»...автор пытается придать повести некоторую автобиографичность, претендуя на хорошее знание мест, местных обычаев и культур.»

Автор ничего не «пытается» и ни на что не «претендует». Эта книга написана человеком, который жил в описываемых им местах и знал их как свои 5 пальцев, не говоря уже о том, что некоторые географические обьекты описываемого региона были открыты им впервые и нанесены на карту под его именем. Что касается знания «местных обычаев и культур», то на Шульца по сей день ссылаются в серьезных этнографических работах, считая его вполне надежным источником по культуре и обычаям черноногих, язык которых он знал в совершенстве уже хотя бы постольку, поскольку всю их совместную жизнь разговаривал на нем со своей женой-индеанкой, не знавшей английского вообще.

Если говорить о «робинзонадах», написанных на конкретном и достоверном географическом и этнографическом материале, то надо читать не «Робинзона Крузо», а вот эту самую книжку. Помимо интересного сюжета получите вполне реальные и рабочие сведения по выживанию в дикой местности зимой без спичек, железных орудий труда и огнестрельного оружия. Очень полезная и увлекательная книга.

П.С. Советую читать в издании «рамки» 2018 года — исправленном и дополненном.

«Но какая между ними принципиальная разница? — не понимаю.»

Принципиальная разница между «хорошими и добрыми» пикуни и «плохими и подлыми» кроу очень простая. Это разница между «своими» и «чужими». Поскольку Шульц был женат на индеанке из племени пикуни, жил среди них, а их сын также принадлежал к этому племени, пикуни были для него «своими», а их враги — «чужими». Отсюда моральная оценка. Что тут непонятного? Иначе и быть не могло. А так, если хотите понять разницу между хорошими и плохими индейцами, вспомните крылатую фразу генерала Шеридана: «Хороший индеец — это мертвый индеец» :-)

Несколько слов по поводу нового перевода (Эйвадиса). Конечно, любопытно узнать то, что осталось «за кадром» старого советского перевода. В основном, это детали — психологические, или визуальные, дополняющие действие и придающие чтению новые оттенки. В частности, сцена попойки в палатке Матотаупы выписана со всеми нелицеприятными подробностями, по понятным причинам удаленными из старого советского перевода...

В целом, приятно было перечитать заново любимую с детства книгу 35 лет спустя — благодаря новым деталям читается с интересом от начала и до конца. Однако, несколько негативных моментов следует все же отметить. Во-первых, иллюстрации. Книга многое потеряла в новом оформлении, лишившись замечательных рисунков Кускова. Иллюстрации Парамонова (в издательской аннотации книги названные почему-то «прекрасными»), увы, лишены той экспрессии и динамики, того неповторимого колорита, что присутствовали в графике Кускова, хотя стилистика обоих художников весьма схожа и местами даже в композиционном плане — особенно, когда рисунки иллюстрируют одни и те же эпизоды. Однако, несмотря на довольно условное изображение, лишенное этнографической точности, детали одежды и быта, а также оружие индейцев у Кускова переданы гораздо лучше, чем у Парамонова, на рисунках которого каменные палицы дакота выглядят как дубины, кремневые ножи — как испанские кинжалы, а жилища индейцев выглядят как игрушечные. Кстати, о жилищах... Почему-то в новом переводе Эйвадиса типи дакота упорно называются «вигвамами», в то время как это совершенно разные типы жилища, изготовленные из разных материалов и имеющие разный размер и конструкцию. В тексте оригинала нет никаких «вигвамов», а есть лишь «типи» и не понятно, зачем было это менять? Если слово «типи» звучит менее привычно для среднестатистического читателя, чем «вигвам», можно было дать комментарий, как это и было сделано в издании 1970 года. То же касается и «штанов», которых дакота, как известно, не носили. Вместо них одеждой служили леггины — ноговицы, крепившиеся по-отдельности на поясе. В старом переводе Девеля эти слова были приведены правильно, а вот в новом, увы, нет. Неужели так сложно было свериться со старым переводом? В целом книгу можно порекомендовать всем, кто хотел бы прочесть роман целиком, без купюр. Надо надеяться, что вторая и третья части трилогии в новом переводе не заставят себя долго ждать...

Это «ревизионистский» вестерн — как раз тот случай, когда реализм является лишь внешней оболочкой для по сути своей постмодернистской трактовки жанра. Классический вестерн подразумевает наличие морали и четкое разделение добра и зла. Жанр настолько мифологизирован, что любые попытки отойти от канона воспринимались критиками и публикой до 60х гг ХХ в. как кощунство и цинизм. Макмуртри написал свою сагу в сер. 80х гг, когда ревизионизм стал чем-то вроде нормы. Положительные персонажи и рельефные злолеи уступили место неподдающимся четкой моральной оценке «злым, плохим, хорошим» . Что касается характеров персонажей Голубя, то они скорее всего имеют вполне реальных прототипов — хиппарей из комунны Перри-Лэйн, где в молодости тусовался сам автор вместе с «Веселыми проказниками» Кена Кизи. Типажи абсолютно те же — девицы легкого поведения, фрики, доморощннные философы, скитальцы like-a-rolling-stone, маньяки навроде Мэнсона — все это скорее персонажи эпохи психоделической революции 60х, нежели реального Дикого Запада позапрошлого столетия. Книга стильная и насыщенная массой аллюзий начиная от боккаччевского «Декамерона» и заканчивая текстами американской фолк-музыки 60х. Нелинейный вестерн, хотя при поверхностном чтении может вполне сойти за таковой.

