*** Иронический хоррор

Исторически «комедия ужасов» выросла из буйства средневековой «пляски смерти», манерного декаданса и жизнеутверждающих принципов пира во время чумы, но в качестве современного поджанра хоррора она очень редко выходит за границы циничного пародирования известных бестселлеров. По сути, сейчас это целиком вторичные произведения, пусть смешные, но вульгарные и бессмысленные. В кинематографе можно привлечь внимание зрителей популярными актёрами и обнажёнкой, в литературе же всё гораздо сложнее. Необходимость писать качественный текст и попадать в жанр сохраняется, и как совместить это с юмором, неизвестно. Готовых «рецептов» нет.

Внешне рассказ «Чучело-мяучело» Елены Щетининой выстроен по всем канонам «ужасного» жанра. Последовательно даются мирный быт молодой семьи, спуск в современное подземелье ради спасения попавшего в беду беззащитного существа, встреча и схватка с монстром, невозможность победы, принесение в жертву другого вместо себя и бегство. Качественно собранный, но простенький хоррор – в чём здесь юмор? В позиции автора. Ищите женщину! Это такое существо на заднем плане, в халате и тапочках, которое вечно что-то клянчит, надоедает и мешает. Его терпят за то, что оно милое, а ещё его можно отнести в спальню и использовать по назначению. Только ли? Именно женщина здесь инициатор «квеста на выживание», занявший выгодную позицию наблюдателя не только на балконе, но и в сюжете, автором которого она, собственно, и является. Попробую угадать авторское отношение к этой истории.

Само название рассказа так и просит закончить строчку словами: «…ты меня замучило». Кто, кого и чем? Муж, жену, компьютерными играми, сильнее тяги к которым только желание секса. Ну, есть такой грешок у современных представителей сильного пола, каюсь. Дорогая, зато я почти не пью и всегда дома, а не шляюсь по гаражам, кабакам и бабам! Что, тоже не прокатило?.. Вот и Кирилла от монитора оторвали. Зомбей бьёшь, смелый? А сходи-ка ты в подвал. Темноты и в детстве не боялся? Держи тогда чуть живой фонарик, да гляди, лицо не потеряй. Устрою я тебе маппет-шоу из мохнатой драной варежки! Считали, сколько раз герой получил по голове и мокрой попе за время блужданий? Много, и всё это явно неспроста. Был пацан пацаном, зато наружу вышел, как заново родился – другим человеком. Играть если во что и будет, то исключительно в поддавки (лишь бы поддавать не начал). Заодно и квартиру сменили, а там, глядишь, и дети заведутся.

Смысл иронии в сокрытии истинного смысла, и Елене Щетининой, по моему скромному мнению, удалось-таки подсадить жёлтенького пластмассового утёночка в стаю диких уток, всего лишь выкрасив его в чёрный цвет. Вот вам «комедия ужасов», или иронический хоррор! Женское коварство неподражаемо!

Это не детская литература. Вот главное, что понимаешь уже после первых глав дилогии Олега Верещагина «Путь домой». Подчёркнуто жестоко, жёстко, прямо и однозначно. Нет полутонов и светотени, промежуточные положения и всякая неопределённость в его мире попросту не выживают. Реальность накидывает ситуации, не предупреждая, и на них приходится мгновенно реагировать. Никаких «эй, подождите», никаких «моя хата с краю». Успел – жив, не успел – мёртв. Жизнь как схватка на клинках: удар – защита – контрудар. Жизнь или смерть, третьего не дано. Такой же однозначный категорический императив и в отношении морали. Другой человек всегда либо друг, либо враг. За друга жизнь отдай, врага убей. Унижение терпеть нельзя. Совершивший подлость не жертва обстоятельств, а подлец. Слабых и девочек защити. Рабство не имеет прав на существование. Девочки не должны воевать и умирать. Если в человеке есть гниль, она обязательно проявится и разрастётся, такой человек никогда не исправится и потому не достоин дружбы. Никакой новомодной «толерантности», компромиссы с совестью всегда приводят ко злу.

Что это, романтика плаща и шпаги, очередное ходульное сказание о дружбе, любви, чести и поединках? Современные зорро, гардемарины и пираты? Очень похоже, но чересчур натуралистично. Секс, увечья, пытки, изнасилования, гомосексуализм, убийства, каннибализм. Рыцари Круглого Стола спасут положение? Были здесь и они, но их уже сожрали. Идёт такое нагнетание откровенной «чернухи», что становится непонятно, для чего Олегу Верещагину понадобилось делать героями этой истории именно школьников средней параллели. Можно возмутиться, а нужно задуматься. Лишь современная городская цивилизация породила такое понятие, как «подросток» (он же «тинейджер») – уже не ребёнок, но ещё не взрослый. Взрослый, но недостаточно. В Средние века люди этого возраста уходили от родителей или теряли их, начинали обзаводиться семьями и хозяйством, нанимались на работу, рожали и воевали. В наше время «дети» из малообеспеченных семей и деревни хоть и вынужденно, но до сих пор вкалывают. Ещё пример к сравнению – в России смеются над «вечным студентом» за тридцать, холостяком без жилплощади и постоянного заработка, живущим на содержании у родителей. А в Европе это норма, поскольку там нишу наших тридцатилетних занимают пятидесятилетние. В чём разница? Только в правах, окружающей среде и воспитании. «Подросток» – это бесправный взрослый, искусственно задержанный обществом в развитии социального статуса из-за повышения среднего возраста населения. Именно проблемой инфантилизации современного общества и решил заняться «безумный пионервожатый» Олег Верещагин в своём жестоком эксперименте. Детей в его «Пути домой» нет. Они изначально поставлены в условия, заставляющие их оперативно принимать взрослые решения, и потому либо взрослеют в свои двенадцать-шестнадцать лет, либо погибают. Естественный отбор. Глобальная ритуальная инициализация, в которой могут выжить только личности с максимально развитыми морально-волевыми качествами и практическими навыками.

Окружающий мир дилогии похож на чуть усложнённый лабиринт для крысы. Даны во всём землеподобные декорации для обитания, природные ресурсы – лишь руки приложи, смена времён года и дикие звери, чтобы не расслаблялись. В избытке готовое – осталось найти – средневековое оружие для смертоубийства, враги и конкуренты. Враги возведены в абсолют для полной невозможности переговоров и заключения с ними мира: рептилоиды, каннибалы и гомосексуалисты. Конкуренты – такие же подопытные крысы, но часто другой национальности, причём националистические настроения для пущего интереса возведены в принцип. Беги, Лола, беги! Беги, но знай, что жизнь у тебя только одна. Беги, но помни, что остаться человеком важнее, чем выиграть. Условность и схематичность мира выгодно оттеняют и дополняют более чем многочисленные цитаты из русской и мировой классической и художественной литературы, песен советской эстрады и кинофильмов, культовых групп и бардов. Простите, но из чувства уважения к проделанной работе автора я хочу перечислить их в спойлере, хотя бы только из первой книги. Огромный массив чужих текстов и впечатляющий список фамилий! Одновременно срез конкретной ушедшей эпохи и вневременной культурный пласт настоящей поэзии. Картонные декорации простенького сюжета оживают, душа читателя расправляет крылья. Если отнять у персонажей эти песни, им останется только умереть. Олег Верещагин далеко не мастер описания человеческого сердца, но компилятор талантливый. Мне жаль людей, которые способны пролистывать в книгах «Пути домой» стихи, не читая их и не вникая, следя лишь за пунктиром передвижения загнанной крысы, издыхающей в лабиринте. Я бы хотел, чтобы сейчас зазвучала «Баллада о борьбе» («Средь оплывших свечей и вечерних молитв…», 1975 год) Владимира Высоцкого, хоть в его собственном исполнении, хоть группы «Мельница» Натальи О'Шей. После мне нечего будет добавить.

***Налетели гуси-лебеди…***

*** Гуси

Цикл «Ведьмин век» Марины и Сергея Дяченко по сути не является трилогией. Это дилогия, последняя книга которой разбита на два тома из-за большого объёма. Было бы чудом снова увидеть прежний стиль спустя более десяти лет, но всё равно обидно. Разница налицо: литература психологически осложнённого магического реализма сменилась натуралистическим комиксом. Причина видится в попытке соответствовать вкусам поколения, молодого сейчас. Тот факт, что прежним читателям продолжение кажется сценарием клишированного американского фильма, особой роли для авторов и молодёжи не играет.

*** Вихрь

Разделение «дилогии» оформлено мастерски: в мире произведения прошло тридцать лет, и всё встало с ног на голову. Ведьмы заняли место привилегированного меньшинства с особенностями, а инквизиторы – соцработников. Фокус в том, что в народе это не поняли, а контролировать всё и вся невозможно. В центре внимания инквизитор Мартин Старж. Бывшие активными участниками основного действия Ивга и Клавдий стали родителями, стремящимися во всём контролировать отпрыска. Старые проблемы, решения и герои ещё не сошли со сцены, но уже выполняют функции общего фона и бога из машины.

Поколения в книгах 2020 года не противостоят друг другу, но разница показана по тексту множество раз. Общая тенденция в том, что родители самостоятельны с детства и основательны во всём, а детям приходится расти в тени их величия и искать свои пути. Так, Клавдий в оперативном режиме – ходячая крепость, тогда как Мартин лишь что-то хищное и бронированное. Руфус, один из возрастных кураторов, часто разражается тирадами о том, что Мартин – не знающий нужды и боли золотой мальчик. Наблюдая выходки Мартина, сложно разглядеть в нём ещё и талант, отличный от отцовского.

Женская половина героя представлена Эгле Север – ведьмой, влюбившейся в Мартина. Ивга осталась лисой, а Эгле сравнивается с волчицей. Дело тут не в размере и силе «тотемов», а, скорее, в разнице реакций на раздражители. Первая думает и хитрит, несмотря на бездну вместо «колодца», а вторая, имея неполные семьдесят единиц, лезет на рожон и рвёт зубами. Ивга прошла стадии девочки, женщины и матери, став чем-то большим. Эгле целиком укладывается в модный шаблон обжёгшейся на любви офисной стервы. Появление суперспособностей не делает её образ ни сложнее, ни человечней.

Секс, насилие и сценически отрисованные поединки традиционно для супругов Дяченко поданы на честные 16+. Достаточно вспомнить гуарда Солля, немага Руала, отступника Игара, школьника Дениса и других. Старая и современная части «Ведьминого века» сходны здесь с ними и между собой. Разница в том, что комплекс «хорошего» и «плохого» вместо точно настроенной оригинальной подборки оказался стандартизирован в продолжении под западные литературу и кинематограф. Надоевшие клише совсем не то, что ожидаешь от М. и С. Дяченко. Вряд ли такому обрадуются и все молодые читатели поголовно.

Конфликты и их решения упали ниже отметки 12+, они будто взяты из женской литературы. С проблемами «Мама меня больше не любит» и «Папу вообще боюсь» нормальный мальчик сталкивается в младшем подростковом возрасте. Предположим, на детях гениев природа отдыхает. Но в современном двухтомнике всё неразрешимое разруливает муж и отец Клавдий; причём, судя по тексту, совершенно волшебным образом. Там, где детали действительно важны, включается инфантилизм и скрипит Deus ex machina. Показательно, что финал с эпилогом скомканы подобным же образом. Неужели ещё не конец?

*** Лебеди

М. и С. Дяченко – авторы, меняющие стиль сообразно запросам актуальной аудитории, и это лишь доказывает их редакция старого романа в 2020 году. Мастерство никуда не делось. Новые книги по-прежнему сильны интригой, всё так же делают петли и неожиданные ходы. Сюжет их повторяет моменты «Ведьминого века», но предугадать, чем это кончится и чем обернётся в перспективе, невозможно. Подобное уже было: достаточно вспомнить цикл «Скитальцы». Вопрос, для чего нужны повторения, каждый раз получает свой ответ. Нюансов множество, но узнать их лучше самостоятельно.

К примеру, для чего важны чугайстеры и нави, проведённые по всему циклу? Начальная легенда о муже, заступившемся за ту, в ком он видел жену, и финальная о ведьме, проклявшей селение, люди которого поступили с ней не по совести? Мне кажется, что ведьмы и нави – порождение одного и того же греха, а инквизиторы с чугайстерами одинаково не лечат болезнь, а борются с симптомами. Первые прекрасны и романтичны, а вторые отвратительно натуралистичны. Различие между ними чисто стилистическое – но супруги Дяченко как раз и славятся стилевой эквилибристикой.

Что даёт связка гуси-Мартин? Клавдий иррационально боится гусей, а у Мартина Турского отношение к ним меняется от покровительства до зарезать и зажарить, чтобы не шумели. Параллелизм младшего Старжа и святого вроде бы понятен. Тот тоже сражался лишь с преступниками, а к врагам выходил с крестом и уговорами. Но у колдуньи Ящерицы в «Привратнике» был обычный муж Март, не испугавшийся магов. А ещё в цикле есть вредное кормление уже не диких лебедей и ведьмы, пытающиеся быть балеринами. Лиса и Старж рождают Мартина; и тут же шумные стражники-гуси, спасшие Рим и мир. Намёк на творчество вообще?

Перевёрнутый, увенчанный троном вихрь в продолжении обернулся зелёным холмом, над которым вскоре закружился уже нормальный вихрь. Помимо отсылок к влюблённым дантовского ада, есть ещё и собственно дяченковские. В финале «Привратника» схожим образом проявила себя Третья Сила, грозящая миру апокалипсисом: бешено вращающаяся серая воронка, вдруг вывернувшаяся в конус горы. Здесь Мартину и Эгле постоянно приходится искать третий путь меж двумя равно неприемлемыми. Являются ли они проводниками той Силы? Если и да, то освещение её сменилось с негативного на позитивное. Почему?

*** Время

Законченным назвать цикл по-прежнему нельзя. Таким он и останется. Любое новое произведение Дяченко без мужской половины будет неполным. «Ведьмин зов» и «Ведьмин род» достойны своего предшественника, хотя большинству старых читателей они покажутся примитивными. Увы, новые книги пишутся для новой аудитории. Динамичнее, проще, красочнее, наивно в целом и натуралистично в частностях. Быть может, «ведьмин век» имеет значение эпохи, «зов» становится запросом, а «род» – ответом? И встаёт над миром силуэт песочных часов – соединённые тонкой частью гора и вихрь – само Время?

***Хрустальный гроб Тайны***

***

Когда мужчина и женщина пишут вместе, наилучший для всех вариант – ролевая игра. Всегда пара персонажей; и совершенно неважно, кто кому кто. Это если играть собираются на поле и по правилам, близким реализму. В «Гробнице Эттайна» Полина Матыцына и Дмитрий Володихин помещают читателя в постмодернистский мир литературы абсурда, но эт'тайна. Страшная тайна!

Первый ход явно за Д. Володихиным. Герой – давненько обручённый с наукой профессор на четвёртом десятке, всё ещё не решившийся сделать следующий шаг. Университетская закулисная возня, служебная командировка и племяш-таймкиллер в нагрузку. Всё серьёзно. Отсутствие таинственной незнакомки уже намекает на передачу эстафеты, но чтобы такое!

Пока мужчина стоял перед тобой, грозил и вздувал мускулы, подкравшаяся сзади девушка ткнула складником в ляжку и убежала. Литературный обман удался! Лишь после, посидев и попив вод'чки, я почти отошёл. Кэрроловская Алиса, гоголевские «Петербургские повести» и «Координаты чудес» едкого старичка Шекли соскальзывали в ирреальность не столь коварно. О женщины!..

Мраморное крыльцо завязки возводили лишь затем, чтобы некая Аннушка разлила на нём масло. Остаётся поскользнуться и проехаться на чём придётся до самого конца – осознание пролетевшего времени придёт после. Локации меняются вместе с жанрами и литературными направлениями, их объединяет простенький квест… а смысл происходящего ускользает, как угрюмый ангел.

Начертано изящно, не без иронии – но обманутые ожидания оборачивают рассказ пустышкой. Ну не вяжутся блуждания во снах с монументальной прикормкой. Вместо судака ерши одолели. Третья эпоха, территория Южной Германии, задолго до римлян, захоронение вождя, воина или колдуна, футарк… и всё благолепие обернулось брелком-мимимишкой вокруг пальца.

Произведение обесценено тотально несерьёзным отношением к происходящему. Персонажи – с читателем вместе – скользят сквозь текст, ни на чём не задерживаясь. В нём нет не только рациональной логики – отсутствуют всякие попытки осмысления и эмоционального отклика. Информация и впечатления поступают, но не обрабатываются. Проскальзывают кусочком сала на утиной охоте.

***Не верь, не бойся, не проси***

***

На международный исследовательский комплекс в Атлантике прибывает лейтенант Марченков. Он должен оказать помощь майору Геррарду в дознании материалов, добытых погибшим экипажем корабля, вернувшегося из параллельного мира на автоматике. С другой Земли, совершенно безжизненной, океан которой почему-то оказался красным от человеческой крови и щетинится торчащими тут и там развалинами самых обыкновенных городов. Дневник одного из исследователей приводит обоих оперативников к шокирующим выводам, которые ещё предстоит как-то доказать почти объединённому человечеству, благополучно пережившему Третью мировую войну.

