Уважаемый Владимир Владимирович, прочитала вместе со своим сыном Вашу книгу <<Следствие по делу стеклянных человечков>>.

Решила написать свой отзыв на Ваше произведение.

Задумка книги интересная, моего сына (ему сейчас 6 лет) она очень заинтриговала. Но вы используете слишком закрученные фразы в этом произведении. Я читала его, сами понимаете, вслух. Это делать не очень легко из-за закрученных фраз и длинных предложений.

Также для прочтения вслух эта книга не очень удобная, т.к. в диалогах не всегда понятно кто что сказал.

И ребенку ее читать было крайне сложно из-за этих же сложных предложений, хотя текст напечатан крупными буквами, которые подразумевают самостоятельное прочтение детьми.

Опять же, слова, которые крайне редко используются, я так понимаю, нежелательно печатать в таких произведениях, например: убыстряться и колокольцы.

В общем Ваше произведение оставило приятный положительный эффект от его прочтения. Надеемся, что и в дальнейшем Вы будете публиковать свои

интересные произведения.

С наилучшими пожеланиями Ваши читатели: Инна и Славик.

В кратком анонсе к повести Владимира КУЛИЧЕНКО «Клуб города N» в нескольких предложениях изложен сюжет: «Действие происходит в 1914 году накануне Первой мировой войны. В провинциальный город N приезжает врач-невропатолог, который…». Повествование ведется от первого лица, главного героя повести, врача Павла Дмитриевича Рослякова в лучших традициях классического изложения. С первых предложений удивил язык письма, не испорченный, традиционный и чистый. Так писали действительно в 19 столетии или начале 20 века, в минувшую эпистолярную эпоху, с милыми подробностями, обстоятельно и неторопливо. В наши времена мы уже разучились так старомодно изящно излагать свои мысли на бумаге, но еще можем откликнуться, внемля каждой строчке. Я специально употребила здесь слово внемля вместо привычного, но давно стертого слушать.

Читательское погружение во времена столетней давности удивляет своей точной стилистикой языка и времени. Например, «Я выходил во двор, здоровался с Ермилом, шел на берег реки или, по настроению, садился в вагонную конку, запряженную постовыми лошадьми, и ехал через весь город. Столовался в трактире, где можно было угоститься не только румяной гусятиной с молодым вином, которое в крепких бочонках доставляли с речных складов, но и спросить самовар, что я и делал с неизменным постоянством».

Хорошо-то, как, изящно и верно. Хочется полюбопытствовать у автора, и где это вы, уважаемый, набрались таких оборотов и прелестных выражений. Со страниц критических изданий многие трубят, что век 21 на дворе, хочется новья, новаторства, некого переворота в словесности, а здесь, на тебе, забытый русский слог, неспешный, рассудительный, неспроста все это, ох, неспроста… Повесть из современной фантастики, надо дальше почитать, что-то такое ждет дальше…

Жанры давно поделили литературу на серьезную и развлекательную. В развлекательных книгах сюжет захватывает буквально с первых страниц, скорости включаются с полуоборота, завладевая читательским вниманием до окончания сюжета. Порой интрига сюжета раскручивается, как сжатая пружина, тут не до описания природ, психологии главных героев и другой лирики. Тут бы удержаться в кресле пилотируемой книги, скорости сюжета которой порой впечатляют. Дух захватывает. Такое чтение для любителей острых впечатлений.

Но есть и другая литература, предполагающая раздумья читателя вместе с автором, некое сотворчество и сопереживание, откровения и открытия. На современном слэнге молодых это звучит, как полное переформатирование, изменение и улучшение экологии душевного пространства. С такими книгами читатель растет, духовно мужает, становится личностью, готовый не только к личным переменам, но и у усовершенствованию общества. Конечно, в лучшую сторону.

Жанр фантастики гибкий и непредсказуемый, позволяющий автору экспериментировать, конструировать из прошлого будущее, наводить ужас и пугать страшилками за каждым темным углом. Это такая игра воображения, яркая, сложная, у талантливых авторов это получается превосходно и порой непредсказуемо. И часто читатели жаждут острых впечатлений и разрядки, не получая их в пресной монотонной офисной жизни. Недаром сегодня многих представителей этих кабинетных профессий – банковских, учрежденческих служащих – называют обидным словом планктон.

