Теодор Старджон «Нападение и Сестрёнка»

Я пытаюсь написать отзыв на этот рассказ уже второй год. Он не отпускает и ощущение от него — как заноза. которая застряла так глубоко, что не достать. И беспокоит, и потихоньку зарастает, и понятно, что нужно вытащить и записать мысли по поводу просто для того, чтобы избавиться от этого заусенца в памяти.

Эмоции, психика, все, что связано с любовью и сексом в жизни человека — все эти темы Старджон постоянно брал с полки и вертел, рассматривая их с самых разных углов и при разном освещении. Самопожертвование — и бездумный эгоизм рептилии, всегда готовая рассмеяться щедрость души — и холодная неземная логика психопата. Надо отдать автору должное — мало кто мог писать о любви и готовности любить с такой бережной нежностью, но мало кто мог настолько клинически рассматривать любые болезненные искажения, на которые гораздо человеческое сознательное-бессознательное.

А в данном случае — больная до ужаса, до омерзения, смешанного с гадливой жалостью, психика старой девы. Зашкаливающая, трясущаяся паранойя существа, не знавшего ни жизни, ни любви, ни ласкового прикосновения любимого человека. Видение мира, искаженное настолько, что хочется физически стереть его с лица земли, как стирает мокрая тряпка какую-нибудь особо гнусную картинку.

Ну, подумаешь, паранойя и паранойя. Ничего особенного. Вроде бы все элементарно просто. Подглядывая и-за занавески за загорающим на соседней крыше обнаженным молодым человеком, немолодая уже женщина внезапно понимает, что ее заметили. Потом он стучится в дверь и она в полной истерике от испуга вопит, вызывает полицию и несмотря на мягкие уговоры трезвомыслящего детектива не делать этого, отправляет мужчину в тюрьму за выдуманное «насилие».

Сюжета здесь — примерно на страницу. А все остальное — это и есть гениальный рассказ. Прямо-таки кожей ощущающаяся кислая, едкая, душная до клаустрофобии атмосфера полутемной комнаты, в которой живет это существо (назвать ее женщиной язык не поворачивается) — и такая же полутемная комната-камера, в которой живет ее сознание. Тикающий ужас замкнутого, узкого, как пенал, пространства, в котором дрожит и вибрирует страх. Окно — словно кривое зеркало, сквозь которое незнакомый мужчина видится только как омерзительный и страшный монстр, готовый наброситься на нее. Именно на нее.

Когда на самом деле монстр — внутри комнаты. Истеричное, трясущееся, ополоумевшее от своих страхов и болезненного наслаждения ими существо. «Женщина», для которой определением ее женской сути становится абсолютно выдуманная попытка насилия, которая ощущает ее, как знак признания ее женственности, как парадоксальный знак почета и внимания. Для которой искренним наслаждением становится, что весь город вдруг начинает сочувствовать ей, замечать ее, называть ее Сестричкой... И если ее первоначальная ложь. отправившая незнакомого ей человека в тюрьму, была отвратительна, но искренна — то удовольствие, которое доставляет ей известность, ее желание всячески — даже ложью — продлить это состояние — это уже такая клиника, что любые эпитеты оказываются недостаточными. Разум отказывается понимать, насколько ничтожным должно быть все существование и свое внутреннее «я», чтобы подобная ситуация воспринималась, как момент экстаза, как некий безумный аналог любви и признания.

Я обожаю парадоксальные, часто ехидные, порой злые, нередко жестокие финалы Старджона. Но в данному случае мастер превзошел себя. Вышедший из тюрьмы юноша бросает обвинившей его старухе (хотя старуха ли она? вовсе нет, но как назвать это существо? Старая дева — это из лексикона викторианских романов, это накрахмаленный лен и кружева, чопорные манеры, толстая довольная кошка на коврике у камина и обожаемый попугай в клетке — а здесь скорее одна из наиболее мрачных областей исследований сексопатологов) одну-единственную фразу. И одной этой фразой буквально уничтожает ее. Стирает ее с лица земли — и как женщину, и как человека. От спокойной непосредственности и скальпельной жестокости — заслуженной жестокости — этой фразы по спине пробегает холодок. Как часто бывает у Старджона, финальное возмездие в своей простоте и элегантности становится изощреннее и эффективнее любой пытки и любого убийства.