Вера Огнева «Сезон отравленных плодов»

«Сезон отравленных плодов» – это любовный роман. Главная героиня влюбляется в главного героя, тот отвечает взаимностью, но семья, эпоха и изобилие тараканов в головах мешают их простому человеческому счастью. Разлучница, нужная для любовного треугольника и продвижения сюжета глубже в пучину страданий, сама мучается больше всех. В финале главные герои, разумеется, воссоединяются, а разлучницу наказывает судьба, любовь торжествует, зло разоблачено и повержено.

Однако, поскольку книга написана явно не для полки «сентиментальный роман», а для полки «современная проза», классический сюжет о проходящей суровые испытания любви модифицирован под требования актуальной повестки дня в западной культуре (у нас ее называют «повесточкой»). Главные герои – девушка Женя и парень Илья – являются родственниками, двоюродными сестрой и братом, а разлучница – сводная сестра Ильи Даша – вожделеет не к Илье, а к Жене. В семьях Жени и Ильи+Даши царят насилие, разврат и алкоголизм, в обществе вокруг героев – тоже, в них самих – тоже. Герои от всего этого беспрестанно страдают, но с собственным бедственным положением ничего сделать не пытаются, потому что Павлы Чжаны все-таки не в моде. В моде ныть.

Книга вышла в серии «Роман поколения», но она ни в коем случае не является романом поколения по нескольким причинам. Во-первых, в «Сезоне» попросту не показано обещанное поколение рожденных в середине 80-х. Это короткий текст, 40% которого составляют подробная экспозиция о знакомстве троицы главных героев в 1995-м и завязка сюжета пробуждением чувств в 2000-м, а остальное действие дано лишь ключевыми сценами 2004-го, 2005-го и 2013 годов, и в нем практически нет места ни для кого, кроме Жени, Ильи и Даши. Однако Женя, Илья и Даша не составляют картину своего поколения. Все трое выросли во вполне типичных семьях (пассивная, все терпящая и прощающая мужу мать и жестокий, избалованный тряпочностью жены отец у Жени; буйный алкоголик отец-отчим и распутная, быстро ставшая матерью-одиночкой мать Ильи и Даши), но не все рожденные в 80-х росли именно в таких двух типах семей, поскольку рожденные в начале 60-х не исчерпываются бессердечными торгашами, бандитами-беспредельщиками, всем дающими телками и безвольными домохозяйками.

Точно так же и рожденные в середине 80-х не состоят исключительно из распутных, быстро ставших матерями-одиночками женщин, как Даша, пассивных, все терпящих и прощающих ухажерам женщин, как Женя, и пассивных, все терпящих и прощающих женам мужчин, как Илья. Ближе к финалу появляется для баланса Ильи ухажер, затем муж Даши Саша, который, как можно догадаться, является буйным алкоголиком и жестоким садистом. И тут становится очевидно, почему «Сезон отравленных плодов» не является романом поколения во-вторых: Женя повторяет маму, Даша повторяет маму, Илья берет в жены женщину, похожую на Женю, но ведущую себя как его мама за вычетом распутства, Саша перенимает от старших роль кабана-насильника. То есть поколение 80-х повторяет поколение 60-х один в один. Кроме того, в бабушке главных героев мы видим те же черты «терпи-прощай», что проявлены в матери Жени, а дед упоминается только в виде «да он всех лупил», значит, модель семейного насилия у них передается по наследству. Получается, книга воспроизводит реальность, где никаких существенных отличий между поколениями нет: подобные Жени, Ильи, Даши и Саши существовали и 50 лет назад, и 100 лет назад, и раньше, у их поведения нет конкретно-исторической основы.

Так где в этом романе поколение рожденных в 80-х, если в нем а) показаны четыре не уникальных, но и не универсальных для моих ровесников (а я как раз 1986 года рождения) характера; б) показаны четыре присутствовавших во все времена характера? Ответ понятен – в названии серии. Соответствовать названию серии невозможно, поскольку мое поколение от предыдущих почти ничем не отличается, да и книга-то о преемственности вечных ценностей в семьях, но Богданова стремится сгладить это, вписывая в тело любовного романа с «повесточкой» другой вид крупной прозы – исторический роман.

***

Довольно странно говорить о событиях 20-25 летней давности как о материале для исторического романа из-за их близости к нашему дню, мешающей осмыслить недавнее прошлое с высоты исторической перспективы. Но попробовать это сделать можно. «Сезон отравленных плодов» работает с Историей двояко: реконструирует фактуру и находит связи между историческим и частным.