***

«Рукопись ''Красного моря''» Григория Елисеева – запечатлённое мгновение, момент прыжка через овраг в тумане. Казалось бы, и места знакомые, и овраг тот самый – узкий, но нутро сжалось. Сжалось уже в полёте: а вдруг упаду?.. Вроде бы узнаётся традиция и Эдгара По, и Говарда Лавкрафта – но из неё выбиваются элементы миров Клайва Баркера, Андрея Тарковского, медиафраншизы S. T. A. L. K. E. R., веб-сотворчества SCP Foundation. Структура повести стара, но наполнение её современно – и нельзя сказать однозначно, хорошо это или плохо сработало в связке.

Композиция «Рукописи…» напоминает классические произведения Э. По и Г. Лавкрафта: герой находит дневник погибшего и, прочитав, направляется по его стопам туда, куда лучше не соваться. Чтобы пройти дальше, подтвердить или обнародовать достижения предшественника. Несмотря на предсказуемость результата, читатель вознаграждался получением доступной лишь узкому кругу посвящённых информацией о Земле и вселенной. Но у Г. Елисеева основной «квест» как раз и заключается в обработке того самого дневника. Казалось бы, незначительное структурное изменение на деле меняет всё.

Вложенный сюжет полностью традиционен и предсказуем, хотя именно он поначалу представляется этакой «новиной». Ставший кровавым Океан Снов, который обычные люди видят лишь трижды, открыт не в «между» К. Баркера, а на параллельной Земле. «Ктулху фхтагн» и «текели-ли» двух других известных авторов заменили вода от «Сталкера» до «Соляриса» А. Тарковского и зубастые «изменённые» бойцы с калашами и в противогазах. Лишь женщина с собачьей головой несколько выделяется и вызывает интерес, но, увы, её образ не получает развития.

Философско-творческое сообщество SCP, упомянутое в произведении, по сути является частью криптоистории и, соответственно, одним из современных жанров фантастики. Кстати, продолжает и пересекается со многими авторами, от того же Г. Лавкрафта до Дж. Вот-Робертса. Если кратко, то кредо SCP такое: от общества скрывают аномальные субъекты, объекты и явления, изучаемые на мировом межгосударственном уровне. Увы, инвариант теории заговора также не даёт что-то новое, а пытается объединить в систему разнородное старое.

Соль в смещении акцента в композиции с дневником. Вместо побуждения к действию и прорыва он становится той «наградой», которую тут же обнуляют. Иллюзия правдоподобия, обыкновенно достигаемая возможностью выхода информации в общий доступ, разрушена. Предсмертное приобщение героя сакральным знаниям, вызывающее катарсис у сочувствующего читателя, также оказывается затёртым. Остаётся отстранённое изображение события. Да, правительство дозирует информацию – но в этом уверены уже все, и шока нет. Однако, несмотря ни на что, произведение держит в напряжении до самого конца.

***Столичный мальчик***

«Что наденет мальчик» Игоря Прососова вряд ли придётся по вкусу многим, и причин тому несколько. Первая – в крайне узком охвате аудитории, заданном с самого начала. Вторая – в том, что социальная прослойка главного героя равно нелюбима и неуважаема как «верхами», так и «низами» России. Третья – жанр повести меняется от футуристического киберпанка через сатиру на современность до литературы абсурда. Наконец, истинный смысл происходящего неоднозначен.

Москва, сфера услуг, социальные услуги. Не пойми из чего делающие деньги белые воротнички. Раздел акций компании с женщиной, делившей с тобою ложе, и личная секретарша, которую сам выдернул из дикой провинции. Столичные реалии от пробки МКАДа и стен Кремля до забегаловки в Бутово. Все эти современные «символы» не оживут для жителя периферии. В лучшем случае будут приняты как нечто инородно-экзотическое из американской фантастики.

Конси, он же Константин – гениальный, но маленький офисный бизнесмен, не сумевший в юности надеть погоны и до сих пор страдающий не на своём месте. Мечтает о сказочной Сибири, известной в Москве по брендам на полках супермаркета: «Омский бекон», масло «Иртыш», газировка «Байкал» и водка «Енисей Батюшка». Наш герой давно бы туда уехал, да с деньгами там, говорят, совсем паршиво. Привык он к деньгам, которых ему и тут почему-то не хватает для счастья.

Раздражающе непонятные сибирскому валенку будни и страдания фантастически раскрашенного аниматора, по счастью, быстро кончаются. «Чума психов» и вынос остатков мозга, устроенный стариком залипшей на виртуале молодёжи, без малого великолепны. Увы, следом идут алкомарафон и приход белочки. Всё же «Москва – Петушки» В. Ерофеева давно написана, а глюк-хоррор ещё ищет ценителей. Для сорока страниц текста стилистика меняется слишком часто.

Смысл фантазма мерцает на грани понимания. Проще будет сказать: «Нарекаю сие свини… сатирой!» – и проглотить. Действительно, стёб над поп-культурой, метрополией, интернет-зависимостью и клиповым сознанием налицо. Но Константин ищет что-то всерьёз, и подбирает участников вечеринки как струны на гитару. Быть может, человек медийный нуждается в столь же медийном божестве? Отсюда два вопроса: найдёт он Бога или очередное Идолище Поганое, и кто кого наденет в последнем случае?

***

Название великолепно, причём только в таком переводе: «Свиной кровавый блюз». Просто песня! Ржал до слёз и икоты, представляя концерт этапированной на бойню хрюшки. Но это одна из двух сильных вещей рассказа. Начнём с того, что фактически он является близнецом «Полночного поезда с мясом». Разница лишь в том, что общая и общественная картина сократилась до частной и личной. По сути, опять горожанина пугают свининой. Снова тайный культ, основанный на подмене жестокой реальности причудливым мировидением автора. Считаю, что для сборника из шести коротких произведений существование дубля уже само по себе прокол.

Бывший полицейский устраивается трудовиком в исправительное учреждение для несовершеннолетних мужского пола. Порядки там странные, и новичков явно не любят и не ждут. Хотя стоп, должность-то была, и казённая. Освободилась, что ли? Почему? Автор на этом не заморачивается. Есть на территории свинарник – и заключённым занятие, и мясо своё. Вот про собачек и вышки по периметру почему-то ничего не сказано. Как и про многое другое. Хотя удержать толпу уголовных подростков – вплоть до указанных девятнадцати лет – взаперти не так просто, как кажется. Прямо говоря, автор очень слабо представляет себе устройство и организацию подобных заведений.

Центр мини-вселенной – свиноматка. Ну да, взрослая поросая свинья гораздо крупнее и умнее своих не доживающих до года отпрысков. И взгляд у неё такой бабий и серьёзный. Но автор, видимо, не видел матёрого хряка, бушующего от неудовлетворённого желания. Еды ли, самки – ему всё равно. Он орёт и бросается на решётку, и пытается перегрызть металлические прутья. Ну да, свинья – крупное, опасное и всеядное животное. Но автор, видимо, не разгонял голодных боровков пинками и матом, неся им пожрать в возрасте, когда сам вдвое меньше каждого из них. Не катался на них верхом в ещё более лёгком весе. Ну да, в свиной загородке грязно и пахнет. Но автор точно не кидал говно лопатой, стоя в нём по щиколотку. Опустим подробности, раз автор их вообще не представляет.

Сюжет основан на взаимном притяжении трудовика и мальчика-изгоя. На первом месте стремление защитить слабого, это понятно и внушает уважение. На втором – смутное желание оттрахать… Самого слабого и беззащитного или всё-таки симпатичного? Ну, пускай это станет инвариантом любовной линии. Не в этом дело. Автору не удалось правдоподобно изобразить бывалого мужика сорока с лишним лет. Полицейского, отслужившего «на земле» двадцать четыре года и считающего недостойным перевестись в канцелярию. Комиссованного, вероятнее всего, по состоянию здоровья после ранения. Что же мы видим по тексту? Детскую наивность и грубейшие ошибки поведения с юными уголовниками, женщиной-замом, отсутствующим директором и вышестоящим руководством местного аналога Федеральной службы исполнения наказаний вне стен конкретного заведения. Будь Рэдмен двадцатилетним выпускником-педагогом и восторженным волонтёром, в него можно было бы поверить. Так – нет.

Вторая и последняя сильная вещь рассказа – записка, адресованная забитым мальчиком своей матери. Коротко, живо и страшно. Увы, ни она, ни название, ни мистический выверт концовки не способны вытянуть произведение. Оно растянуто, и все длинноты почти целиком состоят из грубейших ошибок фактологии. Прямо говоря, К. Баркер ничего не знает ни о месте действия, ни о том, как оно функционирует, ни даже о личности, опыте и профессиональных навыках главного героя. Ни рождение культа в замкнутом сообществе, ни сравнение людей со свиньями (вплоть до неспособности поднять голову, чтобы увидеть пропавшего паренька) не в состоянии хоть что-то исправить при настолько инфантильном исполнении. Тот же «Плетёный человек» в обоих вариантах взрослее, интереснее и правдоподобней. И жути в нём больше.

***

Нарочито тривиальное, философское, смешное и грустное произведение. Еврейский подтип чёрного юмора: бытовая мистика, серые будни, странные и страшные в своей жестокости действия и бездействие персонажей, глубоко скрытый подтекст. Не верите? Пересмотрите внимательно и проанализируйте хотя бы пролог фильма «Серьёзный человек» братьев Коэнов. Вспомните рассказ «Демоны» Р. Шекли. Испорченный фэн-шуй, гороскопы из газет и низовая каббала в рамках сознания современного человека и городского фэнтези.

Показан затянувшийся клинч демона и мужчины, главы семейства. Демону необходимо заполучить душу, а смертный будто не замечает его усилий. Тяжело демону, скучно читателю. Кто, наконец, главный герой – Джек или Йеттеринг? Симпатии явно на стороне волшебного существа. Оно живое, эмоциональное и хоть к чему-то стремится. Но так ли прост человек? Автор не слишком долго тянет резину и не боится раскрыть карты задолго до развязки. Ритуал, оказывается, имеет жёсткие правила, и настоящая борьба противников происходит на психическом и волевом планах.

Рассказ чётко делится на два компонента: «грязное бельё» семьи придурковатого обывателя и причудливый, яркий гротеск в исполнении взятой за живое нечисти. Пожалуй, второе не выглядело бы столь комичным без первого. К примеру, возьмись ниоткуда и без длительной подготовки ожившая рождественская индейка, она была бы ничем, смотрелась глупым пшиком. Именно потому и возникла необходимость в фоне и подтанцовке – рутине, жене, кошаках и дочерях Джека. Так используют закадровый смех в телевизионных шоу.

Похоже на то, что имена героев выбраны не случайно. Джек – английский аналог «парня», иванов и фрицев. Йеттеринг мог появиться путём объединения yatter и ring, а также самому yattering. Болтовня, ерунда, банальность. В случае соединения двух понятий ещё и закольцованная. Интересная получается ассоциация относительно смысла финала, не находите? Эпическая битва мужика и банальщины, бабьего мозгоклюйства, рутины. И жертвы, и потери, потери, потери. Смешно и, приняв во внимание гомосексуальность автора, даже грустно. Третье место среди рассказов сборника.

***

Открывающий сборник рассказ больше похож на чрезвычайно образную, эмоциональную и чувственную зарисовку, чем на полноценное и самостоятельное произведение. Это пролог или, если хотите, эпиграф, написанный самим К. Баркером не только к первому тому, но и ко всем «Книгам крови». Это пробник, проверка совместимости: созвучны ли вы автору, пойдёте ли за ним следом? Прочтите и определитесь самостоятельно. Здесь представлены почти все его особенности, причём в дозе и концентрации, приемлемой большинству.

История очень проста. Женщина-парапсихолог исследует юного симпатичного медиума и его откровения, даже не подозревая о том, что тот её хочет и дурачит. Но однажды им попадается действительно особое место, изъян в мироздании. Трещинка меж двух миров, оставленная жестокостью, насилием и пороком. Духи мёртвых замечают странную пару, вмешиваются и меняют жизнь их обоих. Активного действия нет, сюжет движется лишь описаниями ситуации и переживаниями этих двух персонажей.

Тягучий, обволакивающий стиль подобен медленно ускоряющемуся к финалу водовороту и страшному сну, ставшему явью. «Низвержение в Мальстрём» Э. А. По, только вне законов и убеждений материализма. Автор не делает тайны из того, что медиум не настоящий. Ему важна не интрига, а противопоставление живых и мёртвых. Два мира с разными законами бытия существуют параллельно – и вдруг мимолётное соприкосновение, локальный перпендикуляр, пробой изоляции. Мгновения безумия, в которые уместилось множество жизней.

Анормальность здесь ещё предлагает полюбоваться собой со стороны, а читателю позволено остаться вне налетевшего с ясного неба торнадо, сторонним наблюдателем. Автор предупреждает: ещё не поздно закрыть книгу и уйти, оставив её на полке. Ведь в ней так много крови и боли. И тайного знания, и запретного наслаждения, что несут раны. Ты не узнаешь ничего, оставшись нормальным – и не останешься прежним, узнав. Дальше будет больше, ведь смерть – это ещё одна стихия мира.

Женщина полжизни ищет в других то, что на самом деле сокрыто в ней самой. Юноша использует её, не подозревая, что им самим в любой момент могут грубо воспользоваться. Натянуть, как малую перчатку, а после в бешенстве сорвать, скомкать и бросить. Две личности и два мира, отделённые друг от друга призрачной гранью. Мечта и расчёт, похоть и любовь, жизнь и смерть. Разновозрастные мужчина и женщина, живые и мёртвые – разделённые моралью и законами бытия, но изо всех сил тянущиеся друг к другу. Наконец, момент истины: ты мой. Неужели навсегда?

***Правила Игры***

Цикл «Смутное время» Василия Головачёва воистину смутен. Первый том – «Бич времён» – получен путём добавления ещё одной части к роману «Реквием машине времени». Который и без того составлен из четырёх самостоятельных произведений, причём три из них даже публиковались отдельно. Из всех его частей на общем фоне выделяется лишь повесть «Одни мы». Она на голову выше остальных уже иллюзией непричастности к «Расширенной вселенной УАСС». Простые парень и девушка конца двадцатого века, потерявшиеся в пространстве-времени невесть откуда взявшейся циклопической Башни. Неоконченное приключение, любовь и суровое выживание в жанре научной фантастики.

Далее идёт «Схрон» – фактически одно целое с первым, и без того сборным романом. Целиком и полностью стандартное головачёвское повествование, развивающееся по принципу снежного кома. Третий том – «Палач времён» – сиквел, эксплуатирующий детей основных персонажей первых двух книг и Аристарха Железовского из «Реликта». Финальные «Магацитлы» вообще стоят наособицу, поскольку являют собой вольное продолжение «Аэлиты» Алексея Толстого. С одной стороны, в них, как и в «Одни мы», есть привлекательная основа. С другой, привлечение внуков персонажей «Бича времён» и УАСС в который раз делает из необычной повести трудночитаемую конструкцию объёмом с роман.

«Смутное время» всё так же ведёт читателя из футуристического СССР через гипертрофированную перестройку в метафизику. Жизнь – борьба, настоящие люди лишь те, кто умеет и драться, и думать, и любить. Добро должно быть с кулаками, но занимать сугубо охранительную позицию. Стада туров вольготно пасутся на равнине, не боясь львов и волков, но быки мельчают до овец, кролей, мышей – чтобы взрастить героя, закогтиться у бездны на краю и вновь, согласно вселенскому маятнику, беспечно плодиться и расти над собой. Всё те же салочки и чехарда диверсантов и контрразведчиков. Всё то же количественное развитие сюжета, накидывающее новое и неожиданное вместо развития и завершения старого. Быстрее! Выше! Сильнее! Вместе! Соревнование с Marvel всё продолжается и продолжается.

То, что почему-то называют «неоязычеством», усиливается в сравнении с циклами «Реликт», «Регулюм» и даже «Евангелие от Зверя». Мотив посланника к Богу проявляется в полной мере, прямо до светлых Врат Ирия. На арену выходят Кощей Бессмертный, Змей Горыныч и Меч-кладенец в псевдонаучной обработке. Появляется отдельный и архиважный мир магического славянского постапокалипсиса – своего рода неприкосновенный генетический запас нации. Волхвы, вожди и воители, раса разумных медведей, ежеужи и прочие мутанты на заросших сказочными лесами руинах техногенной цивилизации. Неожиданно интересное местечко – но, как и многое у В. Головачёва, лишь намеченное, неразвитое и оборванное.

Цикл важен тем, что здесь автор прямо проговаривает свою философию Времени. Время первично и способно распадаться на пространство и энергию. Множественность миров обусловлена тем, что каждое событие, допускающее вариативное развитие, действительно развивается во всех возможных вариантах, образуя альтернативные реальности. Графически это представлено бесконечно ветвящимся Древом Миров со всеми его корнями, ветвями, листьями, почками, отводками и отростками. На бытовом уровне всё вроде понятно, на вселенском же и квантовом голова идёт кругом. А ещё В. Головачёв намекает на «физику невозможных состояний», делающую возможной абсолютно всё, включая сосуществование взаимоисключающих объектов и процессов.