Голос нашего героя врача Павла Дмитриевича очень тихий, обращенный в себя. Живет он по выходу в отставку на скромный пенсион, незаметно, уединенно, как и подобает маленькому человеку в неком губернском городе N, погруженный в собственные переживания. События разворачиваются так же тихо и неторопливо, заставляя читателя внутренне подбираться и ожидать где-то рядом подвоха. «…слабая моя душу твердила иное: по заведенной привычке мнилось, что я беден, жалок, несчастен, – если не в сию минуту, то стану совсем скоро». Впечатление, что автор и сам из того давно минувшего времени. Это редко кому удается в полной мере. Меня очаровывает литературная словесность больше, чем даже интрига сюжета. Я следую за повествованием, а оно такое, как и должно быть, неспешное, подробное, мне нравится авторские описания быта, доходного дома (меблированного), прибрежной реки, людей.

Тут все проистекает, как было в прежние, славные старые времена «Минула неделя. Ударили морозы, я не выходил во двор, читал до ломоты в затылке…» (сегодня чтение заменено на другие сильные впечатления, которые можно полусить в барах, на дискотеках).

«…Зима, казавшаяся нескончаемой, как лента Мёбиуса, внезапно исчерпала себя – как будто что-то сломалось в отлаженном механизме природы: налетели стаей теплые ветра, разогнали холодные туман, просели побуревшие снега, слились с землей на пригорках, застыли в низинах лужинами, ледовую рубаху на реке разорвали трещины».

Автор в лучших традициях качественной словесности наслаждается сам описанием природы, приглашает к своему пиршеству читателей, и искушенный, подготовленный на кроваво-мясных убийственных перипетиях чтива фэнтэзи читатель немного недоумевает, переводит дух и поддается на авторскую серебряную дудочку. Мы помним ее сильнейшее воздействие, как она зачаровала скопище страшных крыс в сказке великого сказочника Андерсена.

Герой получает очередное письмо от таинственного инкогнито. Молодой врач в статье высказал свое предположение о лечении лицевого нерва, прогрессирующего паралича лицевого нерва, так называемый феномен «головы и глаз куклы», намереваясь лечить методом болевого шока.

Среди бытовых вещей и действий, которые окружают героя, то ли он идет в баню, или в библиотеку, где абонировался на чтение, (забытые обороты как, например, о враче, который не лечит, а пользует), нарастает странная тревога. Незаметные мелочи, как приотворенная дверь, слабые ароматы, ночные звуки внизу, приглушенные шаги, падающая посуда, обволакивают, подступает оцепенение не только у героя, но и у читателя, как и мысли о том, что лежит не на поверхности, а о подлинных причинах заинтересованности посторонними людьми особой незнакомого врача.

В жизни героя появляется женщина, из клуба больных контрактурами, «ее непроницаемое лицо гипнотически притягивало – и необычны совершенством, и трагической окаменелостью». Наш герой живет двойной жизнью. Одна видна на поверхности, его мятый вид, одичалость, странности в поведении не ускользнули от работника по дому Ермила, беспокоят его окружение, директора училища, где врач преподает на сестринских курсах, коллегу по работе, хирурга Сумского. Другая сторона, мрачная, темная и таинственная, не понятная самому герою, терзает молодого человека, это странные предчувствия, сны, полутени, полутона, видения «я начал чувствовать, что в моей жизни, доселе, в сущности, малоценной и бессмысленной, появилась смутная потребность существования… Порой мне казалось, что все это чепуха, следствие душевного переутомления, моей извечной нервозности».

