

08.06.2006