Именно в этом цикле дана концепция и основные понятия Игры, в которую, к примеру, решил сыграть с кем-то подросший Звёздный Конструктор из «Реликта». Игра – естественное состояние и всеобщий процесс всего сущего во Древе Миров. На тварном уровне она выражается в росте, размножении, индивидуальном развитии, естественном отборе, эволюции. На более высоких – кто знает? В. Головачёв выстраивает ступенчатую иерархию Игры и персонифицирует её уровни в субъектах. Вот такая получается восходящая «лестница»: Оруженосцы, Игроки, Судебные Исполнители, Судьи, Организатор и Представители Заказчика. Это наиболее крупные фигуры, способные лично бороться за исход Игры. Заказчик – он же Творец – вне Игры. Не вполне ясно, разделился ли он на части ради Игры себя с собою вне себя, или только так кажется. Вводятся также понятия «кванк» и «спектр».

Так, Эмиссар ФАГ-а из «Реликта» занимает лишь должность Оруженосца Игрока. «Рыцарем» выступает Игрок уровня Конструктора. Далее следуют Исполнители воли Судей, способные карать зарвавшихся Игроков. Судьи, естественно, следят за соблюдением правил. Есть ещё Организатор Игры – тёмный баламут, названный человечеством Сатаной за дела свои. Представители Заказчика – они же ангелы или зрители – наблюдают за Игрой и наставляют избранных, как Стаса Панова из «Регулюма». Кванк – одиночная личность и двойник себя самого в каждом инварианте бесконечно ветвящегося времени. Спектр – совокупность множества кванков одной и той же личности, способная стать Оруженосцем, Игроком, Исполнителем и Судьёй. Есть ещё уникумы-одиночки наподобие Железовского, не имеющие двойников-кванков, но единолично обладающие всей силой и возможностями спектра.

Приняв во внимание авторские философию Времени и концепцию Игры, начинаешь понимать внутренние взаимосвязи его многочисленных произведений. Все несостыковки сюжетов, алогизмы законов художественного мира и кардинальные изменения персонажей списываются на кванковую природу миров и субъектов. Шаблонность фабул – отражение иерархии и жёстких правил Игры. Открытые финалы возникают из-за принципиальной невозможности понять замысел Творца. Мотив посланника к Богу, вероятно, появился из-за стремления особо просветлённых героев выйти из Игры, как из колеса перерождений сансары. Но понять авторскую концепцию – одно, принять – совершенно другое. Романов у Василия Головачёва много больше, чем в «Мирах Упорядоченного» Ника Перумова, а различаются они между собой подчас меньше, чем кванки Павла Жданова из цикла «Смутное время».

***Панки в космосе

Три основные книги цикла «Космострада» американца Джона Де Ченси вышли в период с 1983-го по 1987-й годы. В то самое время, когда Рональд Рейган объявил СССР «империей зла» и дал пинка для разгона собственной экономике. Что тогда ещё было интересного в общественной жизни США? Часы Судного Дня, программа «Звёздных войн» и операции ФБР против сицилийской мафии. «Общество потребления», «средний класс», социальное расслоение, бездомные и безработица. Телепроповеди, «зелёные человечки» и панк.

Также восьмидесятые ознаменовались появлением компьютерной графики и закатом интеллектуальной «американской новой волны» в кинематографе, расцветом блокбастеров, телевидения и кинофантастики. «Бегущий по лезвию», «Возвращение джедая», «Дюна», «Человек со звезды», «Терминатор», «Конфискатор», «Назад в будущее», «Чужие», «Хищник», «Робокоп», «Под куполом грома». Всё это можно заметить и узнать в «Космостраде». Создаётся впечатление, что идеи действительно летают в воздухе. Кто у кого что спёр, не разберёшь.

Герой цикла – космический дальнобойщик, но отнюдь не мужлан со световым баллонником в мосластом кулаке. Из-за баранки футуристической фуры к читателю выходит дипломированный и начитанный бывший научный сотрудник. Из кабины – не поверите – доносится классическая инструментальная музыка. Просто человек работает там, где платят. То, что в нём шесть футов и девяносто килограммов, лишь дополняет его всестороннее развитие. Способен обрезком трубы забить инопланетного маньяка, но падает в нокаут после хука двадцатилетнего земляка. Тридцать пять лет всё-таки, и реакция уже не та!

Повествование вроде как должно было свестись к банальной дорожно-салунной истории в инопланетных декорациях, но пошло на поводу за героем. Нам подают научно-философскую космогонию, смыкающуюся по краям с религией, и достойные бывалого мартовского зайца темпоральные петли. Конечно, бандиты, любовь и приключения здесь тоже есть. Именно благодаря им действие движется само собой, без пафоса и зубодробительной терминологии. Основной двигатель сюжета и кредо героя заключены в формуле «делай, что должно, и будь, что будет».

Отдельно следует отметить сдержанный юмор Де Ченси. Он с самым серьёзным видом иронизирует в отношении современных ему состояния наук, философии, внутренней и внешней политики, религии, культуры (включая разнообразные «суб») и других социальных явлений. Особенно ему удались выпады и уколы по «культу автомобиля», шпионажу, политике сдерживания, полицейскому государству и отношению к странам третьего мира. К сожалению, многое устарело из-за острой социальной направленности и уже не воспринимается современным читателем так, как должно.

Сейчас на первый план трилогии вышли смыслы и сцены, первоначально служившие для связки и затравки. Буза и глюки в состоянии алкогольного и прочего опьянения. Разборки с мафиози, силовиками и обитателями других планет. Аллюзии на американскую кинофантастику восьмидесятых. Все сложности выбора между любимой, грудастой и бывшей подружками. Объясняющие сами себя временные парадоксы – так те вообще успели надоесть за прошедшие годы.

Что в остатке? Необычный и симпатичный главный герой – Джейк МакГроу. Вполне возможно, что он списан с личности самого Джона Де Ченси. Ещё – удивительная для научной фантастики лёгкость повествования, делающая доступными самые сложные понятия. А главное в том, что не обладающая гуманизмом советской и стяжательством американской фантастики «Космострада» до сих пор не устарела идеологически. Кто бы мог подумать, что субкультура панков переживёт правительства и государства?

Обидно до слёз видеть долгожданное произведение любимой пишущей пары писателей распятым на булавках для вивисекции, как было жаль ещё живую лягушку в школе на уроке биологии. Обидно и больно — но честно, полезно и без соплей. Спасибо, gamarus...

***Привратник ржавых золотых Ворот***

***Восточно-европейское кино

Цикл «Скитальцы» Марины и Сергея Дяченко внешне подобен остросоциальному европейскому артхаусу. В условно средневековом и слегка фэнтезийном антураже перед читателем проводят вивисекцию чувств, априори воспринимаемых цельными, святыми и всепобеждающими. Такими как любовь, дружба, смелость, талант, порядочность и самоуважение. Будь мастерство авторов чуть меньше, повествование скатилось бы в пошлость. Однако написано так, что героям не только сопереживаешь – в них будто вселяешься. Вне зависимости от возраста, пола и статуса персонажей.

Проблемы и темы рассматриваются жизненные, без ложной стеснительности и фальши. Да, есть половая жизнь супругов, измены, промискуитет и проституция. Случаются поединки, сражения и забивание одного толпой до смерти. Существуют аристократические интриги, семейные дрязги, деспотия в шайке или труппе и пыточная в суде. Бывают повзрослевшие до срока и великовозрастные дети. Люди разные: злые и добрые, подлые и благородные, звереющие добряки и раскаявшиеся злодеи. И каждый раз супруги Дяченко замирают на грани 16+. Умалчивают подробности, без которых вполне можно обойтись.

С классической русской прозой романы «Скитальцев» также роднит многое. Подробнейшие психологические портреты персонажей, многажды меняющих как точку зрения, так и основные черты. Сложнейше поданные взаимоотношения отцов и детей, ученика и учителя, случайных знакомых, мужчины и женщины. Жизнь, представляемая путём без конца, вечным движением души и тела. Постоянно задаваемые читателю каверзные вопросы, нарочно оставленные без ответов. Отсутствие установки на зрелищность и развлечение, не делающее повествование скучным.

Черты новейшего времени тоже легко различимы. Парадоксально, но мир Дяченко материален до материализма. В нём призрак тощ, сутул и близорук, а способность к магии не волшебство, а свойство вроде рудиментарного органа, позволяющее влиять на окружающую действительность. Бога в этом мире нет. Ни всеблагого, ни равнодушного, ни даже мёртвого. Его будто и не было вовсе. Есть люди, люди-маги и некая Третья Сила, воспринимаемая как имеющее самосознание и волю злое начало. Только люди и то, что можно назвать дьяволом. Жуткое место.

***Кастрат, или Привратник

Первый из четырёх романов посвящён тем людям, которые ещё и маги. Ларт Легиар и Бальтазар Эст, Великие маги прошлого, способные остановить моровое поветрие и быть драконом, разделившие меж собой земли без оглядки на герцогов, взяли ученика. Безродного мальчишку, который, казалось, не постигал Искусство, а рос в нём столь же естественно, как и взрослел. Увы, молодость и магия даже порознь не любят ограничений. Руал Ильмарранен не различал жизнь, игру и колдовство. До того момента, как старшие решили поставить его в стойло, лишив навсегда Силы. По сути, оскопив.

Сюжет двоится и параллельно переплетается. С одной стороны непоправимо искалеченный Марран, с другой его не то отцы, не то учителя, перешибившие ему спину розгой. Есть ли будущее у кастрата? А у старшего поколения, которое он должен был по праву сменить? Не ждать ли мести? Добьют или нет? Можно ли исправить ошибки, начать жить заново, будто ничего не случилось? Можно ли простить, если отрезанное никак не пришить и никогда не вырастет снова? Как жить дальше, если самые близкие люди не убили, но навсегда лишили того, без чего жить невозможно? Как жить? В чём смысл такого существования?

Действительный ужас от содеянного маскируется трижды. Формой приключенческого и местами плутовского романа, флешбэками о любви и пророчеством о пришествии Третьей Силы, которая разрушит или перекроит мир до основания. Бредёт без цели Марран, всё дальше и дальше уходя от мест былой славы. Следит за ним уже замужняя, успевшая родить другому женщина. Колесит по стране Легиар, пытаясь поймать на пророчество грядущий апокалипсис. Роуд-муви, полный смешных, страшных и сентиментальных историй. Петли дорог и случайностей, всё туже и туже стягивающие в узел, к Двери, само мироздание. Лава чувств, способная выжечь всё.

***Психопат, или Шрам

После несостоявшегося конца света супруги Дяченко словно пытаются дать разгрузочный роман. Местные гусары веселиться изволят: пьют вино, бряцают шпагами, целуют служанок до обморока и лазают в окна спален, с чужими жёнами под носом у мужа покувыркаться. Лучший из гуардов – благородный лейтенант Эгерт Солль. Всё было бы прелестно, останься городок воинственных аристократов Каваррен и его порядки единственными местом и образом действия. Увы, провинцию навестили столичные студент с невестой и таинственный старик. Одни отказали гуардам в должном внимании, а другой наказал заводилу-Солля магически.

Фактически всё дальнейшее повествование становится исповедью Эгерта Солля, получившего в результате проклятия тревожное расстройство личности. Герой-любовник, непобедимый дуэлянт и лучший из гуардов внезапно превратился в труса. Перевоплощение, учитывая связанные поступки, было бы мерзким, не начнись компенсаторное развитие. Забияка Эгерт с удивлением обнаружил в себе стыд, чувство вины, совесть и буквально выраженную способность к сочувствию окружающим. С ужасом – то, что даже новые качества не позволяют ему управлять поминутно паникующим животным, которым стал он сам.

Эгерта было бы жаль, не походи его поведение до проклятия на нарциссическое расстройство личности. Чтение можно было бы бросить, не начни пытающийся перебороть трусость психопат всё больше и больше становиться нормальным человеком. Дополнительно повествование осложняется любовной линией Эгерта с Торией, той самой невестой студента, а также их противоборством с Орденом Лаш, до ужаса похожем на секту. Сверх того, отцом Тории оказывается Луаян, ученик-недоучка очередного Великого мага прошлого, Орлана, и он имеет личный интерес к проклявшему Солля старику. Наконец, в городе разражается мор – конец света локального масштаба.

***Подменыш, или Преемник

Уже в прологе третьего романа устами некоего страшного старика говорится, что семейство Соллей по-прежнему мечено судьбой. К чему бы это? Эгерт и Тория давно женаты и всеми уважаемы, у них почти взрослый сын Луар и пятилетняя Алана. Но взбалмошная девица Танталь из бродячей труппы артистов знает без Шекспира, что весь мир – театр, а люди в нём актёры. Нелепое стечение случайных обстоятельств – и боготворящий отца Луар становится кукушонком, некогда счастливое семейное гнёздышко падает с дерева, супруги разлетаются кто куда, а на земле пищит никому не нужная Алана.

С Эгертом всё ясно – его нестабильная психика снова пошатнулась, но что случилось с Торией? Прошлое настигло обоих по-разному, равно выбив из настоящего. Главные герои этой истории – Луар и Танталь, но здесь супруги Дяченко редуцировали любовную линию, разведя пару друг от друга подальше. Треугольник есть, но третий лишний не мужчина или женщина, а пробудившийся в Луаре магический дар – наследство от Луаяна. Проблема усилена ещё и тем, что в Луаре вместе с магией возник Зов к некоему предмету, которым он любил играть в детстве и который давно забрал таинственный страшный старик.

Чем дальше, тем меньше Луар походит на самого себя. Его, как осознавшего свою природу фольклорного подменыша, боятся и ненавидят отец, мать, знакомые – а вскоре и весь город. За его душу борется лишь влюблённая Танталь, но что она может противопоставить магии и Зову? Сам Луар днями и ночами сидит над книгами в кабинете своего деда Луаяна, зачем-то исследует историю проклятого Ордена Лаш и ходит на кладбище. А в это время некий Сова сколотил разбойничью шайку, сравнимую с небольшой армией захватчиков, и разоряет окрестности, почти взяв в осаду весь город.

***Посмертный донор, или Авантюрист

Главный герой четвёртого тома – обедневший дворянин Ретано Рекотарс, ведущий род от Великого мага Дамира, у которого сам Ларт Легиар был в услужении. Великолепный фехтовальщик и гордец, он вынужден колесить по стране и мошенничать, чтобы совсем не разориться. Начало романа застаёт его в тюрьме, в компании насильника, вора и проститутки, ждущим призрачного Судью. Приговор вынесен: через год он погибнет. Не желая смириться с проклятием, Ретано заключает договор с магом Чонотаксом Оро. Ему назначено найти и взять в жёны Алану, чтобы получить приданым написанную магом Луаяном Книгу.

Стилистика европейского артхауса никогда не даст спокойно жить меченому судьбой семейству Соллей! Если хронический психопат Эгерт способен меняться, как хамелеон, то его Тория до сих пор под впечатлением от предыдущих приключений. Танталь прижилась у Соллей соломенной вдовой пропавшего без вести Луара. Алане уже пятнадцать. Она пацанка и трудный подросток, завсегдатай кабаков и любительница сбежать из дома. Последний раз, кстати, её видели вместе с не внушающей доверия труппой бродячих артистов. Проблема в том, что на этот раз Эгерт не смог самостоятельно найти и вернуть любимую дочурку.

Повествование «Авантюриста» мечется между остросюжетным приключенческим романом и детективом. Ретано, Алана, Эгерт и Танталь играют в салочки друг с другом и смертью, у которой тысяча лиц. Безумные маги, призраки, оскорблённые аристократы, артисты, законники и мошенники всех мастей не дают скучать ни героям, ни читателю. Но что на самом деле нужно Чонотаксу Оро? Интрига не раскрывается очень долго, а после всё становится ещё сложнее. Ретано действительно вливает в порченое семейство Соллей свежую кровь, но все его усилия могут обернуться посмертным донорством.

***Проклятие Первого Прорицателя

Через весь цикл проходят один образ и одна тема: Амулет Первого Прорицателя и пришествие Третьей Силы. На амулет завязано пророчество о местном апокалипсисе, им владеют в первой и борются за его обладание персонажи со второй по четвёртую книги. Маленький золотой диск с прорезью, дающий способности к прорицанию и не только. Неизвестно откуда взявшаяся волшебная вещь, сама выбирающая себе носителя. Индикатор, ржавчиной на благородном металле дающий знать о близости Того, Кто подходит к Двери Мироздания с Той Стороны и стучится. Умоляет, требует и заставляет впустить.