Автор ведет героя по смутным снам, где прячутся какие-то люди, или нелюди, андрогинны, все окутано сумерками или наступлением ночи, не покидает ощущение, что в днях тех нет света, солнца, настоящего. Все, что происходит с героем его выдумка, привидение больного воображения, все так болезненно, что действительно напоминает долгую хроническую хворь. Ему все время кажется, что кто-то неотступно за ним наблюдает, подслушивает, знает его тайные мысли и будущие поступки. Он ведом, его сознанием манипулируют, подчиняя некой неведомой силе. «В одну из ночей привиделось – потолок в моей разверзся, громы громыхают над головой, спустилось небо, исполосованное, как ножом… У него обличье колдуна, серое рыхлое лицо, седые усы до ворота темной рубахи и цепкий сверлящий взгляд. Осклабясь, ведун пододвигает нож по столу, подсовывает мои иссохшие пальцы… Я, наверное, болен, у меня галлюцинации, я брожу по жизни, как лунатик по карнизу, но рукоять ножа в моей руке тверда, осязаема, реальна».».

Игры с нечистой силой не всегда приводят к доброму концу. Захотелось простых, даже пустых страшилок, где герои рубятся, стреляют, тонут, падают с высоток, перескакивают над пропастью легко, умудряясь послать изящный поцелуй милой даме, прячущейся за занавеской в глубине окна… Какие милые сюжеты, легкомысленные по своей пустой бессодержательности и предсказуемости. Сколько бы ни рубились вояки, сколько бы их не преследовали мнимые враги, как то все так ладненько, уютненько, совсем по-домашнему, с классическим хэппи ендом.

Никакой душевной смуты, беспросветного одиночества и тоски, сравнимой со вселенским одиночеством и вечными вопросами, пусть даже и упрятанными в обложку современной фантастики. Бедный, растерзанный герой на грани помешательства, какая черная дыра у него внутри, в которую он испуганно заглядывает, сломленный и слабый, какая мука гонит и гонит его, то на городские окраины, то к пустынному берегу реки. «Я порывался уйти, но незримые цепи удерживали меня – цепи в моей душе. Уже не страх, не любопытство, не покорность, а ощущение принадлежности к некоей тайне удерживали меня на месте, покуда предрассветный щебет птиц не пробудил мое сознание».

Однако, какое препарирование души, с медицинской сдержанностью и профессиональным любопытством (а что из всей этой затеи выйдет?), и авторским хладнокровием. Хорошее пособие получилось бы для будущих врачей-психиаторов.

А может не надо так близко приближаться к запретному, запредельному, сколько было в истории таких экспериментов, хотя бы у того же Н.Гоголя. Если бы не его маниакальное любопытничание и писательские опыты, которые он относил к греховному занятию, может быть тихо молился некий инок в одинокой келье, не подарив миру «Вия» и других творений. А вот его несокрушимый дух часто искал, и уходил в запрещенные пределы, подкармливался собственными фантазиями и видениями, пробуждая застарелую, глубоко гнездившуюся болезнь, которую, в конце концов, писатель и высвободил из тенет своего сознания, став заложником, вечным скитальцем и не упокоенным страдальцем довольно недолгой жизни.

Как часто нас читают не так, как мы пишем. И кто пишет нашей рукой?

В реалистически выверенную, совершенно правдивую жизнь врача как будто бы вмешивается параллельная плоскость, все более и более разрушая его нешуточными внутренними страстями и мыслями, душевная раздвоенность гнет его, он ищет разгадки в разговорах и встречах с таинственной Юлией. Именно она уверяет его, что за андрогинами стоит некая сила, не та, что стоит за людьми, именно андрогины способны увести избранных из круга безжалостной тени фатума. Это важный момент, может даже разгадка всего заковыристого сюжета.

У читателя возникает не меньше вопросов, чем у главного героя, и все их автор не подносит на блюдечке, заставляя читателей активно включиться в некую интеллектуальную головоломку.

В повести нет круто закрученного сюжета, головокружительных приключений, колдовства, подвигов покорителей времени и пространства. Читатель все больше и больше погружается в разговоры героев, немного странные, в них много недоговоренности, скрытых намеков. Герой любит одиночество, что даже удивительно для человека молодого, не обреченного тяжестью лет и прошлого, и в то же время он «никогда не любил людей и не ждал от них помощи». Раз не занята сея ниша, нет друзей и близких, то неверие, тоска и даже необъяснимый страх поселяется в душе. Работа не поглощает молодого врача всего без остатка, по ночам ему не спится, или наоборот ,он все время пребывает в полуснах, на грани сознания, его все время тянет к дому на окраине, где собираются странные люди…

Вот уже и первые покойники появились в повествовании, первая непонятная кровь, скорее жертв, сатанинские видения плотно окружают, тяжело читать…, обступают мертвенно-бледные лица страдальцев, странная картина на мельнице, место гиблое и зловещее… Картинки не для слабонервных, потом оказывается, что это не то затмение, не то видения, не то и вовсе сильный припадок, как следствие давней контузии.

