Лэнс двинулся к камню, неспешно, неторопливо, словно крадущийся зверь. В момент преддверия триумфа суетливость казалась неуместной – ещё несколько мгновений, и он вплотную приблизится к цели своего долгого пути. Призрачный свет играл на лезвии в руке, а в окружающем его сумраке вибрировала сырая магия. Лэнс чувствовал, как она покалывает его кожу, обтекает тело, всё более сгущаясь, вбирая в себя серебро Ночного Солнца. Лэнс снова пожалел, что этого бледного сияния недостаточно, чтобы явить Деве его обличье, заставить трепетать, биться в страхе не перед своей незавидной участью, а перед ним, Лэнсом! Он знал, что даже единорог, нет, не белоснежный красавец, а чудовищное порождение тьмы, вряд ли сейчас мог испугать её сильнее. Лэнс усмехнулся, оскалив желтые клыки. «Любуешься собой? Я поражён!» – съязвил внутренний некто, выбрав, как всегда, самый неподходящий для этого момент. Лэнс едва не зарычал, но привычное уже «заткнись» так и не прозвучало в его голове.
Дева, бледная, сжавшаяся в комок, завороженная его приближением, смотрела на него, но в её распахнутых глазах пробуждался не ужас, не вполне понятная и ожидаемая паника. В её взгляде металось недоумение и робкая, едва зародившаяся надежда. – Орлеанская? Орлеанская Дева? Ты думаешь, что я – Жанна? Голос, казавшийся в этом царстве мрака и магии невесомым ветерком, колоколом отозвался в голове Лэнса. Нет, он, конечно, подозревал, что всё гладко пройти не может, что непростое – ох, какое непростое – задание наверняка окажется с подвохом, но здесь он не мог ошибиться. Всё было спланировано до мелочей, проверено и перепроверено, и когда – когда?! – он мог совершить ошибку? Он вытащил Орлеанскую Деву буквально из костра, за мгновение до того, как на облитый маслом хворост опустился горящий факел. Он видел, как побледнел священник, тщетно пытавшийся защититься от него распятием. Он видел, как из вспоротого длинными когтями горла то ли самого расторопного, то ли самого глупого стражника, метнувшегося ему, Лэнсу, наперерез, горячими толчками хлестала кровь. Он видел, как отпрянули остальные стражники, и как жаждущая невиданного зрелища толпа на площади сметала первые ряды, шарахнувшиеся от чудовища, вдруг появившегося перед ними. Этот костёр был предназначен ей, Жанне. Эта толпа злобных, жадных и завистливых людишек собралась посмотреть на то, как сожгут Орлеанскую Деву. Ошибки быть не могло. Как же он мог ошибиться?
Лэнс взревел. Он подскочил к Деве, и, больно схватив за плечо, развернул к свету. В её глазах плескалось сияние Ночного Солнца. – А где Орлеанская? Где? – выплюнул он ей в лицо. «Ты тоже умеешь задавать дурацкие вопросы? Какая теперь разница, бастард?» Метнувшееся в ответ: «Ненавижу!» могло бы уничтожить любого, но вызвало лишь злорадный смешок. – Я не знаю! – всхлипнув, пролепетала Дева. – Не знаю! Они… Они смеялись. Говорили, что мне повезло, что меня сожгут вместо неё, и что все будут думать, что я – это она. «И ты тоже так думал.» – внутренний голос злорадно хихикнул, но Лэнс даже не удостоил его вниманием. Всё летело в бездну, всё! Каждый шаг его пути теперь не имел значения, а приближение полночи, а вместе с ней и истинного Зверя, сулило смертельную опасность. – Кто ты? – прохрипел он. Дева подняла руку, почти коснувшись лица Лэнса. На кончиках её пальцев вспыхнуло холодное голубое пламя, заставившее Лэнса отпрянуть и прикрыть глаза. – Глупый монстр, неужто ты не знаешь, кого сжигают на кострах?
|