Так ли виновата стилистика европейского артхауса в садомазохистских злоключениях героев цикла? Ведь Бога в мире «Скитальцев» нет, есть лишь обыкновенные люди, сверхлюди с магическими способностями и то, что по праву может назваться дьяволом. Люди всегда стремились достичь невозможное, хотя бы заглянуть туда одним глазком. Похоже, что Великий Искуситель исполнил эту мечту и дал Первому Прорицателю такую возможность. Вот только золото дарёной побрякушки ржавеет, и лучший друг стал Безумным Старцем, а после и Привидением Лаш, породившим печально известный Орден.

Но кто тогда маги, коим придётся хуже всех после воцарения Третьей Силы? Привратником может быть только маг, который не маг, всеми брошенный и смертельно обиженный. На ответ может натолкнуть лишь традиция русской классической литературы, веками поучающая, вечно ищущая истину и Бога. Маги – это люди, которым дано более чем другим. Забывшие об ответственности за Силу и считающие, что им дозволено всё. Именно из их редеющего за гордыню числа родится Привратник, способный стать как предателем для всего мира, так и жертвой во искупление. Но ему надо напомнить, что он – тоже человек. Болью.

***

Это второй заметный шок-контент первого тома «Книги крови». Второй рассказ после «Секса, смерти и сияния звёзд», метод реализма к которому неприменим принципиально, априори, аксиоматически. И также второй по значимости в сборнике по моему мнению. Чёрный сюр, атеистический И. Босх, стремящийся к смерти Ф. Рабле. Да, была взбесившаяся человеческая протоплазма у Э. Р. Берроуза в марсианском цикле, был некроголем-гигант в «Колоссе из Илурни» К. Э. Смита. Но это всё не то. Никакой героики и никакого реализма, и только эпическое безумие человечества в мифологических масштабах.

Завязку поначалу можно принять за эпатаж: два гомосексуалиста в медовый месяц устроили себе автомобильное турне по Европе. Высококультурный учитель танцев и обеспокоенный советской экспансией журналист регулярно трахаются, но в кадре К. Баркер демонстрирует только обнажённые торсы и вкус спермы в поцелуе. Автоирония персонажа и автора тут же пытается сгладить потрясение читателя-гетеросексуала. Любовники страдают тем же комплексным набором скандалов и противоречий, что и сошедшиеся лишь на основе красивых тел и секса мужчина и женщина. Сразу понятно, что длительного союза меж ними не будет. Более чем забавна внутренняя градация гомосексуалистов на геев, голубых и педиков – в переводе М. Массура.

Сюжет застал парочку в Югославии. В праздник, проводимый раз в десять лет. Фестивали с использованием кукол-гигантов проводятся по всему миру, включая и Европу. Здесь участвуют всего два никому не известных городка – но как! Люди не только слипаются в одно существо, но действительно теряют личность и самосознание, действительно становясь Городом. Для двух чужаков отголосок пропущенного праздника произвёл впечатление толчка земли под ногами и ядерного гриба, вырастающего за рядом соседних холмов. Что это? Поле битвы? Последствия эпидемии? Катастрофа? Кругом, насколько хватает глаз, только кровь, трупы, куски трупов и содрогающиеся, потерявшие от боли разум изувеченные тела.

Снова чувственная, образная и эмоциональная картинка, как в первом рассказе. Но разница, как между пощёчиной и ударом лопатой плашмя. Нет ни вопросов, ни ответов, одно только бредовое видение. Но на этот раз оно погружено в социум, политику, мировую культуру и мифологию. Пара очень разных, но одинаково ненавидящих друг друга любовников, не способная дать потомство по определению. Ужасы Первой мировой войны, породившие сюрреализм. Двое братьев-великанов, основателей городов из народных преданий. Пытающее родиться вновь колоссальное существо, из расчленённого трупа которого был создан весь мир. Наконец, извечно человеческое желание быть частью чего-то большего и коммунизм.

*** «…и мы верим простодушно в то, что кукла может говорить» //«Машина времени» ***

Название повести Виктории Радионовой – «Болезнь куклы» – кажется названием какой-то редкой хворобы. Так и чудятся остекленевшие глаза, застывшее лицо и резкие, механические движения у знакомого, здорового ещё вчера человека. А ещё сделанные из людей манекены, ампутанты для различных утех, потерявшие младенцев матери, оживающие ночами игрушки, проснувшиеся мумии, культы вуду, вселившиеся в человекоподобные оболочки демоны и духи мёртвых. Тема более чем разработана – и вдруг такая удача. Кто бы мог подумать, что источником вдохновения для автора мог послужить не надоевший до чёртиков Чаки, а Пётр Ильич Чайковский!

«Детский альбом», он же «Двадцать четыре лёгкие пьесы для фортепиано» П. И. Чайковского, ещё не так давно был у всех на слуху: радио, телевидение, школьные выступления, детские утренники. Сейчас о нём знают преимущественно ученики фортепианных классов из музыкальных школ. Тем удивительнее читать хоррор, пронизанный аллюзиями на этот музыкальный сборник. Здесь есть не только прямо указанные «Марш деревянных солдатиков» и «Болезнь куклы». Угадываются страшная «Баба Яга» и стонущие, рыдающие взахлёб «Похороны куклы». Сатанински вывернутые наизнанку «Мама» и «Новая кукла». Танцевальные пьесы, ставшие бесовской пляской. Много чего может узнать в тексте читатель, слышащий музыку.

Произведение структурно сложное. Мы все уже понемногу привыкли к тому, что сейчас в малом объёме столько событий, сколько раньше не было в ином романе. Неторопливый и обстоятельный, проработанный от и до рассказ стал динамичной и прямой, как полёт стрелы, новеллой, а та, в свою очередь, почти деградировала до комикса в пересказе. В «Болезни куклы» тоже много всего, да и повествование охватывает период куда больший, чем указанные двенадцать лет. Сюжет мог кончиться не один раз, но продолжался снова и снова. Всё это привычно. Необычно наличие чётко оформленного голоса автора, который сглаживает резкие переходы между сценами и поясняет всё, что не могут знать персонажи. Автора-повествователя и нулевой фокализации. Возрастного развития для протагониста и антагониста.

Следующая заслуживающая уважение особенность – отсутствие в тексте компиляции ужатых сюжетов современной тематической литературы и кинематографа. Узнаваемые образы есть, взять хоть пошло повисший на жилках глаз и дико колотящуюся взаперти куклу. Но автор использует два интересных приёма. Первый заключается в том, что персонажи девственно чисты в отношении всех «кукольных» ужасов. Они будто ничего не читали и не смотрели, и потому не перегружают читателя ещё и своими соображениями насчёт происходящей с ними чертовщины. Второй приём меняет людей и кукол местами, создавая неожиданное прочтение кажущихся знакомыми коллизий и конфликтов.

Фактически повесть составлена из почти десятка микросюжетов. Детство и отрочество Михаила, встреча с Аней, её предыдущий роман, сбор сведений о приглянувшейся ей кукле и то, ради чего и читают хоррор. Подход, показывающий жанровые сцены и рассказывающий все остальные, полностью себя оправдывает. Слишком многие авторы сейчас вовсе не заморачиваются реальным фоном для Явления Ужаса, чтобы придираться. А вот повторение пропажи памяти раз от разу выглядит всё искусственнее. На бред и морок всё произошедшее списать не получится, поскольку остаются последствия, на которые реагируют другие люди, а время действительно проходит. Аня хорошо прописана как личность, но это обесценивается отсутствием её активного участия в сюжете. Вместо второй половинки в паре влюблённых, противостоящей злу, получилась необоснованно живая декорация. Жаль.

Музыкальный цикл П. И. Чайковского был посвящён детям, погружал слушателя во внутренний мир и переживания ребёнка от утренней молитвы до вечерней, а, быть может, показывал духовный путь человека от первого пробуждения личности до последнего покаяния. Прозаическая «Болезнь куклы» страшна уже тем, что подаёт всё это в жанрово извращённом виде. Здесь всё не так, сплошные диссонансы. Танец на костылях и помада морковного цвета. Удушливый, концентрированный запах цветочного освежителя воздуха, не скрывающий смрад разложения. Состарившийся до взросления ребёнок с обнажившимися в улыбке чёрными кариозными зубами. Имитация аристократических чайных посиделок из русской классики в заплесневелом, затянутом по углам паутиной флигеле. Зачем всё это? За что так? Кому? Для чего? Пусть каждый читатель задастся этими вопросами.

По-моему, идея произведения в том, что каждый ребёнок хочет жить. Любой, даже уродливый, больной и злой. Он будет страдать, как несправедливо наказанный, и жутко завидовать другим – почему-то здоровым – детям. А если хватит воли и сил, будет пытаться стать как все. Или безумно мстить. Так лает болонка на волкодава, так чахнет и плачет на окошке бонсай… Концовка произведения в рамках современного минимализма привычно неоднозначна. Смогли ли преодолеть Михаил с Аней колдовское наваждение? Пожалела их Хозяйка кукол или просто наигралась? Или игра продолжается? Показанная в повести возможность переселения душ вкупе с «тёмным» жанром также наводят на очень, очень нехорошие подозрения относительно финала.

***«Люби меня по-французски...»***

«Гран-Гиньоль» в реальности – парижский театр ужасов, просуществовавший с конца 19-го по середину 20-го века. Подавал представления, состоящие из нескольких одноактных пьес-скетчей низового, криминально-девиантного содержания, перемежающихся лёгкими и комедийными для контраста. Акцент делался на шок-контенте, который отличался нарочитой аморальностью, гипернатурализмом и установкой на внешний эффект, цирковое трюкачество, эпатаж. Можно сказать, буйный дедушка джалло из простонародья. В рассказе Анатолия Уманского «Гран-Гиньоль» – название бродячей труппы, невесть как попавшей в провинциальный городок Российской империи времён Николая II. Мистика да и только.

В центре повествования четырнадцатилетний мальчик-сирота, не знавший умершей вскорости после родов матери, сын погибшего в битве за Порт-Артур морского офицера, взятый на воспитание одним из его подчинённых. Работая помощником осветителя в местном театре, он оказался причастен ко всему происходящему. Естественно, он смог пробраться на представление заезжего коллектива, не предназначенное для детских глаз. Конечно же, он узнал и страшную, невозможную тайну его закулисья, скрывавшуюся вообще от всех…

Сюжетная схема рассказа оправдана сопоставлением и противопоставлением субжанров хоррора и реализма, представленного в тексте описаниями реального насилия и военных действий. Сравнение дополнительно подчёркнуто самим автором в эпиграфе цитированием Эрнста Юнгера: «Теперь это уже не так забавно, как перед войной…» – и я вернусь к нему позднее. Но схема представляется мне не вполне удачной, поскольку обрамляет прошедшие и являющиеся основными события 1909-го года настоящим года 1919-го. Читатель уже в самом начале точно знает, что главный герой выдержит испытания и останется жив.

Произведение отличается настолько изящным слогом, что поначалу напоминает русскую литературную классику без стилизации под какого-то конкретного автора. Приятное разнообразие для ужасов, если честно. Плюс к тому приёмная семья героя – чуть ли не семейство Ростовых. Пара сыночков и лапочка-дочка! Идиллия одним словом. Рай, который ожидаемо предстоит потерять. Так зачем автору жанра, и без того построенного на весьма ограниченном наборе жёстких схем и предсказуемых приёмов, заранее снимать напряжение? Для чего обесценивать одно из основополагающих воздействий – страх за жизнь протагониста? Давайте попробуем проанализировать.

Что мы имеем в структуре рассказа, помимо «рамочки» и сравнения цирка моральных уродов с реальным миром? Огромное, невообразимое, просто возмутительное для малой прозаической формы количество заимствований и пересказа. Весь репертуар заезжего театра, по сути, это сцены из других произведений – от маркиза де Сада до Клайва Баркера и порно-садистского кинематографа. Очередной вопрос: почему автор не стесняется прямо сказать это читателю через своего героя? Быть может потому, что он прекрасно изучил интерес и вкусы целевой аудитории, потрафил ей, – а следом поднял указательный палец и погрозил: «Но-но! Повеселились и будет. Извольте задуматься, дамы и господа!» Так давайте задумаемся.

Указанный поджанр данного рассказа – сплаттерпанк, плюс говорящее название, плюс пометка «только для взрослых». Формально всё сходится. Почти. Если не придираться. А теперь давайте удалим всё, что автор обесценил как несущественное: переживания за героя-мальчика и вставные заимствованные микросюжеты. Вуаля! Перед нами оказалась романтическая мистика. Четырнадцатилетний подросток не мог не влюбиться в Безымянную – открытую публике как ни одна другая приму заезжего театра, буквально показавшую себя со всех сторон. Ах, вечные любовь и кровь! Не верите? Глядите сами.

В коротком произведении три истории любви и один любовный треугольник. Для чего так много? Григорий и Марья, Безымянная и Сен-Флоран, Безымянная и – заметьте – оставшийся безымянным протагонист. Но не всё так однозначно и в этой теме. Кто есть кто в любовных отношениях? Григорий – отставной военный, узаконенный убийца и жертва внутреннего зверя, на время возвращённый в человеческое состояние Марьей. Сен-Флоран – антрепренёр и режиссёр «Гран-Гиньоля», спаситель и мучитель Безымянной. Пацан – ещё ребёнок, не испорченный ни жизнью, ни субкультурой. Патологическая жертва, как и Безымянная, но одновременно и её спаситель. И, быть может, очередная жертва для самой Безымянной? Тема любви, оказывается, несёт здесь куда более серьёзную проблематику, не находите?

Анатолий Уманский – фанат и деятель «тёмной литературы». Быть может, образ Безымянной для него олицетворение – ни много ни мало – самого жанра хоррор? В подтверждение своей гипотезы приведу взаимоотношения Безымянной с четырьмя персонажами: Сен-Флораном, Цвейгом, Григорием и главным героем. Сен-Флоран её использует. Не так скотски, как его предшественник, и вроде как любит, но сама любовь для него прежде всего бизнес, товарно-денежные отношения. Сен-Флоран особенно страшен тем, что является законодателем мод, подобно небезызвестному Сен-Лорану. Цвейг – военный журналист, причём не ищущий дешёвых сенсаций и всерьёз радеющий за моральный облик общества – желает разоблачить театр ужасов в целом, как явление культуры. Разъять целое и объяснить фокус, чтобы он потерял воздействие и притягательность. Солдат Григорий нутром чует в подобных «французских аттракционах» чистое зло и снова берётся за саблю. Мальчик видит в Безымянной иную Красоту, Волшебство и Тайну, и попросту её любит.

Вернёмся теперь к сопоставлению-противопоставлению жанров хоррор-литературы и жизни, описываемой методом реализма. Даже по тексту рассказа выходит, что до встречи с людьми, в действительности познавшими кровь и смерть, вульгарные ужасы на коне, а после оказываются уже под конём. Конец, достойный всех извращений, не только французских. При этом действительно чистым душам, подобным герою произведения – не маленькому дикарю Павле и сломавшемуся Сен-Флорану – равно противны как надуманные, так и реальные ужасы. Патовая ситуация, причём и для вульгарщины, выдаваемой за хоррор, и для реализма, ставшего безумным натурализмом. Но автор показывает выход, который одни посчитают бредом, а другие – романтической выдумкой. Таинственный и прекрасный выход, оставшийся Безымянным. Да и выход ли это?

Скажу честно, никоим образом не желая обидеть автора: рассказ красивый и не без смысла, но всё же ничем особо не выделяющийся. Почему? Как ужасы произведение не самостоятельно и не оригинально. Заметно влияние «Впусти меня» Ю. А. Линдквиста и «Девушки по соседству» Дж. Кетчама. Посередине – практически всей основной частью – вообще представляет собой сплошную компиляцию сцен порно-садистской и криминальной направленности, данную в виде пересказа. Как романтическая мистика оно, к сожалению, представляется недоработанным из-за особенностей использования рамочной конструкции – выглядит банально оборванным с обеих сторон во взрослом состоянии героя. Вариативность толкования финала, обусловленная его открытостью и возможностью выбора читателем только одной из предложенных точек зрения, лишь усугубляет положение. Но вот в качестве эссе изящной словесности, отражающего личное авторское отношение к жанру хоррор и размышления о нём на конкретных примерах из прочитанного и просмотренного, оно великолепно.

***«Без умолку безумная девица кричала…» //В. Высоцкий

Бывает так, что читаешь книги одну за другой, и они сливаются в единое застиранное полотно. Бесконечный папирус всё разворачивается, и разворачивается, и разворачивается… Лишь устилает всё вокруг сероватыми рыхлыми складками. Открыжить, чтобы не пойти по второму кругу, и забыть поскорее. Увы, такова технология поиска! С упорством золотоискателя лезешь в дебри и надеешься, что кубометры пустой породы будут перелопачены не зря, что карта, взятая у очередного случайного доброхота, на этот раз окажется верной. Щуришь натруженные глаза, трёшь запревшие, звенящие в тишине уши и понимаешь, что это твой сознательный выбор.

