Александр Кабаков «Беглецъ»

Книга Александра Кабакова написана подчёркнуто старомодно, без постмодернизма, в виде старинного дневника, сбережённого антикварной бабушкой. Однако её актуальности нельзя не заметить. Книга рассказывает о судьбе немолодого финансиста в грозную эпоху устрашающих перемен. Используя нехарактерную для триллера речевую манеру, роман проецирует известный сюжет «манагер в опасности» на отечественную историю, заставляя его повернуться неожиданными гранями.

Герой-рассказчик, зафиксировавший в дневнике эпизоды своей жизни с декабря шестнадцатого по июль семнадцатого года, — обременён, спутан по рукам и ногам многими вещами: обязанностями банковского топ-менеджера, большим загородным домом с прислугой, беспомощной, меланхоличной женой, нуждающейся любовницей. Притом с любовницей давно не до страсти, связывают только слова и воспоминания, невылезающую из спальни жену доводится видеть лишь мельком, да и привыкшим к благодетелю кухарке с дворником пойти некуда, если что. Хорошо хоть сын самостоятелен — живёт себе в Америке и не доставляет хлопот. Герою «Беглеца» уже ничто не приносит радости, он живёт долгом перед близкими и товарищами по правлению банка. Не имеет свободного времени, ездит в офис поездом, в ресторанах сидит по необходимости. Вроде бы состоятельный человек, и дела банка идут неплохо, несмотря на войну и набирающую обороты смуту. Но денег лишних нет, хватает только на растущие обыденные расходы, да и то всё чаще приходится тревожить сбережения. Жизнь не вчера дала трещину, а личный кризис усугубляется общественным: газеты и окрестные события вызывают глухую тоску. Банкир спасается алкоголем, начиная с утра, рюмка за рюмкой, пьёт не пьянея и без ударной дозы не может заснуть. Понимание гибельности этой привычки и невозможность в силу давящих обстоятельств от неё отказаться мучают также, как страх перед возможным невыполнением обязательств. Дела обстоят всё хуже и хуже, мысли о завтрашнем дне пугают. Вот как жилось среднеимущему классу на исходе царизма!

Впрочем, герой отчасти понимает, что его тревога — состояние внутреннее, что можно жить проще. «Интересно, как же другие живут? — удивляется он. — Или они не чувствуют того, что я чувствую…». «Публика на поверхностный взгляд ничем не озабочена. На Тверской среди бела дня у электрического театра хвост желающих не меньше, чем у булочной Филиппова. Древние-то были правы относительно хлеба и зрелищ. Только я опасаюсь, что одними лишь тенями на простыне народ в своей охоте зрелищ не ограничится, а устроит себе такие развлечения, что хлеб и вовсе пропадёт — и мы все вместе с тем». Тревога даже идёт ему на пользу, встряхивает так, что герой начинает выздоравливать. «Одно есть странное улучшение в моей жизни — меньше пьянства. Вот что значит страх! Поначалу был обратный результата, каждую минуту хотелось приложиться, чтобы страх унять, а теперь уже и этого не хочется, потому что если выпьешь, то вместо страха жизни нападает страх смерти, как будто с каждой рюмкой отнимается от жизни минута, час, а то и день». В общем, чем круче взлетает градус окружающего безумия, тем бодрей себя чувствует этот придавленный тоской манагер. После февраля семнадцатого он понимает, что сползание в хаос не остановится, что надо отправлять близких в безопасное место и о себе позаботиться. Собственно, главная проблема в деньгах. Средства, которыми он может распоряжаться, стремительно обесцениваются, а основной капитал лежит вместе с долями других членов правления в банковском подвале, и нет никакой возможности вывезти его за границу. Но есть ещё препятствия в виде понятий о чести и патриотизма. Рассказчик — консерватор, человек со своими представлениями о порядочности, бросить Родину для него немногим лучше, чем предать товарищей или родных. Но после одного незначительного происшествия он начинает смотреть на эти вещи чуть иначе.

Ранней весной герой берёт несколько дней отпуска и, гуляя по окрестным лесам, находит в овраге избушку, а в ней — дезертира. «Разве бежать с фронта хорошо? — спрашивает его герой, не опуская револьвера. — Так ведь германец сюда придёт». «Пусть приходит, — твёрдо говорит дезертир. — Россия никуда не подевается, где стоит, там и будет стоять. Ничего ей не сделается, никуда её не денешь Россию. А Керенскова с этим… с Гучко… пусть». «Боже, ведь он прав!» — вдруг поражается герой. И спустя какое-то время пускается на авантюру.

Конечно, по увлекательности дневниковым «бу-бу-бу» Кабакова далеко до нефритовых чёток и алмазных колесниц Акунина. Но сюжет есть сюжет, он играет сам, записки топ-менеджера и несчастного семьянина неизбежно превращаются в триллер, а угрюмый обыватель становится соучастником грабежа и мстителем за порушенный покой. Правда, систематические записки заканчиваются на середине лета семнадцатого и остаётся только посетовать, что автор оборвал повествование на самом интересном месте, когда трансформация героя подошла к перелому. О том, что с ним сталось дальше мы частично узнаем лишь из послесловия, где приводятся оставшиеся на обложке тетради пометки сохранившей её женщины (любовницы автора дневника). Они датированы августом следующего года, и заполни Кабаков эту лакуну, мы имели бы дело с романом на порядок значительнее. Впрочем, и из получившегося пунктира можно сделать интересные выводы.

Автор «Беглеца», как поведал в одной из своих книг его коллега М.И. Веллер, страдает интеллигентской страстью к оружию. Сколь бы ни были худосочны и рафинированы герои Кабакова, он не упустит случая сунуть им в руки что-нибудь стреляющее. Вот и нынешний пожилой неврастеник, никак, кажется, не подходящий на роль мачо-интеллектуала, всё же сгодился для перевернувшего историю выстрела. Другой вопрос, куда этот выстрел нас привёл. Если о том задуматься, поймёшь нечаянный мессидж большой части кабаковских книг. Интересно, что наилучшим образом его сформулировал именно тот, в кого стрелял герой «Беглеца». Благими намерениями интеллигенции вымощена дорога туда, где мы сейчас живём. Это не ад, но тоже достаточно неприятное место.

Роман в виде дневника. Блестящая стилизация под русскую классическую прозу. Любопытные параллели между чувствами человека, на глазах которого рушится мир Российской империи, и современностью — временами развала СССР. Ударная неожиданная концовка.

Записи из дневника банковского служащего, датированные 1916-1917 годами. Семейные неурядицы и служебные дела, ежедневные заботы и тихий алкоголизм, размышления о близких и о родине… и всё это пропитано духом надвигающейся катастрофы…

Исторический роман о последних днях старой России. Замечательно стилизован. Автор отлично создал атмосферу крушения старого мира, книга пропитана тоской и безысходностью, ужасом от накатывающей волны перемен. Возможно, автор-современник многие моменты столетней давности рисует и не очень точно, но главное же не точность, а интерес к своим корням. Если соотечественники будут понимать, как яростно и беспощадно крошит история судьбы людей, то не будут стремиться к революционным переменам.

Рекомендую читать тем, кто не равнодушен к истории России. Книга не развлекательная.