Родился в Первоуральске 1973 году. Думаю, всем и так понятно, где это. Фантастику читал запоем с первого класса. И если другие первоклассники носились на переменах как обычно, то я носился с книгой в руках, как-то ухитряясь в нее заглядывать. Мою первую учительницу Ольгу Охрименко очень это удивило, когда она поймала меня за шиворот на одной из перемен, но еще больше ее удивила фамилия на обложке: «Азимов» и название: «Я робот» (книгу я тайком взял у отца с тумбочки). В 14 лет я в основном уже одолел Стругацких, Гаррисона, Брэдбери, Снегова, Крапивина и других. В 15 лет написал свой первый фантастический рассказ и тогда уже твердо решил, что стану писателем (при этом не хуже Достоевского!) Учитель литературы Татьяна Веснина горячо меня поддерживала в моих пробах пера, поддерживает и сейчас.

На историческом факультете Нижнетагильского пединститута, на который я поступил сразу же после окончания школы, я не только слушал как полоумный Цоя, Гребенщикова, Кинчева и Башлачева, но и читал взахлеб Достоевского, Толстого, Салтыкова-Щедрина, Гессе и прочих отечественных и заморских литературных классиков, не забывая, конечно о Слепынине, Кларке, Азимове. Ко второму курсу у меня набралось несколько фантастических рассказов. Я повез творения в журнал «Уральский следопыт», отправившись в Екатеринбург на электричке. «Откуда приехал? Из Тагила? – спросил меня Виталий Бугров, листая отбитые на машинке страницы. – Иди, погуляй часа два». Бугров взял все мои рассказы. Но вскоре Бугрова не стало, и изданы они были уже Сергеем Казанцевым.

Тем временем я перевелся из НТГПИ в Уральский педагогический университет, который благополучно закончил.

В 1999 году судьба свела меня с драматургом Николаем Колядой. Тогда мэтр возглавлял журнал «Урал», который под началом Коляды стремительно превращался из пыльного литературного вестника в молодежное и экстремальное издание. Коляда опубликовал мою повесть «Не думайте смерть», а так же роман «Мебель для тишины», с его же подачи я стал вхож в творческие круги Екатеринбурга. Каждый номер «Урала» сопровождался вечеринками, богемными тусовками. Коляда это очень любил, привез эту привычку из Москвы. В редакции журнала я познакомился уже тогда известной писательницей и критиком Ольгой Славниковой, с нахальным поэтом Борей Рыжим. Однажды мы сидели вокруг стола в редакции «Урала» и отмечали очередную премию Славниковой. Я просто обалдел, когда «настоящая писательница», в моих глазах «высшее существо» Славникова засунула руку в трехлитровую банку, чтобы достать огурец. Достала. Захрустела. Я все таскал Славниковой свои произведения. Помню, как она сказала: интересно, что ты в дальнейшем напишешь?»

Коляда хотел, чтобы я писал пьесы, но я очень быстро понял, что драматургия — не для меня. Имея журнальные публикации, я устремился в Союз Писателей. Коляда и Славникова были не прочь дать свои рекомендации, но членом Союза Писателей я не стал. Вышло так, что на неофициальном съезде национал-большевиков в Екатеринбурге я встретился с Эдуардом Лимоновым. Еще в институте я собрал все альбомы другого национал-большевика лидера «Гражданской обороны» Егора Летова. Гремучее соединение Лимонова и Летова возымело в моей молодой голове эффект разорвавшейся бомбы. Лимонову фантастика была побоку, он сразу заявил: «Давайте, ребята, брать власть в свои руки через политическую борьбу». Мне тогда очень нравился слог Лимонова, его сюжеты, яркий автобиографичный герой. Его книги — сплав откровенных порнографических сцен и широкого политического кругозора увлекали бешенным нонконформизмом. Лимонов был явный лидер, явный бандюган. Вот я и начал писать фантастические романы, где шел слом общепринятых ценностей.

Уральские писатели Олег Никитин и Александр Сивинских, мои собратья по КЛФ «Радиант», которые очень мне помогли в моем становлении, как писателя, — не раз намекали мне, что это, мягко говоря, «не формат»: «для кого ты пишешь, Андрей?» Правда, остановился я все-таки сам (после пяти фантастических романов, где судьбами мира распоряжались революционеры), поняв, что истина скорее в Крапивине, чем в Летове-Лимонове.

Сейчас, когда у меня три дочери и сын, после романа «Агрессор», который иначе чем гимн пацифизму не назовешь, я понял, что любая революция — в рамках отдельной личности, народа или страны, — после короткого периода слома-эйфории несет за собой долгую полосу регресса. Без вариантов. Испытано на себе.

Что я чувствую, когда пишу? Если вас постоянно держать в сыром холодном подполе, а потом в замочную скважину показать пирамиду Хеопса, облитую солнцем, вы испытаете шок. Для меня вдохновение — это потусторонние проблески, что-то очень мимолетное, но при этом всесокрушающее. Нечто инородное (для нас), не сходное с нашим, земным, но потрясающее гармоничное.

Стараюсь писать в стиле хорошей советской, российской, зарубежной фантастики, то есть без лишних стрелялок и пошлости. В хорошей книге все должно быть прекрасно: и идея, и сюжет, и антураж.