Троекнижие Константина Образцова цепляет наличием индивидуальности. Сразу. Никого уже почему-то не удивляет, когда произведения современных авторов различаются лишь именами героев и надписями на виртуальных обложках. Привыкаешь как к данности. Брезгливо пережидаешь сезоны дождей и расплодившихся гадов после очередного кассового фильма или сериала. И вдруг встречаешь стиль. Слог то обволакивающий, велеречивый, то лаконичный. Медитативные описания сменяются динамичным действием, а оно, в свою очередь, погружением во внутренний мир персонажей. Плачешь от счастья, любуясь оттенками смыслов и сложным ритмом длинных предложений. Милые, вас не убили, вы всё-таки осмелились вернуться!

Триплет современных детективно-мистических триллеров неожиданно вызывает ощущение потустороннего присутствия русских классиков недавних веков. Глубина Ф. М. Достоевского, жёсткость Олега Дивова, словесность И. А. Бунина. Странное сочетание и завораживающее. Почему так? Потому, что добрым словом и пистолетом можно добиться большего, чем одним только добрым словом. Потому, что без российских клонов Макса Пэйна, Темперанс Бреннан, Ганнибала Лектора и Лисбет Саландер – лишь школьники здесь наши – читать выплески интеллигентской мизантропии способны единицы. «Бесы», «Преступление и наказание», «Подросток» – что за дикие аллюзии? Откуда? При чём тут «оральные террористы», студент с топором и… И, судя по названию, какой-то подросток (смайл как пиктограмма чего-то большего, чего на самом деле не понимаешь). Нигилизм, Право и Как общаться с теми, кого удобнее считать детьми. Одним словом – совесть.

Романы дают три среза общества современной России. Маркер последовательных проб на взрослых мужчинах и женщинах, на молодёжи обоего пола. Темы власти и бессмертия, паразитирующего на мужском половом влечении «феминизма», подростковой эмансипации. Проблемы катастрофического снижения качества образования, сужения кругозора, тотальной теплохладности. Сатира на модных учёных и авторов, засилье порнографии, виртуализацию всех аспектов жизни посредством сети Интернет. Чтобы морщились, но ели, «кактусы» наряжены в огнестрельный рыцарский роман, БДСМ-охоту на ведьм уверовавшего Чикатило и страшно-сказочное кормление древнего демона соответственно. Обильно приправлены насилием, эротикой, вампирами, оборотнями, маньяками, ведьмами, духами, зомби, криминалом, органами внутренних дел и просто кишками наружу.

Каждый роман – танец с саблями, отталкивающие сцены современной жизни и заданные автором вопросы. Ответов и хэппи-эндов нет. Положительных героев тоже нет, хотя нет и отрицательных, а каждый хоть чем-то симпатичен. Сюжеты завершены и темы раскрыты – но проблемы не решены и даже не сняты, в том числе и на уровне персонажей. Кто виноват? Каждый. Что делать, как жить? Всех напугать и заставить? Всем нравиться, всех очаровать? Бунтовать против всех, нажаловаться мамочке? Умный дядя Автор не спасатель, а сработавшая тревожная сигнализация. Маленький красный огонёк на огромном пульте, криво залепленный пластырем. Единственно верный путь дан не им и не меняется уже тысячелетия, лишь повторяется снова и снова.

Цикл выгодно выделяется на общем фоне «лёгкой книгопроизводящей промышленности». Стилистика, тематика, проблематика, зрелищность. Острая социальная направленность, современность и своевременность. Удобоваримость для широкого круга читателей вне зависимости от культурных, половых и возрастных предпочтений – и ценз тут лишь внешнее ограничение. Есть у него и серьёзный недостаток, могущий стать началом конца. Цикл не остановлен на трилогии. Появление многотомного романа-эпопеи «Единая теория всего» может погубить на корню связи с реальной действительностью и классической литературой. Смена жанра с мистического триллера на криптоисторическую фантастику. Возвращение к СССР и перестройке. Погружение к началу времён. Общие персонажи. Цикл может стать нескончаемым сериалом по типу «Дозоров» Сергея Лукъяненко, а Кассандра образумиться и выйти замуж по расчёту.

***Явленная Навь

О чём может предупредить вдумчивого читателя такое название, как «Дурная кровь»? О порочной, дурной наследственности. Родовом проклятии. Роковой, недоброй предопределённости. Всё это здесь действительно есть. Готика? Выхваченный из ночного мрака сполохом молнии мрачный особняк, древний слуга с подсвечником в руке и скелеты в шкафах? Зная пристрастие Алексея Холодного к мифологической «славянской» образности, начинаешь сомневаться в этом. Забегая вперёд, могу успокоить одних и разочаровать других: готики под хохлому не будет.

Хотя нет, постойте. Главный герой после десяти лет скитаний возвращается на родину, у порога отчего дома его встречают огонь костра и старица, да и в шкафу тоже что-то явно нечисто. Есть церковь, кладбище и загадочные убийства. Кошмарные сны, следы которых не исчезают после пробуждения. Появляются монстр и былая возлюбленная. Вездесущая ворона буквально преследует героя, насмехаясь и поблёскивая то одним, то другим глазом. Неужели Эдгар Аллан По? Шаблон «Ворона», «Лигейи» или «Убийства на улице Морг»? И снова не угадали.

Есть одно значимое авторское отличие: навязчивый мотив непроходящего алкогольного опьянения персонажей, смешанного с вечно стоящим одетым в прихожей и не прощающимся похмельем. Сюжетообразующее «третье состояние», заставляющее художественный мир Холодного двоиться на одинаково обманчиво-реальные отражения. Ни пьян, ни трезв. Ни жив, ни мёртв. Ни плох, ни хорош. Алкоголь словно заменил собой вышедшие из моды совесть и все прочие высокие духовные порывы классической литературы, а заодно и рефлексию главного героя.

Кстати, знакомьтесь: Иван Игнатич, изгой христианской семинарии тридцати лет от роду. Проклятый собратьями по сану иерей, обречённый странствовать по сельской глубинке и ловить мелких бесов во искупление грехов. Только вот мечей у него нет. Ни стального, ни серебряного. Магии тоже никакой не обучен. Есть лишь крест, водка и собственное, ужасно меняющееся с годами тело, всё больше и больше напоминающее ему родного отца. Есть жгучий груз неизбывной вины, становящийся лишь тяжелее со временем. Есть необъяснимая жажда, которую до времени подменяет грех пития.

Вернувшись в родную деревню на телеге старого – ещё отцова – знакомого, Игнатич словно на лодке Харона прокатился. Самого привезли вместе со свежей копёнкой сена, как скошенного. Реальная украинская деревушка на берегу реки Тетерев, с водопроводом, мусорными баками и электричеством, будто выпала из общих времени и пространства. Застряла где-то в царской России. Обезлюдела и стала местом, которого нет. Центром водоворота, вокруг которого десять лет носило по кругу пытающегося хоть что-то изменить в своей жизни героя.

Иван жив или мёртв? Описываемая действительность заставляет сомневаться в этом читателя. Современная реальность холодильников и смартфонов бессовестно прорастает древней хтонической жутью, как поганками после дождя. Закатанные в банки бесы. Двухметровый крылатый чёрт, убивший участкового. Существа, лишь прикидывающиеся знакомыми с детства людьми. Персонажи воспринимают это как само собой разумеющееся, а вот читателю с логическим складом ума придётся туго. Здесь всё одновременно то и совсем не то, чем кажется.

С неолита представление о мире получило троичную структуру, складывающуюся из поверхности земли, глубин и небес (петроглифы Хакасии: хребет Оглахты, гора Тепсей). Есть место для живых, для жути и защитников («упыри» и «берегини» Б. А. Рыбакова). Алексей Холодный гипотетически обращается к ещё более древним временам, когда культура не успела породить доброжелательно настроенных сверхъестественных существ. Во вселенной Холодного отсутствуют небеса: есть только явь (живые) и навий мир (умершие и чудовища). Да и они ещё окончательно не разделились.

Лишь поняв авторское мироустройство, начинаешь понемногу вживаться в кажущееся безумие происходящего. Герой не случайно именуется Игнатичем: важно то, что он сын не Игната даже, а своих родителей. Предков, пращуров. Он вернулся на землю, полнящуюся родственными костями людей и нелюдей, бывших живыми или немёртвыми. Припал к истокам. К несчастью для него, светлые берегини ещё не родились. Действия их предшественников материальны и весьма болезненны – но действенны, в отличие от методов молодого и наносного христианства.

У Ивана накопился ворох проблем, которые он твёрдо намерен решить. «Покаяние», а после «искупление» в христианской системе координат почему-то не помогли «блудному сыну». Знакомые с детства нави предложили другой путь, но он страшный, кровавый и огненный. Обретёт ли счастье «сказочный» дурак, пройдя по указанному пути до конца? Выход это – или вход в бездну без возврата назад? Концовка из «Таящегося ужаса» или «Морока над Инсмутом» Г. Ф. Лавкрафта? Что-то новое, основывающееся на православно-языческом синкретическом комплексе?

К сожалению, синтаксис Холодного остаётся перегруженным. Многое воспринималось бы легче от простой перестановки членов предложения. Регулярно встречаются лишние запятые, появляющиеся от неверного определения конструкций вводными. Не хватает нужных слов, что порождает повторы, парафразы и даже подмену понятий. Стиль, с учётом так полюбившегося автору «третьего состояния», может оставаться тяжеловесным. Но работать над русским языком придётся на академическом уровне, поскольку школьных знаний недостаточно.

Наметилась специфика произведений Холодного: в них телесно и вещно всё то, что традиционно возвышенно и духовно. Это не анекдотическое опошление из серии замены во фразеологизмах и поговорках «души» и «сердца» на «жопу», а именно облечение плотью нематериального. Страхи, воспоминания и догадки персонифицируются. Душа гниёт. Сердце буквально можно украсть. Земля сочится кровью. Подобные тропы используются со времён «Слова о полку Игореве», но здесь им поменяли полярность со светлой на тёмную. Примитивизм это или нет, утверждать пока рано.

Жестоко, жёстко, хлёстко, непочтительно — но здраво, современно и здорово. Лично для меня стали полной неожиданностью сравнения сэра Томаса Мэлори с Мигелем де Сервантесом и Джорджем Мартином. Вот так и тянешься всем сердцем и руками к классике, благоговеешь — и получаешь неожиданный удар электротоком, как от дверного звонка с нарушенной изоляцией. Больно, но бодрит. И пыль с книги слетела.

Удивительно подробная и удобная обзорная рецензия, в которой всё разложено по полочкам, а на каждом горшочке наклеена бумажка, заполненная круглым и вкусным почерком. Stanley630, снимаю перед Вами шляпу!

Я полностью согласен с pontifexmaximus в том, что книга «Впусти меня» — чистейшей воды провокация. Йон Айвиде чрезвычайно ловко манипулирует читателем с помощью романтических шаблонов, заставляя поверить в то, что ожидаемо — в любовь. Но достаточно лишь проанализировать голые факты в тексте произведения для того, чтобы картина сложилась реалистично и пугающе. «Впусти того, кого следует» — действительное название романа — вот ключ к его толкованию. Автор не пишет очередную Сказку о Великой Любви грубыми мазками натурализма, он предостерегает.

«Вампирские хроники» Энн Райс – крайне непривычное и необычное для меня чтение. Я, как и большинство несовременных мужчин, преступно нетолерантен и плохо переношу даже платонические и высокохудожественные описания любви двух партнёров одного с собой пола, а в этих книгах такие отношения стали нормой. Как же хорошо, что сериал открывается почти целомудренным по сравнению с остальными романами «Интервью с вампиром»! Как и в случае с группой «Queen» времён Фредди Меркьюри, сначала я втянулся, а когда узнал – было уже поздно. Я закусился, стиснул зубы и стоически продолжил начатое. Признаюсь, что даже после всех душевных мук и терзаний нисколько не жалею ни о том, ни об этом случае. Я до сих пор слушаю хорошую музыку, слушаю её прямо сейчас, во время написания этого эссе, и знаком теперь с одной из ярчайших представителей «Серебряного века» литературы о вампирах. Усилия действительно того стоили.

Энн Райс не просто восхитительна в своих безудержных фантазиях, она профессионально работает с текстом и сюжетом, цепко удерживает читательский интерес. Цикл с каждой книгой лишь раздвигает горизонт её художественного мира дальше и дальше по принципу всё увеличивающихся концентрических кругов. Как именно? Странами и целыми континентами осваиваются новые географические зоны. Всё глубже и глубже становятся экскурсы в прошлое как всего человечества, так и отдельных героев. Расширяется знакомство с её собственным, пусть бедным, но оригинально организованным бестиарием: собственно вампиры, монструозные и безмозглые упыри, природные и стихийные духи, привидения и души умерших, лесные ведьмы и городские маги, экстрасенсы и спириты, падшие ангелы и кровавые древние боги, неканонические Иисус Христос и Господь Бог, а также некоторые другие существа и сущности. Авторская мифология Энн Райс ненавязчиво и органично вплетается в историю, легенды и мифы народов мира, вживляется в современную культуру. Возникают, уходят в тень и снова появляются на сцене всё новые и действительно интересные персонажи, отличные друг от друга. Постепенно и ступенчато, как в масонском ордене, раскрываются тайна появления в этом мире вампиров, их сверхъестественные умения и способности. От книги к книге значительно меняются даже жанровые особенности и внешний стиль повествования. Например, легко узнаются элементы исторического и любовного романа, мистики, романтизма, сентиментализма, новеллистического повествования, авантюрного приключения, «божественной драмеди», городского фэнтези… Всего не перечесть без раскрытия конкретных сюжетов. Читайте, и вы увидите сами!

Меня, как и многих других, отталкивают (и всегда будут вызывать во мне брезгливость вплоть до отвращения) некоторые не вполне пристойные сцены и отдельные мерзкие моменты вампирского цикла, обыкновенно имеющие здесь сексуальную подоплёку. Помимо уже отмеченного и откровенно навязчивого мужеложства, в повествовании имеются педофилия и геронтофилия, эдипов комплекс, детская проституция, ритуальный каннибализм и (вот они, корни анекдота о старом беззубом вампире!) то, что, не желая подробно описывать само действие, можно назвать «менструальным вампиризмом». Согласно шкале оценки допустимости Джошуа Тревиньо («окно Овертона»), местами зашкаливает от «радикально» до «немыслимо» в сторону «большей свободы». Границы допустимого расшатываются основательно, но желания «бросить ЭТО немедленно» почему-то не возникает. Возможно потому, что страдают стены и кровля, а не фундамент нормы. Предлагаю не зацикливаться на этом, как и сама Энн Райс. Что есть, то есть, и от этого не отказаться. В многочисленных вариациях жанра «хоррор» конкретные страхи, бытовая чернуха, насилие, убийства, секс, половые извращения, психические отклонения, мифологемы, архетипы, религия и мистический ужас идут рука об руку. Набор и степень детализации этих составляющих разнится в зависимости от автора, но общее правило не меняется никогда. Желаешь действительно поразить читателя – сначала выведи его из равновесия, лиши душевного покоя, поставь вне привычной (и приличной) зоны комфорта.

Основная и общая претензия, неоднократно высказанная в основном мужской аудиторией «Вампирских хроник» – это, естественно, многочисленные описания гомосексуальных любовных игр. Что также никого не удивляет, недовольство вызывает отнюдь не женский их вариант. Действительно, здесь и мне видится явный перебор. Не вдаваясь в подробности, отмечу, что присутствуют описания сцен от почти дружеских объятий до недоговорённой, иносказательной и, в редких случаях, откровенной порнографии. «Танцуют» все, от вампиров до людей, но не всё так страшно, как может показаться. Не стоит сгущать краски. Главное, на что следует обратить внимание – это то, что гомосексуализм в книгах Энн Райс не самоцель. Это лишь малая часть её мира, никак не пропаганда, не воинствующий вызов общественной морали и семейным традициям. Он есть, но особого и пристального внимания не заслуживает. Покувыркались и забыли. Следующий момент, о котором стоит знать, это отсутствие самой физической возможности полового акта у вампиров ввиду их полной импотенции. Они мертвы и, как ни крути, их удел – бессильная бисексуальность. Путь к «вратам наслаждения» открывается для них лишь через клыки, горло и желудок. Особо ушлые индивиды предпочитают дружить с живыми партнёрами и работать руками и губами, но всё равно всегда заканчивают кровопусканием. Таким образом, вся сексуальная гиперактивность вампиров в основном происходит от осознания невозможности получить желаемое, и чаще всего случается лишь на словах. «Сосут и плачут, плачут, но сосут», как верно подметил Ник Перумов в «Охотники. Пророчества Разрушения». Выдохнули. Вдохнули. Успокоились. Можно продолжать дальше?

Рискну высказать предположение, что такой род «свободной любви» в творчестве Энн Райс появился не только из-за взрыва общей распущенности, вызванной сексуальной революцией шестидесятых-семидесятых годов двадцатого века (как мы помним, год её рождения 1941-й). Не обошлось и без этого, конечно. Но всё же, по-моему, истинная причина кроется в омутах и подводных течениях гендерной психологии. Как мужчине никогда не удастся понять или, переодевшись, изобразить женщину – так и у Энн Райс, каким бы талантливым автором она ни была, не получилось полностью войти в образ и создать полноценных героев противоположного ей пола на том уровне достоверности, чтобы в их правдоподобие поверили читатели-мужчины. Приведу ниже всего три показательных примера из её текстов и свои комментарии к ним, судите сами.