Фактура 1995-го, 2000-го и 2004-го годов – одна из трех причин, по которым этот роман стоит читать. Автор частью вспомнила (она тоже 1986 года рождения), частью проработала по источникам и подробнейше восстановила вещный мир тех лет. Персонажи не просто мучаются из-за зверей-родителей, ровесников-гопников и самих себя, но делают это в построенных с документальной точностью декорациях. Характерные предметы (кто-то еще помнит пакеты Marianna?), характерные бытовые действия (мерить джинсы на рынке, стоя на картонке за занавеской), характерный досуг доинтернетной и досмартфонной поры (дискотеки, на которые ходят даже такие, как я, замкнутые подростки-домоседы), музыка тех лет, одежда тех лет и так далее. Был бы «Сезон» не 300-страничной, а 900-страничной книгой, по нему можно было бы изучать быт ельцинской и раннепутинской эпохи, настолько в тексте аутентичны все детали.

Со связью частного и исторического хуже. Богданова выбирает в качестве фундаментальной черты того времени высокую террористическую угрозу и строит поведение Жени во время и после романа с Ильей на вере в связь между их инцестом и терактами, происходящими вокруг (автор намеренно водит бедную героиню по локациям со смертниками, от перехода на Тверской в Москве 8 августа 2000 года до Дзержинского района Волгограда 30 декабря 2013 года). Так автор хочет показать, как тяжело в то время жилось из-за регулярных взрывов в случайных местах и как сильно ежедневное ожидание смерти от самодельного взрывного устройства влияло на мозг молодежи. Однако эта идея, к сожалению, не работает.

Во-первых, Жене не из-за чего переживать по поводу любовной связи с двоюродным братом Ильей. Это не инцест (если уж выбирать термин, то инбридинг), российскими законами разрешен брак между двоюродными братом и сестрой, вероятность осложнений у детей, рожденных от таких родственников, невысокая. То есть буквально ноль проблем возникло бы в романе, когда б в родители молодым людям Богданова не подкинула бессердечных и бездумных животных. Если бы и существовала какая-то сверхъестественная судебная инстанция, Женю ей просто не за что наказывать.

Во-вторых, причинно-следственная связь между частным проступком и обрушивающимися на человека историческими событиями является ошибкой в силлогизме, то есть глупостью. Автор срезает несчастной Жене мышление до механизмов генерации ненависти к себе, угождения другим и нытья, лишает ее каких бы то ни было желаний за пределами желания наказать себя. Поскольку Женя – всего лишь персонаж любовного романа, у нее нет ни увлечений, ни интересов в жизни, кроме страсти к Илье: пришла с работы, бухнула, занялась сексом с «красивой мышью» (по терминологии эксперимента «Вселенная-25») Амином, блеванула для похудения, пострадала на соцсети Ильи, заснула. Но если Женя так же глупа и животна, как ее родители, то и без терактов она бы нашла вокруг себя мистические приметы наказания за грехи, потому что первопричиной является потребность в самоистязании, а не исторические реалии.

В-третьих, истории Ильи и Даши обесценивают предложенную Богдановой идею еще сильнее, чем история Жени: они живут в тех же терактных локациях в то же время, но на них террористическая угроза не влияет никак: Даша продолжает искать себе мужика поозверелее (и находит идеал в лице садиста Саши) и тайно хотеть женщин, Илья продолжает уныло тянуть лямку пассивного главы семьи, из которой любовь ушла где-то после свадьбы. Боевики захватили 916 человек в Театральном центре? В Беслане взяли в заложники целую школу? Ужас какой, да, что творится-то. Ну ладно, чем вечером займемся? (в это время Женю выворачивает наизнанку от понимания, что это все из-за нее). Получается, что авторская честность мешает продвижению авторских идей: роман не о поколении рожденных в 80-х и не о терактофобии как шраме от общественной травмы, хотя герои рождены в 80-е и один из них тяжело воспринимает теракты.

***

Честность автора является второй причиной, почему «Сезон отравленных плодов» стоит прочтения (третья причина – качество письма), хотя в остальном это просто еще один русский роман страданий о том, кому на Руси жить плохо. Рецензисты фокусируются на изображении в романе тяжелой женской доли, однако на самом деле Богданова соблюдает гендерный баланс: показано, как беспросветно быть и женщиной, и мужчиной в традиционном российском обществе. Женщина должна разное-всякое гендерно-специфическое мужчине, а мужчина в ответ должен разное-всякое гендерно-специфическое женщине, в то время как главные герои не могут соответствовать этим не самым сложным требованиям, потому что они просто люди, а жить им приходится среди орков. Среди людей им запрещено жить автором, поскольку иначе роман страдания не получится.