К герою по ночам во сне ли, или наяву приходит горбоносый человек, посланник дьявольской силы, все страшнее и омерзительнее сцены встреч его с потусторонней силой, врач смиренно во всем подчиняется, воля у него полностью парализована…, он почти готов. К чему? От живого человека остается картонный манекен, пустой, бездумный, механический, он готов уйти, покинуть землю. Реальность преломляется в кривом зеркале, все дрожит, меняется, у врача начинается почти бред, может это галлюцинации, помрачение затемненного сознания. Слишком всего много… для меня. Для других – не знаю. В текстах я ищу иное, выдуманную реальность, но реальность, от которой сладостно, умиротворенно, счастливо, и моя душа сливается с бумажной выдумкой, как тургеневские розы «как хороши, как свежи были розы…», как мечты, такие благоуханные и неисполненные.

Есть книги, к которым я все время возвращаюсь, они рядом, под рукой. Удивительно, что читаю и перечитываю их много лет, и каждый раз мне открывается что-то новое. Тексты в них многослойны, многомерны, даже трудны, как старые полотна великих художников. И эти открытия даются не только мне, получается совпадение с другими читателями. Не ради же сюжета открываю я много лет Ю.Нагибина, он много писал о таинстве творчества, о подводных загадках творца, например, в повести «Немота», которая читана мною перечитана, а я все нахожу новые ответы на мучительные свои вопросы.

В фантастической повести присутствует несколько отвратительных, даже натуралистических сцен, профессионально описанных с точки зрения знания психологии характеров. Выдумать можно все, кроме человеческой психологии. Это по Л.Толстому.

Вербальная сила слова намного убедительнее, чем мелькание картинок на кино-телеэкране, может это личное мое убеждение. Есть в текстах этой повести мрачная сила иллюстрации, чего-то мерзкого и противного, она притягательна, и в то же время отталкивающая, не хочется читать. Закрываю книгу, я сыта по горло. Вербальность рождает стихию жутких образов, что-то со мной происходит на эстетическом уровне чуждое, какое-то опустошение, вместе с героем, а надо ли мне, я не в том возрасте, чтобы терять. Приобретать – да. Зачем мне тревожить собственных демонов, пусть спят, мне хочется иного, потянуть за золотую ниточку и погрузиться в красоту. Если там и будет присутствовать страх, но не очень настоящий, книжный, чуточку можно и подрожать, но это все игры. Обернусь, кругом все так хорошо, реально, буднично, а ну, их андогинов!

Быстро пролистываю книгу, через страницу, заглядываю в конец. Может ли забрезжить свет в конце туннеля?

P.S. Владимир Владимирович, мне показалось, что ваш первый опыт измучил вас довольно мрачными открытиями и познаниями собственного Я. Не всегда вовремя соотносится сам формат произведения и авторская подготовка, может молодость помешала. Не совпал формат повести и формат автора.

Вы настоящий рассказчик, с тонким вкусом, сдержаны, неторопливы, как я люблю эту неспешность, медленное погружение в детали, потом все становится знакомым и читатель превращается в реального сопереживателя происходящих событий, участником диалогов, раздумий и метаний героя.

Эта книга не для молодого читателя, однозначно. Вы и сами не можете дать ответ. Еще Л.Борхес утверждал, что все книги давно написаны в Небесной библиотеке, писателя всего лишь подряжают переписывать готовые тексты. Хочется мне добавить очень важное, но я промолчу, вы знаете лучше меня.

Успехов в творчестве, у вас особый талант, не надо себя бояться, у вас особый взгляд, чуткое ухо, наблюдательность, изысканность стиля, индивидуальность. Не это ли главное в творчестве?

Ирина ШАТЫРЁНОК, Гродно.