Пункт первый. Абсолютно все описания нежной мальчишеской влюблённости, неистовой юношеской страсти и зрелого мужского желания – от эмоциональных их проявлений до физиологических – практически полностью не соответствуют действительности. Их будто записали с чьих-то слов и исковеркали, желая приукрасить, а не взяли из своего личного опыта. Читал, смеялся и плакал.

Пункт второй. Образ Старшего Мужчины (Учителя, Наставника, Отца, Вожака) у мальчиков и юношей действительно священен, присутствует даже некоторая доля влюблённости. Но мы не влюбляемся в него, как девочки, так, как это описано в сериале, и тем более не испытываем желания и потребности недвусмысленно лечь под него и по-женски «отдаться ему и его сильным твёрдым рукам». Это я считаю уже серьёзным проколом со стороны Энн Райс. Поясню свою мысль специально для въедливых дам, имеющих полное право спросить: «Почём мне знать, какие чувства испытывают девушки к Старшему Мужчине?» Отвечаю: «И не могу знать, лишь предполагаю, но отношение мужчин к этому образу совсем другое». Мы видим в нём будущего себя, идеального самца для подражания. Мы учимся у него и ждём одобрения и похвал, как божественной милости. Набравшись сил и опыта, мы бросаем ему вызов и боремся с ним, чтобы превзойти его и занять его место. Всё просто до примитивности, и никаких сладких слёз в подушку.

Пункт третий. Чрезвычайно важный момент, который, вероятно, может вызвать приступ бурного веселья у женщин. Ну не способен ни один здоровый мужчина в своём уме относиться к собственному пенису, как к чему-то «непонятному», «ненужному» и совершенно «лишнему», как к «ничтожному кусочку мягкой плоти», «жалкому», «мокрому», «липкому» и «вонючему». Это наш идол, наш кумир, отдельное самостоятельное существо со своими специфическими и зачастую неконтролируемыми желаниями, а также предмет нашей тайной гордости. Вам смешно, милые дамы? А мы так живём. Уже привыкли ходить с Ним, как со своенравным кобелём на поводке, холить его и лелеять.

Думаю, на этом пора заканчивать. Повеселились достаточно, даже устали. Обобщая всё сказанное выше, утверждаю, что мужские персонажи Энн Райс – это женщины, неловко и со смешным неистовством изображающие мужчин. Замечателен в связи с этим персонаж Габриэль де Лионкур, мать Лестата (появляется уже во второй книге цикла), и её диалоги с сыном. Личное моё мнение состоит в том, что американская «Гусарская баллада» не удалась, поскольку на целый батальон «шурочек» Энн Райс не удалось изобразить ни одного поручика Ржевского. Поэтому имеем то, что имеем, а именно – женский мистический любовный роман-эпопею с чёрными нарисованными усиками и мягким бюстом внушительного размера. Те немногие из мужчин, что способны отстраниться и удержать на расстоянии многочисленные трансгендерные подробности, получат удовольствие от чтения. Я смог, хотя и, признаюсь, с огромным трудом. Всем остальным категорически не советую заходить дальше «Интервью с вампиром». «Show Must Go On!»

*** Вначале не было ничего...

«Безмолвная земля» британца Грэма Джойса действительно выделяется в череде книжных и кинематографических «чистилищ» для потерявшихся между жизнью и смертью душ. Правдоподобный психологизм приземлённого и атеистического сознания персонажей он сумел довести до глубины и мощи первичных общечеловеческих архетипов. Полностью современная и узнаваемая в мелочах супружеская пара, оказавшись выдавленной обстоятельствами в метафизическую изнанку бытия, вынуждена повторять процесс созидания мира с самого начала.

Пространство этого небольшого романа – хрустальный шар с домиком, парой ёлок и снегом. Потрясёшь его – и сами знаете, что будет. Начнёшь читать и тут же понимаешь, что он собой представляет и что будет дальше. Удивительно, но ни шарик, ни роман не теряют от этого своего очарования. Нисколько. Почему? Этот маленький пузырёк личного пространства вмещает в себе вселенную. Вечная и старая как мир, повторяющаяся снова и снова история. Мужчина и женщина, любовь и смерть, эгоизм и альтруизм. Достаточно одной действительно экстремальной ситуации, чтобы отвалилось всё лишнее, чтобы обнажилась основа. Лавина сойдёт, а скалы останутся. Именно это и случилось с Зоей и Джейком.

Вначале – хроническая усталость и отсутствие смысла жизни. Отдых на модном горнолыжном курорте на деле приносит всего несколько раз по три минуты удовольствия. Всё остальное – длительный период накопления средств, проезд, давка в автобусе и ресепшн гостиницы, утомительная дорога вверх по склону. Любви нет, есть брак – взаимное удовлетворение похоти, положение в обществе и привычка. Даже продолжение рода сейчас не обязательно. Существование – всего лишь мельтешение скучных, примитивных, однообразных и повторяющихся движений. Дыхание, еда, сон, выделение отходов, фрикции.

Как быть, если не только в повседневности, но и при выходе за рамки обычного отсутствуют активная борьба и прямая угроза жизни? Если вдруг напрочь пропадёт каждодневная жвачка, позволяющая не думать о смысле личного – своего собственного – существования? Что делать тогда? Поневоле придётся остановиться и оглянуться на пройденный путь. Оглядеться вокруг и попытаться осознать себя, личный круг освоенного пространства. Ужаснуться: где я, кто этот человек возле меня, как и почему мы вместе, кто я сам и зачем?

Наедине с собой, вне времени, показухи и необходимости, все дела и занятия теряют смысл. Еда безвкусна. Алкоголь не пьянит. Сексу чего-то не хватает. Лихорадочная гиперактивность вскоре сменяется скукой и раздражением, а те – апатией. Мир вокруг распадается, осыпается прахом, исчезает. Внезапно замечаешь, что и сам теряешься по частям. Только что было что-то – и вдруг его не стало. Ноющая, зияющая и всё разрастающаяся пустота внутри. Угасают воспоминания, слова, мысли. Начинаешь говорить и забываешь начало фразы, не знаешь, как закончить. Молчишь. Засыпаешь. Умираешь. Гаснешь. И только фоновый, не дающий благословенного забытья и полного покоя шум в голове: «Ш-ш-ш-ш-ш…»

Вначале не было ничего. Ничего, кроме Бога. А может быть, человека. Нет, двух людей: мужчины и женщины. Ей было темно и холодно. Он зажёг для неё огонь и поддерживал его, а женщина в круге тепла и света рассказывала ему сказки. Она боялась кого-то во тьме, и мужчина защищал её. Она готовила ему пищу и называла её вкус. Он ел, слушал и верил ей на слово. Они были. Они – стали. Но нельзя гореть, не сгорая. Когда вокруг нет ничего, единственное, из чего можно творить – это ты сам. Вспыхнут чувства, появятся воспоминания, жизнь обретёт свет, тепло, цвета, форму, вкус и смысл. Живёшь, лишь отдавая себя друг другу. Даёшь жизнь, лишь жертвуя собой. Финал великолепен: живи, живите!

***Дневник бывалого***

«Игры со временем» разбиты на девять частей: пролог и восемь полноразмерных, последняя из которых закольцована с прологом. Несколько чрезвычайных ситуаций, плавно текущих из ничтожного настоящего через трагическое прошлое снова в настоящее, оказавшееся глубоко драматическим. Текст выписан нарочито просторечно, от лица Соколовского — командира орбитальной научной станции. Не то письма в уме из «Белого солнца пустыни», не то монологи из прозы Василия Шукшина. Те самые накал чувств, юмор и самообладание, что у заигрывающего с медсестрой солдата за час до ампутации.

Сейчас травлёный в семи щёлоках Соколовский лишь отписывается Базе да пытается удержать стажёра от очередной спонтанно возникшей глупости. Кто знает, какие испытания так закалили его? Сейчас почти двухметровый бычок Пашка в свободное от работы время пишет стихи, дрессирует таракана и подозревает, что капитан разыгрывает его, пользуясь каждой возможностью. Как вообще он, едва совершеннолетний, оказался в Зоне К? За какие такие таланты или заслуги? Отчего цвет его глаз меняется в зависимости от настроения и степени адекватности?

Повествование подкупает искренним тоном и кажущимися нелепыми ситуациями, представляемыми чередой забавных анекдотов. Истинное значение описываемых событий пугает, но раскрыто оно будет лишь в конце истории. Читатель может заметить незначительные странности — непонятные оговорки, неточности и некоторую недоговорённость — в словах героя-рассказчика и поведении Пашки. Может, но вовсе не обязательно обратит внимание или что-то заподозрит, заметив. Тем хуже для него, расслабленного и невнимательного. На то и авторский расчёт.

Драка в невесомости, первая любовь пубертата в условиях полной — космической! — изоляции, побег пришельца из банки, недоотпуск на сухом и безлюдном пляже планеты-отеля… и наконец то, ради чего Соколовский со стажёром и маринуются на станции: эксперимент Дабл Ю. Изучение времени и попытки если не изменить прошлое, то хотя бы понять его. Катастрофу на Флексе, унёсшую жизни сотен человек и навсегда изменившую выживших. Повествование лишь пыталось казаться обыденным, прятало за юмором трагедию. В конце оно потребует заново пересмотреть некоторые моменты.

Фантастика в рассказе оттеснена на второй план. Космос, будущее и темпоральные исследования здесь лишь обёртка. Проблематика всё та же, классическая: ответственность, вседозволенность и как теперь с этим жить. Есть учёные и спасатели, восторженные и жертвы — кто из них прав? Классическим ответом всегда было «время покажет». Забавно, что Надежда Ожигина выбрала объектом гуманистического исследования само время. Замечательно, что она не душит читателя очередной удавкой осточертевшей петли времени.

***В музей с креативщиком***

***

«Разрушители азбуки» – пятая новелла в романе «Лига выдающихся декадентов» Владимира Калашникова. Примечательно, что прошло как раз пять лет с момента появления первой. Почему так долго и медленно в столь лёгком жанре и малом объёме? Да потому, что каждая «историйка» информативно и стилистически перенасыщена – как тот раствор, что больше в себя принять уже не может. Не исключение и эта, за шутовством скрывающая кропотливо выполненное историко-культурное исследование.

Стилизация разговорного языка Серебряного века, множество устаревших слов и реалий. Исторические и культурные аллюзии, в том числе из будущего по отношению к художественной реальности времени. Известные, знаковые и забытые имена русской культурной и общественной жизни начала двадцатого века. Факты, сплетни, идеи фикс, слухи и «жёлтая пресса» того времени. Почти то, что до сих пор цитируют по экранизации «Собачьего сердца» В. В. Бортко и «Приключениям Эраста Фандорина» Б. Акунина.

Что могло стать следующим в ряду раскрытых заговоров, в котором были «антимуза», разрушительный для всей будущей жизни искусственный язык, закабаляющие Россию карты Таро и поддельное стихотворение Пушкина, прямо призывающее к революции? Правильно, реформа русской орфографии 1918 года, подготовляемая Ф. Ф. Фортунатовым. Та самая, которая упростила графику, выкинув яти, фиты и десятиричные i. Конечно же, это преступление! И его надо предотвратить!

Смешно? Не смешнее реальной истории появления в печати апострофа, несущего функцию разделительного твёрдого знака. После 1918 года из типографий изымали устаревшие литеры, и вместе с ними уничтожили ер. Неграмотные, но идейные и очень исполнительные шариковы не поняли, что сия буква оказалась вне закона лишь на конце слов. Не смешнее того, что про ижицу сильно грамотные реформаторы забыли вовсе, но она пропала мистическим образом. Наверное, обиделась и ушла, как гоголевский Нос.

Ядро детективной команды осталось прежним. Во главе писатель, нетипичный философ, злободневный критик и острый публицист Розанов В. В. Силу и здравый смысл обеспечивает подпольщик Вольский (Валентинов) Н. В., известный трудами о Ленине, марксизме, НЭП-е и русских символистах. Б. Н. Бугаев (Андрей Белый) – йог, проныра, мистик, интуитивист, гипнотизёр и клоун. Здесь к ним добавился небезызвестный Велимир Хлебников – весьма полезное существо, которое никто не понимает.

Герой-соперник – не то виновник, не то помощник, не то прохиндей себе на уме – «отец русского футуризма» Бурлюк Давид Давидович со всем своим многочисленным и беспокойным семейством. Поэт, художник, мемуарист и человек, породивший Владимира Маяковского – в переносном смысле. Персонаж, по тексту связанный многочисленными аллюзиями с «Двенадцатью стульями» Ильфа, Петрова и Гайдая. Обладатель пустой глазницы и коллекции стеклянных глаз с изображениями на все случаи жизни.

Фарс, бурлеск и параноидальный детектив в «Разрушителях азбуки» на уровне двух первых историй. Фабула всё так же динамична, но суетлива до бестолковости. Интрига способна возмутить и свести с ума не одного благовоспитанного интеллигента – особливо столь любимым настоящим Розановым «еврейским вопросом». Сюжет объединяет вывески, азбуку, иконы, демонологию, богословие и надписи на заборах – и это лишь некоторые из векторных понятий, использованных в произведении.

Первое впечатление от повести, как и от «Лиги…» в целом – русский комикс. Не такой ли требует создать Минкультуры России в качестве замены утраченным американским героям? К сожалению, именно поверхностным прочтением большая часть аудитории и ограничится. Причина всё та же: здесь требуется по-настоящему активное чтение и справочник. Второе, что приходит на ум – попытка заманить молодёжь в музей по Пушкинской карте. А что, креативненько так получилось! Вот только сработает ли?

***

Что надо знать читателю о Клайве Баркере до того, как открыть первый том «Книги крови»? Он чудаковат, талантлив, гомосексуален и честен. Именно в таком порядке. Сначала вас очарует стиль. После вы обнаружите, что нетрадиционно ориентированные помыслы и действия персонажей относятся и к сексуальной сфере тоже. Наконец, вы поймёте, что для автора это норма, и он вовсе не собирался никого эпатировать. Наоборот, он искренен во всём. Именно это его качество позволяет описывать странные, похабные, безумные и даже жуткие вещи естественно, противореча, пожалуй, лишь наиболее строгим нормам общественного этикета и персонального воспитания. К. Баркера можно упрекнуть в отказе от вежливости по отношению к ортодоксам, но отказать ему в таланте никак нельзя.

В первом томе «Книги крови» творчество Клайва Баркера ближе к weird fiction, чем к хоррору, и чем-то напоминает Нила Геймана. Оно больше поражает, чем пугает. Жизненный опыт и талант автора таковы, что чем больше вещь отвлечена от реальной действительности, тем лучше удаётся ему. Он оторван от земли, как и большинство горожан. Фактологию произведений, сюжет которых требует обращения к реализму и конкретных знаний, К. Баркер проваливает напрочь. Прикрыть сей недостаток фиговым листом «мальчишеских ужасов» не позволяет сама специфика его произведения.

Фабула всех шести историй проста. Сюжет изобилует подробными описаниями ненормальности происходящего, ощущениями, эмоциями и мыслями персонажей по этому поводу. Художественная реальность воспринимается безумной, от лёгкой повёрнутости до прорыва хаоса. Время в критические моменты способно безразмерно растягиваться. Стиль объединяет высокие чувства, странные мысли, непристойные устремления и неприкрытую чувственность. Гомосексуальные эпизоды автор использует наравне с гетеросексуальными, без выпячивания. Герои не обязательно девиантные, но всегда чудаковатые изгои.

Смерть присутствует постоянно, во всех рассказах сборника, но самоцелью не является. Её появление лишь знаменует начало истинной истории. Расчленёнку и жестокость автор применяет без смакования и даже с некоторым изяществом. Заостряет внимание на отдельных деталях так, что общая картина остаётся на откуп читателю. Во многом приём срабатывает благодаря подаче этих деталей посредством потрясённого сознания персонажа: красная-красная кровь, белая-белая кость, болючая-болючая рана. К сожалению, кинематограф передать эту особенность К. Баркера в экранизациях не способен.

***Печальный жнец***

У рассказа Евгении Кинер (Петрущенко) необычное, будоражащее воображение название – «Сиринкс». Что это? Какая-то звукоподражательная трель, нечто научное, космическое или, наоборот, мифическое, родственное сладкозвучной Сирин? Выяснилось, что это название органа, которым не имеющие голосовых связок птицы издают звуки. Живой духовой инструмент из меняющих диаметр трубок и мембран, развившийся из трахеи в месте её разделения на бронхи. «Свирель» с древнегреческого и по сути. Маленький, почти не кровоточащий кусочек плоти, с некоторых пор получивший сакральное значение для главного героя.