Как там сказано у проррка Екклесиаста? Все возвращается на круги своя, или, точнее говоря, «все идет в одно место»))). Отнюдь не случайно, что Кен Кизи и Кен же Баббс, будучи по сути зачинателями психоделической революции, пройдя через все тяжкие, пришли в итоге именно к вестерну. Вестерн для Штатов — это примерно то же самое, что былины «владимирова» цикла для России или «артуриана» для Англии — некое «время оно» (в терминах Мирчи Элиаде) — не столько реальная история, сколько мифология — неисчерпаемая кладовая символов, источник энергии, эстетики и смыслообразующая система координат. Обращение к вестерну для американцев — это возврат к истокам — истокам культуры, архетипам, сформировавшим самосознание этноса, нации или суперэтноса — это уж как угодно. Весьма примечательно в данном плане, что все главные «веселые проказники» 60-х гг прошли этот путь — начав с психеделиков и закончив возвратом к корням — Джерри Гарсия из Грэтфул Дэд, стартовав с затейливых психоделических импровизаций, пришел к незамысловатому ковбойскому кантри, Ларри Макмертри (также бывший обитателем комунны на Перри-Лэйн) создал эпик-вестерн-одиссею «Одинокого Голубя», ну и Кизи с Баббсом в стороне не остались — и их занесло из пронизывающе-холодных открытых космических просторов психоделии к теплой родной почве — силу земного притяжения преодолеть ох, как тяжело. В итоге получился крепкий, добротно сработанный вестерн со всеми его атрибутами — характерной романтикой и эстетикой, интригой, сюжетной динамикой, лаконичными, но западающими в душу фразочками а-ля «народной мудрости», не чуждой порой самоиронии и крепкого словца. Не отрицая всей значимости «Полета над гнездом кукушки», скажу лишь что мне, как любителю вестерна, роман понравился больше всех иных произведений Кизи вместе взятых. Хотя бы уже потому, что в нем наконец-то сбылась та «мечта идиотов», о которой было лишь заявлено в «Полете»: Вождь Швабра, пробив пультом зарешеченное окно психушки, вырвался-таки из тесной тюремной камеры наружу — туда, где и был рожден — на вольные и бескрайние просторы Дикого Запада.

Три ковбоя Кизи (один из которых индеец, а второй — чернокожий и лишь младший из них — белый) — это вполне реальные исторические персонажи, участники орегонского родэо 1911г., но по сути это три богатыря русских былин. Их история — это миф, а автор этой истории суть сказитель. Разумеется, это отнюдь не классический вестерн, а вестерн с неким «прищуром» — такое возможно и мог бы написать О' Генри, но лишь принимавший в молодости «кислоту», тусовавшийся с хиппарями и битниками, слушавший джаз с роком и пропитавшийся постмодернистской литературой. Для моих личных мозгов последняя книга Кизи — не что иное, как хорошее землетрясение в десять баллов по, впрочем, уже порядком устаревшей десятибальной шкале Росси-Фореля. Ставлю десятку.

Это совершенно чудесная мистификация! Если иронический детектив и ироническое фэнтези известны у нас достаточно широко, то об ироническом вестерне такого не скажешь. На память приходит лишь Лимонадный Джо Брдечки, да может, пара-тройка рассказов О'Генри. Книга «Маленький Большой Человек» — великолепный образчик этого жанра. Автор, прекрасно разбираясь в литературе (в т.ч. и научной — явно присутствуют отсылки к работам Дж. Гриннела по истории шайенов), вводит в реальность Дикого Запада 2 пол. XIX в. вымышленного персонажа, действия которого влияют на ход истоического процесса таким образом, что история разворачивается ровным счётом именно так, как она и шла на самом деле. Никакой «альтернативщины»: генерал Кастер, как и полагается, погибает в битве при Литтл-Бигхорн, Дикий Билл Хикок получает пулю в затылок, а шайены уходят в резервацию, но все это происходит благодаря непосредственному вмешательству в ход событий вымышленного персонажа — Джека Кребба, чье имя в итоге оказывается стертым в исторических хрониках. Подобный прием использовался в литературе не раз — например у Станислава Лема в «Звездных дневниках Йона Тихого». Книга Бергера насыщена искрометным юмором, который, в сочетании с иронией и обилием фактов, делает ее обязательной для прочтения всех, интересующихся тематикой вестерна и индейцами. К сожалению, имеющиеся на данный момент переводы далеки от совершенства. Харьковское издание более полно воспроизводит текст оригинала (хотя и не без досадных купюр — нпр. сцена битвы при Литтл-Бигхорн сокращена почти на треть), а издание Терры (1 том трехтомника «Дети лесов и прерий») , существенно выигрывая в художественном отношении (многие сцены, которые совершенно не смешно читать в харьковском переводе, здесь переданы с потрясающим юмором), уступает ему в полноте примерно на четверть. Почему роман решили сократить так сильно — для меня остается тайной. Книга явно нуждается в новом переводе. Тем более, что у нее есть продолжение, описывающее приключения главного героя в Европе в составе шоу Дикого Запада Баффало Билла. Экранизация Артура Пенна с Дастином Хофманом в гл.р., на мой взгляд, гораздо слабее книги, хотя и пользуется почему-то большей известностью. Остается добавить, что автор книги почти догнал своего персонажа по долгожительству, прожив не много, ни мало, а 89 лет.