Установка на честность истории дает такой же сильный эффект узнавания, как и тщательная работа с фактурой эпохи. Только если «ух ты, я тоже в 11 лет слушал Ace of Base!» вызывает приятные чувства, то картина, например, споров из-за варки макарон, перерастающая в унизительную обезьянью перепалку за все плохое против всего хорошего, вызывает желание книгу скорее закрыть. Унизительная, я еще раз повторю это слово, скандальность бытовой жизни передана в «Сезоне отравленных плодов» во всей красе, а зацепки для убогой ругани подобраны настолько натурально, что с каждой страницей все более и более мерзких слов и поступков персонажей, мотающих друг другу нервы, беспорядочно совокупляющихся, ненавидящих своих детей, набрасывающихся на прохожих, избивающих и убивающих друг друга по пьяни и трезваку, книгу хочется закрыть все сильнее. И вроде нет какого-то нагнетания мрака, показана рядовая жизнь, которую вы можете слышать у соседей или видеть в себя в семье, но как раз такой сухой документальный реализм бьет тяжелее подчеркнутой чернухи.

Вера Богданова – действительно толковый писатель. Она пишет по заранее продуманному плану, осознанно строит композицию истории, делает ударные сдвоенные финалы: раскрытие главной сюжетной загадки + достижение героями их цели. Я читаю довольно много современной русской литературы (но редко о ней пишу), и могу сказать, что работа с композицией текста и нормальный финал – это скорее исключение, чаще люди пишут просто как им в голову взбредет, некоторые даже делают из этого манифест, у других вместо романов или серия рассказов с общими персонажами, или вообще сборник афоризмов и философизмов, рассыпанных по формальной и не нужной ни автору, ни читателю истории. Писательский прогресс в сравнении с ранними романами был отлично виден уже в «Павле Чжане», а здесь он еще заметнее, поскольку реализм все-таки требует натуральности персонажей, и в отличие от многих сочинителей, чьи герои ведут себя непоследовательно, как марионетки, Женя, Илья и Даша, хоть и кастрированные психически и интеллектуально, ведут себя совершенно как живые. Так бы и придушил всех троих.

В «Сезоне отравленных плодов» персонажная история о разлученных возлюбленных написана по всем канонам хорошей книги, напряжение постепенно нарастает от легкой щекотки в экспозиции до избиения читателя сковородой в завершающих сценах и спадает только на последнем предложении. Богданова, как и в «Павле Чжане» вводит ненавязчивую, но заметную символику (например, дача, где случаются лучшие моменты 1995-го, 2000-го и 2004-го – рай на земле; именно там, отведав кислого яблока, Женя и Илья предаются «грехопадению», за что оказываются «наказаны» изгнанием из рая юности в земной ад российского быта; причем родители забрасывают дачу и не хотят отдавать ее Жене, хотя им не нужны ни домик в деревне, ни дочь), видимо, это часть авторского стиля. Вместо эпилога, поскольку персонажи уже ушли со сцены и возвращать их на поклон излишне, она предлагает пару документов, раскрывающих общественный смысл личных историй Жени+Ильи и Даши+Саши. В целом это сильный текст, вызывающие яркие эмоции – ненависть, испанский стыд, отвращение, ужас и, как было сказано выше, желание убивать.

***

И мне остается лишь выразить сожаление, что в этой книге не оказалось вменяемых персонажей ни среди поколения «отцов», ни среди поколения моих ровесников. Еще раз, это не роман о поколении рожденных в 80-х, там даже нет ни одной стабильной молодой семьи с детьми – все или в разводе, или женятся на одиночках с детьми, или вообще бесплодны. Но разве в моем поколении, как и в любом другом, обычных семей, состоящих из нормальных, не совсем звероподобных людей, воспитывающих своих детей вдвоем, не большинство? Где все эти люди с отличными от Жени, Ильи, Даши и Саши характерами в «Сезоне отравленных плодов», Вера? Почему в этой книге о моем поколении нет меня и моих близких, а есть только специально отобранные для полки «современная проза» машины страданий?

Я, конечно, знаю ответы на эти вопросы, но я с ними не согласен.

Если отбросить в сторону первое, что приходит в голову — то есть мысли о чернухе и ксенофобии (замечу, что в некоторых обстоятельствах сложно не сделаться ксенофобом, просто не все об этом открыто говорят), то имеем следующее.

Несомненно, стилист Вера Богданова отменный: она конструирует фразы вполне в тренде современных маститых писателей и привносит в эту манеру нечто свое, индивидуальное, словно метя эту модную манеру уникальным авторским знаком — словом, что есть — то есть, и этого у нее не отнять.

Что же касается содержания романа, то я все больше убеждаюсь, что современная «серьезная» женская литература — то есть та литература, которая публикуется в журналах и выдвигается на премии — пишется по определенным шаблонам.