Произведение по учебнику начинается с места в карьер: читатель застаёт персонажа режущим живую иволгу и представляющим её душой незнакомой ему девушки. Очередной психопат с навязчивой сверхценной идеей. Следом два проясняющих происходящее флешбека: в давнопрошедшее светлое детство и недавнее беспросветное настоящее. Суть вводных сцен проста. Андрейка слышал от папы, что птицы – это души живых и мёртвых людей, а выросший Андрей убедился в этом на собственном опыте, практическим путём. Казалось бы, дальнейшее развитие сюжета предсказуемо полностью. Лови птиц, подчиняй людей, пользуйся властью. Но вместо злобного и мелочного колдуна автор подсовывает увечную и почему-то страдающую личность.

Примерно наши дни. Окраины захолустного городишки из частных «деревяшек» и переживших свой век двух-трёхэтажных многоквартирников. Герой по возрасту должен был уже закончить ВУЗ или отслужить в армии, до тошноты напиться алкоголя и наобщаться с девушками до мозолей. В обоих случаях определиться с самим собой и устроиться на постоянную работу. Но Андрей не такой, как все. В молодом и полном сил возрасте он уже опустошён, потерял уважение к себе и опустился на социальное дно, к алкашам и мигрантам. Не раз и не два упомянутая пустота указывает на некую трагедию. Возможно, погиб кто-то из родных или близких. Быть может, отец. Что именно произошло, остаётся только гадать.

Рассказ отвлечён от объективной действительности, художественная реальность неуловимо изменена. Происходящее даётся и толкуется сквозь мироощущение не вполне адекватного героя. Повествование в третьем лице, но фиксировано внутри Андрея и отражает только его точку зрения. Нет ни стоящего над всем автора, ни других персонажей-рассказчиков. Читатель будто погружается вслед за героем в туман, из которого лишь изредка проявляются объекты и люди. Появляются, чтобы тут же исчезнуть в нём снова, чаще всего навсегда. Само течение времени передаётся субъективно. Часы, годы, мгновения и недели длятся ровно столько, насколько они важны для Андрея. Идёт ли реальное время вообще?

Внешне примитивный сюжет внутренне сложен, слажен и символичен. Разрушенный, выгоревший человек получил цель и смысл жизни – Охоту. Будто потеряв собственную душу, Андрей начал коллекционировать чужие. В окружающем тумане, наконец, появилось что-то определённое: не отражающее небо озеро, дерево как центр мироздания и девушка, как обещание чего-то несбыточного. Но на этой яблоне нет ни цветов, ни плодов, и рай потерян навсегда. Сирин нескончаемо поёт печальную песнь с каждой убиваемой ради сиринкса птицей. Мёртвой воды вдоволь, и пойманные души заспиртованы в алхимических склянках. Алконоста всё нет и нет, и некому принести живую воду. Лишь девушка-художник зачем-то оставляет под деревом странные свитки. Не апостол Андрей ловит вместо пескарей птиц и мечтает не ходить по воде, а летать и петь по-соловьиному.

Для понимания смысла кажущегося бессмысленным произведения крайне важны два сна героя, три рисунка, подаренных ему девушкой, и его финальное видение. Все вместе они составляют аллегорический сюжет, параллельный событийному. Полная острых костей яма в начале и в конце. Страх и радость. Падение и полёт. Камышевка в корнях, под деревом, и соловей на ветке, поросшей глазами вместо листьев. Перечёркнутый тянущимися к нему тенями и ветками одинокий флейтист. Чудовище с металлическими когтями-лезвиями и древочеловек, хранитель душ. Предостерегающий птичий крик и скоро двухсотлетний романс. Гигантский, ведающий все языки скворец в серебряной короне и понимание того, что сам выбираешь свою судьбу. Круговорот жизни-смерти-жизни от кроны Древа Мира до корней и обратно.

Концовка внешнего сюжета предельно ясна. Если не принимать во внимание сюжет аллегорический, то всё произошедшее даже мерзко: пропал человек, и девушку за собой утащил. Просто маньяк, один из многих, ещё одна эстетизация садизма и прочих девиаций. Искренне хочется верить, что истинен другой конец. Вариант с возрождением души и воспалённой богатой фантазией наиболее привлекателен и правдоподобен, учитывая общую романтическо-поэтическую тональность произведения. Творческая личность в затянувшемся пике чёрной меланхолии и появление музы, не обязательно реальной. Однако главная слабость всех иносказаний в том, что они ничего не говорят прямо сразу и никогда не поясняют после. К сожалению, те же претензии возникают и к рассказу «Сиринкс». Он печалит, тревожит и пугает, как птичий крик в ночи, но остаётся недоступным для головного восприятия и рационального толкования.

***Страшное рядом***

Тема подростковой жестокости, взятая за основу в рассказе Алексея Холодного «Слепой Лонгин», приятной и общепринятой не является. Перестанет ли существовать это явление, если его замалчивать? Нет, никуда не денется – так же, как повышенный гормональный фон, кипящие по первости страсти и отсутствие личного опыта у подростков. Исчезнет, если написать и прочитать? Тоже нет. Так для чего вообще нужно освещать подобные гадости в литературе? Хороший вопрос. Если вы берётесь за хоррор, чтобы расслабиться и получить чисто эстетическое, стыдно-щекотливое удовольствие, то тема явно не ваша. Ищите монстров, маньяков и поллитровку крови на вечер где-нибудь ещё. Здесь, у Холодного, будут просто дети.

Читатель, раскрыв произведение, окажется перед выбором. Брезгливо отскочить, виртуально получив по морде зассанными трусами от милой школьницы – или осознать, что настоящие ужасы реальны и происходят здесь и прямо сейчас, под боком. Может быть, после прочтения именно этого рассказа вы, поспешая домой с работы или магазина, присмотритесь к играющим на пустыре, газоне или спортивной площадке детям. Быть может, вон те разряженные куколками девочки и один интеллигентного вида мальчик, обступившие кружком другого мальчика, окажутся страшнее исписанных кем-то бумажных листов. Вы снова пройдёте мимо? Значит, рассказ был прочитан зря, вы взяли из него только тему.

Персонажи «Слепого Лонгина» – дети, в основном из средней школьной параллели. Немного, всего человек пять. Место действия вообще одно. И чуть более трёх с половиной тысяч слов. Мало? Да нет, кому-то даже чересчур покажется. Описаны две – нет, даже три мучительные казни. Или все четыре? Больше? Как в одноактной пьесе, действие условно, ритма почти нет, – а темп зашкаливает, грозя порвать манометр допустимого. Почему так? Всего-то и делов, что трое мальчишек зажали одного, а пятый чуть в стороне плетёт какую-то хрень из колючей проволоки. Побесятся и разойдутся. Помятыми, но довольными вернутся домой и примутся уроки делать. Какой пацан без синяков и ссадин? А ведь это только событийный план.

Культурные аллюзии и религиозные символы в рассказе не прячутся, они выставлены напоказ и доступны всем. Более того, тут они актёры разыгрываемой на наших глазах драмы. Сегодня у нас на сцене подают Распятие Христа – не желаете ли отведать в несовершеннолетней постановке? Ну да, как-то не эстетично и мелко: остов строения, грязь, запах нечистот, коммунальные рабочие на заднем плане в котловане ковыряются. Одного мальца пнули пару раз, другой ладошки поцарапал. Это взгляд снаружи – а если изнутри? Внутри кипят страсти. Один пацан думает, что верит в Бога, и до сих пор пытается понять и простить всех. Другой разуверился во всём и мстит, познав страшное от святого отца, отчима по совместительству. Третий пытается убить в себе веру в лучшее, чтобы суметь из стада травоядных жертв перейти в касту хищных повелителей жизни. У четвёртого тело выросло вперёд ума и совести, у пятого наоборот. И у каждого уже есть негативный опыт и воспоминания, которые будут мучить всю оставшуюся жизнь. Как вам такой Young Adult, седеющая инфантерия немощнокрылых вороных пегасов?

Не модно. Не красиво. Пошло как в бытовом, так и в культурном смысле. Мерзко. Насколько надо быть извращённым, чтобы писать подобную гадость! А теперь просто войдите в интернет и пробегитесь по детским сайтам-обменникам. Посмотрите видео, посты, комментарии, лайки. Особенно – снятый детьми на личные мобильники контент. Мешанина похлеще, чем можно кому-то измыслить. Ну да, вот именно ваш ребёнок не такой. Он сидит в башне из слоновой кости на райском необитаемом острове, и воспитываете вы его по древнегреческой системе: один мудрец на одно дитя. У него нет личного мультиустройства, подключенного к сети Интернет, он не ходит в школу и спортивную секцию, не посещает подготовительные курсы и совсем не бывает на улице — вы всюду возите его на личном авто. Он постоянно занят, и у него даже времени нет на всякие глупости. И да, он не может быть одним дома, другим в школе, третьим с мальчиками, четвёртым с девочками, пятым с назначенными задротами, шестым со своей собакой, седьмым с бездомной кошкой. Он не может приспосабливаться и менять маски, он же ещё ребёнок. Ваш ребёнок.

«Слепой Лонгин» сознательно смешивает приёмы драмы и эпоса, эстетику символизма и натурализма, мифическое прошлое с реальным настоящим. Если кто не помнит, Лонгином называли человека, нанёсшего удар копьём распятому Христу. Неизвестно, было ли так, но теперь он официально причислен к лику святых. Знаковые фигуры прошлого очищены и расставлены по полочкам, а дети живут здесь и сейчас. В информационной и бытовой грязи, на обочине бегущих по делам родителей, на периферии взрослой жизни. Не персонажи рассказа, а настоящие дети. И ежедневно делают выбор и совершают поступки, слишком часто руководствуясь лишь тем, чего у них в избытке – эмоциями. Но фокус в том, что А. Холодный не пишет просто чернушку. Присмотритесь: в его современной драме окружающая реальность условна и символична в той же мере, что и сцена на Голгофе. Каждый предмет реквизита получает значение символа и тянет за собой шлейф смыслов и ассоциаций. Не просто кривое отражение Библии, не только и не столько. К сожалению.

Лонгин уверовал, и его жизнь и гибель обрели смысл и значимость. Что получит, где и каким окажется очкарик Лёнька Длинный, всерьёз играя в чужие игры? А ведь не он один тут заигрался. Случилось страшное, непоправимое. Такое, что даже заводила в ужасе. И всё это время неподалёку, на заднем плане сцены, присутствует целая бригада взрослых мужиков. Конечно, прорвавшая канализация под развалинами церкви куда важнее возни школьников. Только вот по кому звонит упавший наземь колокол? Что разрушило Храм Божий? Что за нечистоты разлились на его месте? Взрослые люди работают, обеспечивают своих детей, устраняют глобальные проблемы в плане общем. Быть может, надо уметь видеть и частное у себя под носом? Вмешиваться, даже если оно чужое? Кто там когда сказал, что чужих детей не бывает?

***Бриллиантовая Рука играет в кости***

Про что дилогия «Регулюм» Василия Головачёва? Простой московский рубаха-парень, генеральный директор издательства Станислав Панов тридцати лет от роду, внял-таки ненавязчивому укору ждущей внуков матушки и сделал предложение девушке под тридцать, с которой периодически дружил организмами не один год. Ну как сделал – поставил перед фактом, что сегодня после обеда её отпустят с работы, чтобы расписаться с ним в ЗАГС-е, и что с её начальником, главой банка, он уже договорился в приватной личной беседе. Букет прилагается. Удивительно ли, что на пути к счастливой семейной жизни его самого использовали и сделали аватарой не пойми какого супергероя? Уж лучше на войну, чем на свадьбу!

Одновременно с этим и совершенно случайно его друг-космонавт находит на Луне действующую футуристическую базу неизвестной цивилизации, но никому не говорит об этом. Только бывшему бойцу группы Альфа, после ранения тянущему лямку охранника, их общему со Стасом товарищу. И только потому, что за ним начинают следить какие-то хмурые мускулистые женщины в одинаковых костюмах, но точно не его поклонницы. Странно ли то, что навязчивому вниманию агрессивных женщин подвергся и Стас? А его без малого жена и – оказывается – Любовь Всей Его Жизни пропала так, что будто вовсе не существовала? И что он будет искать её, используя весь спектр случайно приобретённых суперспособностей? Нет, всё логично и предсказуемо.

Несмотря на скачки во времени и пространстве на миллионы лет и миллиарды километров, действие, прямо говоря, примитивно. Пятнашки и потасовки с двумя конкурирующими, но различающимися только по половому признаку секретными службами при участии третьей силы, сверхнаблюдателя и странного господина, назвавшегося ангелом. Напоминает головоломку о переправе в одной лодке волка, козла и капусты, только участников больше. Вместо развития сюжета безостановочно накидываются многоэтажные подробности и отменяемые варианты развития событий. Оказывается, реальность ирреальна, и, плюс к тому, некоторые разумные индивиды способны волевым усилием менять её по своему разумению. Все остальные не сходят с ума лишь потому, что подсознание на каждое изменение создаёт новую память и затирает старую. Конечно же, Стас может менять реальность и борется против других таких же.

Художественный текст дилогии кажется провокационной компиляцией кухонных разговоров о российской политике, Теории Относительности Всего и невразумительной возни человеческих, дочеловеческих и сверхчеловеческих разумных рас, призванной сохранить некое Вселенское Равновесие. Всё ничего, но происходящее можно легко объяснить предсмертным бредом героя (уж не жёлтую ли прессу печатает его издательство?), попавшего в автомобильную аварию в самом начале. Хотя бы потому, что он здесь единственный связующий персонаж, пускай и распадающийся на несколько чуть различающихся автономных личностей. Более того, второй роман дилогии полностью отменяет реальность и события первого, включая самого Стаса-1, подсовывая взамен Стаса-2 из другого варианта реальности. Точно такого же, но почему-то лучше.

Схематически «Пропуск в будущее» полностью повторяет «Регулюм». Экспозиция при участии Великих, передача эстафеты Силы в завязке, многократное спасение любимых женщин и попутное овладение Силой (прочтите правильно) как основное действие. Кульминацией ситуация выбора между своей женщиной и всем миром, продолжение действия – работа над ошибками. Развязкой отеческий нагоняй от Высших, а финал снова открытый. Хочется долго материться на закат. Дубли дублей в зеркальном лабиринте. Героя раз за разом тычут носом, как нашкодившего кота: ты нерешителен, упрям, самовлюблён, слабоволен и вообще не тем думаешь! Мы бы сами всё сделали, но мышей должны ловить коты, а не человеки! А после за шкирку и швырь на улицу – нечего на кухне отираться.

Это хроноопера такая? Увы, – лишь приём, позволяющий герою подгрузить предыдущее сохранение и переиграть очередной слитый на расслабоне момент. Чтобы путешествовать во времени, надо по меньшей мере признавать его существование – а здесь оно прямо отрицается как линейная и даже постоянная субстанция. Важно не время, а поступки. При этом на роман-воспитание цикл никак не тянет. Просто потому, что аксиомы Не Ной и Булками Шевели вербализуются короче. Мелодрама? Никакая средневековая японка так не слушается своего господина и не задаёт так мало вопросов, как возлюбленные персонажей. А самим героям недосуг, они вечно Заняты Делом. Боевик? Если только понарошку. Девочек бить стесняемся, мальчиков только так, чтобы кровь не пошла. Приключение? Да, при этом фантастически и сюрреалистически осложнённое. Короче, Семён Семёныч, снимайте гипс! Бриллиантов там уже нет!

***Венчается Месяц с Луною…***

Одно из так называемых вольных поселений царской России, выросших вокруг угольных или каких других карьеров Урала. Медовые луга, духмяный ветер и вековые сосновые леса. И озверелые от работы и выпивки бородатые мужики с тяжеленными кулаками. Больные, осатаневшие в нищей безысходности, глумливые черноротые бабы. Спившийся, не верящий ни в Бога ни в чёрта поп. Заскорузлые души в телах, созданных для воли, любви и счастья. Видимость свободы и нормальной жизни для сосланных по этапу. Хуже стать может, это все знают. Чуть что – ещё дальше, в Сибирь. А лучше – нет, не бывает. Лишь сестрица-луна, взбирающаяся по небосклону, способна на миг-другой оттаять чьё-то сердце.

Среди таких редких мечтателей неизвестно откуда взявшийся Стёпка-карлик. Мастерит корзины, лукошки, свирели, свистки и резные шкатулочки для базара, объединяющего несколько хуторов. Крылатая, грезящая, гордая душа четвертованного Стеньки Разина, до срока запертая в ныне измельчавшем, проклятом от роду теле. За что, за какое предательство? Царя или любви своей, на потеху друзьям-товарищам в Волге утопленной? Молчит родник, лишь зеркалом грех его отражает. Огнём палит, но не слепой гнев, а стыд пробуждает… Тянется одинокая душа Стёпки к небу, мерцает на окошке лампадкой, зовёт и находит – но вот кружит уже над голубиной парой ястреб…

Светлана Фельде и Олег Киршул используют в повести «О чём плачет Луна» стилистику «на разрыв»: возвышенный, образный, сказово-поэтический текст для передачи скотской действительности. При этом натуралистических описаний быта и уклада жизни нет. О точном месте и времени действия можно только догадываться. Акцент на контрасте земного и небесного, жестокой реальности и высокой мистики. Многогранные, непривычно сложные для малой формы персонажи, достойные классических произведений. Простое действие с легко угадываемым финалом, – и сложный сюжет со скрытыми смыслами, вариативно составляющимися из причудливо переплетающихся символов и культурно-исторических аллюзий.