П.С. книга вышла не в 1929 году, как заявлено в описании, а в 1964м. Такое могло быть написано только после выхода человечества в открытый космос, синтеза лизергин-диэтиламида и появления битлов)) !

Книга конечно не нуждается в похвале — она выше всяческих похвал, а вот изданий приведено что-то маловато, учитывая их общий обьем. У меня на полке стоит дореволюционное издание 1903 г с полным комплектом иллюстраций Фредерика Ремингтона, воспроизводившихся впоследствии в СССР лишь в купированном виде — в изданиях, где по идеологической причине была порезана глава «След белого» — а как же, воспевает приход белых миссионеров — нехорошо! Иллюстрации, меж тем, настолько примечательные, что вдохновленный ими (как и текстом самой поэмы естественно), знаменитый режиссер Сергей Параджанов задумал экранизовать сие произведение — причем не где-нибудь, а в натуральной локации — на природе Америки с настоящими индейцами в ролях. Но, не успел... А был бы фильм подстать книге — не хуже пресловутых «Танцев с волками» и уж во всяком случае получше канадской экранизации. Вообще иллюстрации к этой книге — отдельная песня. Из советских изданий больше всего нравятся гравюры Овчинникова — отлично передают волшебную атмосферу легенды. Даже не понятно, почему Литпамятники не взялись за такую вещь. Было бы самое то — с параллельными перереводами Бунина и Михайловского, а также Майкова и обстоятельными комментариями. Есть очень хорошее исследование Л.И. Ронгонен «Генри Лонгфелло и его Песнь о Гайавате» (1982г), в котором прослеживаются фольклорные истоки поэмы, часть из которых восходит к индейским мифам и запискам путешественников (нпр. художника Джорджа Кэтлина), а часть — к Калевале.

Перевод в издании 2021 года выправлен не «немного», а довольно существенно. Несмотря на великолепный в художественном отношении стиль советских переводчиков Шульца, эта повесть (как и все остальные) претерпела множество искажений: идеологических — связанных с восприятием индейской религии, а таже роли колонизации белых в истории аборигенных культур. Масса мелких деталей по всему тексту также были упущены в предшествующем переводе и восстановлены в новой редакции. Это касается не только «Сына племени навахов», но и всех остальных ранее издававшихся повестей Шульца. В полном виде на русском (в издательстве Престиж) они издаются впервые!

П.С. относительно времени действия. События, описанные в книге разворачиваются не «за сто лет до героев Фенимора Купера», а как раз наоборот: действие «Последнего из могикан» происходит в 1757г, а битва у пуэбло Медведя, с которой начинается «Сын племени навахов», произошла в 1870. Просто Шульц (точнее, его персонаж-индеец) называет мексиканцев «испанцами» и это может создать у читателя иллюзию, что события происходят во времена конкистадоров.

П.П.С. По поводу «плосковатости и бинарности» персонажей Шульца. Большинство персонажей Шульца — это люди, которых знавал он сам. Данная повесть — не исключение: Шульц действительно был знаком с Уампином и сохранилась их совместная фотография (приведенная в издании 2021 года в дополнительных материалах). Как раз характеры персонажей Шульца максимально приближены к жизни и реалистичны. Поскольку в реальности редко встретишь рельефных и пафосных типажей вроде куперовского Кожаного Чулка, они могут показаться на контрасте с популярной романтически-приключенческой литературой о индейцах несколько «плосковатыми». Но это художественная особенность реализма ХХ века и его отличие от романтизма века XIX, а вовсе не недостаток писателя. Если под «бинарностью» понимается наличие в тексте четко выраженного протагониста и антагониста, то сравните, опять же, оппозицию Купера Ункас-Магуа (абсолютный герой и абсолютный злодей) с шульцевской оппозицией Уампин-Огота (вполне реальные человеческие характеры без рельефной гипертрофии) — и все встанет на свои места...