Авторши самозабвенно зарываются всеми своими органами чувств и фибрами души в описание вещественного мира, в романтику уходящей натуры дач с непременными бабушками и грядками, в гастрономическое буйство застолий, в панораму открывающихся взгляду построек, отражающих эклектику как старых, так и новых времен...

«Мозаика из пустяков — бессмысленная, хрупкая... Но, кроме нее, по сути нет больше ничего».

А еще — зарываются в каждодневную изматывающую рутину со «снами о чем-то большем».

Авторши погрязают в бабско-бытовом подходе к жизни, в бесконечных разговорах о мужиках, о женской солидарности и... о женском соперничестве, о мужских изменах и семейных скандалах, или же, наоборот — об одиноком женском бытии, о бесконечном устремлении к чему-то такому в прошлом и о настойчивых мыслях, что вот там-то и тогда-то в прошлом и было в их жизни что-то настоящее, а все остальное — то, что происходит сейчас — это все не взаправду, это не настоящая жизнь, а лишь поминки по чему-то несбывшемуся.

Когда перечисляется, что с каким персонажем происходит, то поневоле получается, что герои не молодеют и почему-то со временем не становятся большими оптимистами, чем они были вначале, в юности (если были).

Ну, а собственно, разве могло бы быть иначе? Так ведь оно обычно в жизни и происходит.

Однако имеется в романе Богдановой, кроме бабско-бытовой темы, и некая своя изюминка

Читателю сразу, с порога, заявляется, что, мол, героиня по имени Женя — вся какая-то необычайная, «странненькая». Да вот только в чем заключена эта самая ее необычайность кроме большой груди и золотистого живота, столь манящего и для мужчин, и для некоторых женщин, так и остается до поры- до времени не вполне понятным. Наверное, в том, что она не хватается мертвой хваткой за каждого мужика в попытке затащить его в загс, а стоически переносит свое одиночество и даже порой по-мазохистски кайфует от собственных страданий.

Однако же автор изобретает некий сюжетообразующий повод для страдания и для инаковости героини — ну, в самом деле, куда же в серьезной русской литературе без возвышающего, без очищающего душу страдания? И вот этим самым поводом в книге становится запретная юношеская страсть. Действительно, разве же сердцу прикажешь? И вот уже готова страдалица, вечно мучающаяся насчет несбыточного запрещенного счастья.

И вот здесь очень кстати оказываются обильно понатыканные в ткань повествования новости из телевизора — приметы неспокойного времени, и новости эти, как вы понимаете, отнюдь не со знаком плюс. Эти новости героиня «как свои на теле носит», то есть рассматривает как нечто очень личное, как наказание за свои грехи, за то, что прогневала то ли некую зловещую «структуру», то ли еще кого-то.

Второй главный герой тоже пребывает в вечных мучениях — у него тоже имеются свои собственные «невидимые миру слезы». Этот страдает о том, что... денег у него недостаточно, чтобы сорить ими, как это делают некоторое другие, попадающие в поле зрения. Зарабатывает он, понимаешь, деньги слишком медленно —не получилась у него та головокружительная карьера, о которой так мечталось в 17 лет. И это глубинное разочарование отравляет ему всю жизнь.

История, конечно, чуть побанальнее, размах страданий помельче — не такой глобальный, однако тоже страдалец тот еще.

И вот эту самую пару героев, приобретающую некое символическое значение — идут они почти что «в белых венчиках из роз» — автор в финале любовно провожает глазами, торжественно оставляя в живых и уводя от беды...

Видимо, заслужили.

Так меня эта книга долбанула, так в точку попала, что даже страшно. Страшно, и больно, и при этом по-настоящему терапевтично — тебя понимают: твою жизнь, твой контекст, твой страх.

Мы в этом росли — в страхах, бедности и неопределённости девяностых, в страхах, терактах и мечтах о новой жизни нулевых, в страхах, ужесточении режима и затухании надежд десятых. Я узнаю всё, я чувствую всё.

И все герои романа мне так знакомы и так близки, так хочется их обнять и сказать: вам можно, можно делать то, что хочется, и быть такими, какими хочется. Вам можно жить свою жизнь! Но получается только с болью смотреть на повторение семейных сценариев, на разрушенную чужими ожиданиями жизнь, на пустоту внутри. И хотя авторка как будто даёт надежду в финале, я её не ощущаю, как будто это только иллюзия, временная передышка, а дальше — опять по кругу.

Книга настолько актуальная, настолько современная, настолько бьющая в цель, что — повторюсь — страшно и больно. И терапевтично. Важно, нужно нам всем.