Кандальный звон и стенания в забое не живописуются – нищенская пустота внутри каждого куда страшнее. Невозможность запеть, пуститься в пляс, обняться или сказать доброе слово. Оловянные глаза, налитые свинцом ноги, повисшие плетями руки. Надсмотрщиков и щелчков кнута нет, но, кажется, с ними стало бы лучше. Появилась бы основа миропорядка, вокруг которой люди сплотились, пусть даже на одной только ненависти к ней. Но никого чужого нет, и копящаяся злоба изливается на своих, в диком хмельном мордобое, или на тех, кто хоть чуть-чуть не такой, как все. Это сестрицу-луну не достать, а полоумной толстухе можно подол на голову завернуть и утешаться всем скопом.

У каждого из персонажей для счастья не хватает… Чего? Стёпке роста и стати, которые все остальные мужики принимают как должное и даже не замечают. Бабам мужниной ласки, насильно достающейся немой сумасшедшей. Работный люд колотится в нищете, бьётся как рыба об лёд, а Пархому Лукичу богатство лишь добавляет хлопоты: зажился на свете, а с собой-то на тот свет не заберёшь... Даже местного батюшку беспрестанно терзает голод, не утоляемый ни яствами, ни самогоном, ни седланием попадьи по нескольку раз на день. Даже полоумную тревожат невнятные, но пламенно-кровавые видения или воспоминания. Душа у неё не на месте. Только ли у неё одной?

Удивительно ли, что встретились две живые души, томящиеся в искалеченных телах? Два изгоя, выделяющиеся даже на общем фоне. Карлик и безгласная, спрятавшаяся сама в себе уродина, которую он назвал Марией. Любовь, сострадание, нежность? Да. Счастье, супружество, долгая жизнь? Нет, только не в этом испакощенном людьми мире. Смутными, сумасшедшими образами смущают читателя странные аллюзии: не Россия ли это, от Разина через Пугачёва до Распутина? Воля, обернувшаяся кровью, и духовность, вырожденная до мракобесия. Желание живой крови напиться довело до вечного клевания падали, а поиск мистических откровений выхолостил дух. Почему? Утоплена любовь в облике княжны персидской – и обезумела Россия, потеряла ребёнка Богородица, пошли по миру Магдалина, Маша Миронова и княгиня Головина…

Венчался Месяц с Луною, а карлик с полоумной толстухой. Она большая, полная, круглолицая, кажущаяся безмятежной и всепрощающей. Он маленький, ущербный и мятущийся, как вечный ребёнок: «Вышел Месяц из тумана, вынул ножик из кармана, буду резать, буду бить…» Не встретиться им на небе и не жить на земле. Не помогут им ни люди, ни закон, ни вера. Позади у обоих огонь и кровь, как багрянец зари, а впереди – тихий посвист сизых голубиных крыльев. Но только если душа крылата… Летят голуби вслед за убегающей от стыда и боли за мир под нею луной, от гор Уральских до моря Каспийского, и бежит родник к Волге-матушке. Будут ли искуплены грехи наши тяжкие любовью вопреки? Нет ответа.

*** Метаморфозы плоти

Вызванный необратимыми изменениями собственного тела страх не исчезнет до того фантастического будущего, когда медицина в своём развитии превзойдёт природу. Увы, сейчас всех равно пугают старость, болезни и травмы. Любое нарушение нормы и целостности ужасает не столько болью, сколько невозможностью его отмены. Вероятно, некоторые из нас регулярно щекотали бы себе нервы, записываясь на приём к пыточных дел мастерам, а Всемирная организация здравоохранения доказала бы полезность этой процедуры – при условии, что после всё можно легко исправить. Напротив, необходимость посещения парикмахера при допущении, что волосы есть только «молочные» и «постоянные», как зубы, станет весьма неприятной.

Обычно авторы ужасов эксплуатируют этот страх, банально насыщая свои произведения расчленёнкой, подробно описывая стадии неведомых хворей и переселяя героев в дряхлые или монструозные тела (недалеко ушли от этого вампиры, оборотни и зомби). Да, страшно – вернее, было страшно, но уже надоело. Разные авторы решают проблему пресыщенной публики по-разному. Одни могут позволить себе тактику боксёров-свормеров, втираясь в доверие и нокаутируя читателя несколькими сериями взрывных и мощных «ударов» на ближней дистанции. Другие, как бодипанчеры, долбят и долбят тяжело и однообразно по «корпусу», изматывая глава за главой, и не факт, что к финалу пробьют «печень» – возможно, читатель просто упадёт от изнеможения. Лично мне кажутся интересными современные писатели, способные нарушить правила и выйти на «ринг» со шпагой или пистолетом. Позвольте представить: «убийца» Вадим Громов («Лепила») и «матадор» Оксана Ветловская («Моя вторая половина») – и да простят они меня за эти странные сравнения.

***В никуда по дороге из жёлтого кирпича, остановка и парковка запрещаются

«Жёлтая линия» Михаила Тырина воспринимается скорее повестью, чем романом. Возможно потому, что при линейном развитии сюжета приключения двух героев, действующих в одной связке, напоминают путь провинциалов в толчее метро и с частыми пересадками. В сравнении со «средним» произведением «попаданческой» фантастики читателю здесь даётся слишком мало действия и детализации, не успевают возникнуть погружение в происходящее и сопереживание. Завязка получилась интереснее всего сюжета: доигравшийся и разорившийся прохвост-адвокат подпаивает опустившегося интеллигента, чтобы вдвоём не так страшно было влиться в ряды граждан единой галактической цивилизации, для которой всё человечество значит меньше муравьиной кучи в безвестном лесу. Уснули на Земле, проснулись внутри инопланетного звездолёта-транспортника, далее последовательно сменяются ледяной, болотный мир и планета-мегаполис. Заявленный потенциал не раскрывается не только и не столько потому, что всё начинается и заканчивается слишком быстро. Автор ставит ударение не на развлечении читателя, он ретроспективно и абсурдистски изображает перестройку и постперестроечный период в России. Ненавязчиво и опосредованно, в аллегорической форме и фантастическими средствами демонстрируются особенности «бизнеса», возникшего после приватизации на руинах государственных предприятий, Первая чеченская война и общество вне морали, культуры, идеологии и религии. Назвать произведение антиутопией нельзя, поскольку читатель, не знакомый с этими реалиями, не заметит параллелей, и автор не желает помогать ему в этом. Его герои не сравнивают и не делают обобщений, они приспосабливаются и пытаются продвинуться в жёсткой иерархии цивилизации статуса, основанной на зарабатывании «экспы» в денежном эквиваленте. Несмотря на то, что один из них хваткий делец и жулик, а второй наивный и доверчивый гуманитарий – и эта разница действительно неплохо обыгрывается – оба выступают в роли безымянных статистов, от всех усилий которых ничего не зависит. По сути, книга представляет собой то, что они смогли или успели заметить и частично осознать, находясь в состоянии постоянного стресса от непрекращающейся смены событий и внезапно открывающихся доселе неизвестных законов и условий существования чужого для них мира. Просто двух очень разных и ничего не понимающих человек засосало внутрь огромного саморегулирующегося механизма, проволокло между трущихся деталей, прожевало и выбросило наружу. Выжили они лишь чудом и волей автора, а вовсе не из-за того, что сцепились вместе и помогали друг другу. Финал закольцован с прологом, а личный выбор и жертвенность героев ничего не дали им самим. Ни славы, ни положения в обществе, ни заработка, ни семьи, – начинай всё с нуля, если остались силы, здоровье и воля к жизни. Любопытно, что прозвища двух основных персонажей («Беня» и «Щерба») намекают на президента Ельцина Б. Н. и предпринимателя от государственной деятельности Щербакова В. И. По-моему, ничего сверх изображённого книге эти имена не дают. Случайное это совпадение или действительное мнение автора, мне не известно. Возможно, читатели, не бывшие в девяностые годы подростками и детьми, поймут и это.

Замечательный текст, имеющий самостоятельную ценность. Передать атмосферу цикла без спойлеров и конкретики, обозначить его основные векторы для «примерки» входящих в него произведений на свой вкус в тот самый момент выбора — «прочитать или отказаться» — это дорогого стоит!

Хочется выразить благодарность Paganist-у именно за отзыв, в котором представлены три возрастных прочтения «Алых парусов» Александра Грина. Великолепно!

Я очень уважаю людей, способных не только прочесть, но и сказать что-то достойное о таких памятниках культуры, как «Махабхарата». Angvat в своей рецензии смог уловить и заострить внимание на особенностях морали и взгляда на мир, переданных в оригинальном произведении. Ему удалось то, что не смог или не захотел изобразить уважаемый и двуликий Генри Лайон Олди в трилогии «Чёрный Баламут».

***Двойной автодраббл***

«Мойский призрак» — интересный эксперимент в творчестве Алексея Холодного. На момент написания отзыва в цикле уже четыре готовых главы-рассказа, плюс один в уме. Четыре полноценных и законченных событийных произведения с развитой системой персонажей, последовательно и логично соединённых в единое повествование. Чем дальше — тем страшнее — в хорошем смысле. Но в антологии «Зов» вышел только дуплет из двух первых. Такая вот ситуёвина!

Работаю с тем, что здесь, но названия глав со временем могут различаться. Итак, 19-й век, Санкт-Петербург, окрестности реки Мойки, — отсюда и название. История несчастной любви и сделка с чёртом: страдания, борьба и расплата. Литературные шаржи присутствуют, но в целом ощущается ближе к народной традиции, чем к литературной.

1. О мёртвом художнике замолвите слово

Если коротко, то как в анекдот-эпопее поручика Ржевского: «Гусары, молчать!» Жена умерла до срока, и муж решает красиво, по-офицерски, застрелиться у её могилы. К добру или худу, но тут его за руку поймал призрак. Весьма словоохотливый и похотливый призрак, испорченный «квартирным вопросом». Знаете, перчёненько получилось.

2. Игра

Карты, деньги, вино, офицеры и снова дама, но опять не пик. Сцена-оборотень, внезапно показавшая здоровенные клыки. Акцент снова постепенно смещается с литературной и «питерской» на собственную авторскую мифологию. Манерный эстрадный фарс а-ля Александр Малинин или, прости Господи, Николай Басков уступает место нормальной здоровой чертовщине из «Тьмы языческой» (раннего сборника Алексея Холодного). Оно и к лучшему!

***Сборный комикс***

***

Доподлинное «отцовство» романа «Альмарик» неизвестно и, более того, неопределимо. Точных данных нет. Считается, что его дописали по черновым наброскам Роберта Ирвина Говарда. Не то Отис Клайн, известный в России омнибусом «Опасная планета» от издательства «Армада» 1997-го года. Не то Отто Биндер – автор комиксов, специализировавшийся на Мэри и капитане Marvel, Супермене, Супербое и Супергёрл.

Моё мнение заключается в том, что «Альмарик» – компиляция условно говардовских сцен и образов, проделанная коллективно, как минимум двумя указанными авторами. Существование черновика представляется мне сомнительным. Почему? Weird Tales сенсация потребовалась не для того, чтобы заполнить колонку с мая по август 1939-го года, но чтобы реанимировать интерес постоянных читателей и привлечь внимание публики. Напоминаю, что журнал потерял сразу двух авторов подряд: Р. И. Говард застрелился в 1936-м году, а Г. Ф. Лавкрафт умер в 1937-м.

Почему именно компиляция? Потому, что фрагменты творчества Р. И. Говарда узнаются, но они будто взяты из разных его произведений (и даже циклов). Их слишком много, и они так криво сшиты, что произведение не дотягивает до стилизации. Скорее всего, соучастником (если не инициатором) мистификации был сам Фэрнсуорт Райт, редактор-составитель журнала с ноября 1924-го по март 1940-го. Для чего он пошёл на это? Для того же, для чего почти в каждом номере после самоубийства автора публиковались его стихотворения, а после и рассказы умершего Говарда Филлипса Лавкрафта. Надо было не только почтить память друзей, но и удержать покупателей.

Вероятнее всего, эксперимент не удался, именно потому в «кладовочке» больше ничего и не «нашлось». Спустя номер после финальной части «Альмарика», в октябрьском Weird Tales, словно на пробу повторно печатаются «Черви земли» Роберта Говарда, написанные и опубликованные ещё в 1932-м году – и на этом всё. Автор пропал (как и Г. Ф. Лавкрафт), редактор сменился, журнал и его наполнение стали другими.

***

Персонажи, мир и темы «Альмарика» в равной мере могут принадлежать как Р. И. Говарду, так и любому другому автору. Вот всего несколько примеров.

В повести 1911-го года «Лютый зверь» Джек Лондон уже изобразил молодца из Скалистых гор, способного нокаутировать медведя, но не прижившегося в современном боксе.

У О. Клайна в трилогии «Роберт Грэндон» 1929-1933-го годов есть учёный, открывший мгновенное перемещение на другую планету.

Э. Р. Берроуз в романе «Тарзан и сокровища Опара» 1916-го года описал половой диморфизм затерянного города-государства, женщины которого прекрасны, а мужчины мало чем отличаются от обезьян.

С летающими людьми воевали говардовские Соломон Кейн и Конан.

Подземные вырожденцы, додревние монстры почти божественной силы и последыши нечеловеческих рас, бывшие богами и демонами пращуров человечества, равно встречались у Р. И. Говарда и Г. Ф. Лавкрафта.

Сторонником теории внеземного и гибридного происхождения человечества был О. Биндер.

Откуда могла взяться Стена, разделяющая северное и южное полушария планеты Альмарик, мне не известно, но она более чем интересна.

Главное отличие Исау Каирна от всех подлинных героев Р. И. Говарда в том, что он занимается отстранёнными размышлениями и самолюбованием. Поразительно – но восхваление собственной мощи и неукротимости здесь вложены в уста героя. Вместо монолитного в единстве тела и духа, желания и поступка дикаря или фанатика, от которых даже магия отскакивает, в «Альмарике» изображён рефлексирующий в пределах своих скромных возможностей атлет, похожий на устроившегося работать журналистом выпускника спортфака.

Наконец, если говардовские персонажи живут в тексте, то Исау рассказывает о жизни. Да, есть у Р. И. Говарда и цикл о видениях Джеймса Эллисона, но в каждом из них рассказчик чётко отделён от деятеля, одновременно являясь им в другом воплощении. Здесь подобный персонаж тоже есть – учёный, спасший Исау от правосудия – но это другой человек, который лишь ретранслирует чужое послание. Убери его, и останется один хвастливый рассказчик.

Наконец, герои Р. И. Говарда всегда были самодостаточной неодолимой силой, даже если и водили ватагу. Уж на что-то – но на то, чтобы спасти любовницу, попутно разрушив какой-нибудь тысячелетний культ вместе с городом-крепостью и убив бессмертное чудовище, способностей им хватало. Здесь же Исау для осуществления задуманного потребовалось собрать целое войско.

***

Сюжет романа можно охарактеризовать тремя словами: реактивный, заимствованный и фрагментарный. События, условия и локации сменяются быстро, но связь между ними условна, и никакого плавного перехода даже предусмотрено не было. Будто к одному фрагменту спешно подставляют другой, надеясь, что за их частой сменой никто не заметит некоторых странностей. Например, поразительного сходства сюжетной схемы «Альмарика» с берроузовской «Дочерью тысячи джеддаков» 1912-го года. Или того, что внутренняя логика повествования регулярно подменяется желанием автора сделать что-нибудь неожиданное. Или упрощения условно говардовских сцен до описательных пиктограмм.

К примеру, перечитайте внимательно шестую и начало седьмой главы – ночные злоключения Исау и Альтхи в руинах мраморного города и странная буря, заставшая их утром на равнине. Выбраться из-под трупа гигантского «единорога», обнаружить остатки трапезы людоедов и останки самих каннибалов, бегать во тьме за манящим женским голосом бесформенного монстра, подраться в подземельях с собакоголовыми карликами, закидать камнями огромного паука, встретиться с ходящим в буре Великим Слепым… Не слишком ли много всего и сразу? Р. И. Говард писал проще, но зато полнокровно. А здесь просто свалили всё в кучу.

Что удивительно, «Альмарик» при всех своих недостатках и неустановленном авторстве отторжения не вызывает. Читается запоем, и даже хочется продолжения. Но при внимательном рассмотрении он оказывается не литературным романом, а графической новеллой без иллюстраций. Произведением, в котором рисунки имеют основное значение, а текст на подхвате. Учитывая брата-художника Отто Биндера – Эрла Эндрю Биндера – нельзя отрицать того, что Weird Tales и планировал графический роман, но коллективу не хватило времени, таланта или желания. Жаль. В исполнении Фрэнка Фразетты или отца и сына Ройо я бы ознакомился с комиксом даже сейчас.