Владислав Крапивин «Дагги-Тиц»

Мир меняется, но есть вечные истины

Проходят времена, меняются нравы, трансформируется и писательское отношение к наблюдаемым им событиям внешнего мира и к тому, что и как проживают-переживают люди в изменившихся условиях. И прежде всего главный объект крапивинских исследований — дети, мальчишки и девчонки младшего и среднего школьного возраста.

А потом случилась в жизни Инки одна встреча, которая хоть и не перевернула его жизнь категорически и резко, однако оставила свой яркий след на всей последующей кешкиной жизни. И в семейной жизни наступил какой-то новый, непривычный для Кешки, благополучный период — новый мамин муж оказался человеком с пониманием, основательным, крепким и надёжным. И с дружбой вроде всё начало ладится, тем более… нет, дальше ничего о содержании повести писать не буду, потому что какой-тогда будет смысл читать книгу, если содержание известно. Тем более, что всё оказывается не всегда гладко, и происходят новые горькие происшествия, и появляются новые настоящие большие неприятели — сложно жить в мире, где власть и деньги объединяются под одним общим крылом и начинают диктовать жизненные правила всем и каждому, взрослым и детям.

В детстве повести Крапивина были надеждой, отрадой и в некотором смысле смыслом, наполнявшим жизнь от очередной госпитализации до очередной выписки – или там от января до февраля, когда, ура-ура, придет второй номер «Пионера» с продолжением «Журавленка и молний». При этом лет пять, а то и семь свердловский командор был просто единственным светом в окошке и главным авторитетом. К сожалению или счастью, не поведенческим (то есть в паруса и шпаги я так и не ударился, хоть выучил все паруса и выпилил из оргалита шверт человеческого роста, безнадежно загромоздивший наш балкон на те самые пять-семь лет, а учителям хамил не по крапивинским выверенным лекалам, а в рамках собственных диковинных представлений, отшлифованных обстоятельствами места и времени). Но литературно-художественным – безусловно: Конецкий и Богомолов появились в активной библиотеке классу к восьмому, Стругацкие со всякими иностранцами и того позже. А «Колыбельную» и «Голубятню» я перечитывал несколько раз в год. Чудо, что столь затяжное увлечение не сказалось на моем собственном стиле – впрочем, от любимого крапивинского вводного подытоживания «а главное» я не избавлюсь, похоже, никогда.

В любом случае, я считал и считаю себя обязанным Крапивину довольно многим, с презрением отношусь к массовым попыткам обнаружить в нем совок, сопли да педофилию, и считаю своим долгом покупать и прочитывать все новые книги любимого детского автора. Честно говоря, последние 15 лет это было довольно тягостной процедурой. В смысле, последней великой книгой Крапивина я считаю «Острова и капитаны», дочитанные уже в университете. Цикл про Великий Кристалл и несколько повестей («Бронзовый мальчик», «Самолет по имени Сережка» и что-то еще) показались вполне себе, но сильно не дотягивающими до уровня начала 80-х. А с середины 90-х я без поджимания пальцев ног умел читать только мемуарные кунштюки Крапивина (типа истории про то, как автор по пьяному делу мерился животами с Аркадием Стругацким). Все прочее производило совершенное впечатление елочных игрушек из анекдотов: все то же самое, часто даже в бОльших количествах – а совсем не радостно и даже стыдно (даже если не брать в расчет понятное раздражение автора по поводу новых реалий).

Почему – непонятно. Ведь общему уровню письма и диалогов, цепкости авторского взора и богатству актуальных деталей в современных повестях Крапивина должны завидовать ой какие толпы авторов бестселлеров.

Претензии к однотипности характеров и сюжетов тоже не принимаются – во-первых, в этом Крапивина упрекали года так 64-го, и с тех же примерно пор никто из поклонников ничего помимо ушибленных одиночеством крапивинских мальчиков не ожидал. Ну, разве что, ушибленных одиночеством крапивинских девочек. Во-вторых, именно модульная сборка обеспечивает наилучший бестселлинг (см. шутки про ужас Донцовой, случайно перепутавшей частями пять своих новых книг).

А поди ж ты – повтор сюжетных сплетений и мотивировок в книгах Владислава Крапивина двадцатилетней давности был (лично для меня) вполне нормальной и где-то неизбежной особенностью блестящего повествования, а провалы висельного уровня, случавшиеся и в «золотой» период, воспринимались как откат перед следующей неизбежной вершиной. Модульные же подходы к последним книгам удручали (лично меня) безмерно, и не виделось впереди ни вершин, ни лучика.

«Дагги-тиц» прервал лично мои мучения. Повесть получилась правильной, сильной и нужной. Почему – совсем непонятно. Это ведь совсем голимый Крапивин, почти поузлово повторяющий половину давно написанного. Инки – вполне себе Кинтель из «Бронзового мальчика», дружелюбная муха – примерно лягушонок Чип из «Баркентины с именем звезды», первый конфликт в школе – почти целиком, особенно в финальной части, заимствован из «Сказок Севки Глущенко» вместе с подружкой Полянкой, отсылающей заодно к «Журавленку», как и суровый папа-мент; битва за подвал – прямая цитата из «Мальчика со шпагой», а потом привет от «Троих с площади Карронад», а потом от «Дела о ртутной бомбе», ну и так далее. Лего-сега-мега-драйв.

И ведь нет ощущения вторичности. Зато есть ощущение истинности и чисто крапивинской истовости. И есть – несмотря на модульность и прозрачность методики – эффект неожиданности, выпрыгивающей из каждого сюжетного извива. И финал – ровно такой, какой нужен.

Не знаю уж, в чем дело.

Может, синусоида, в том числе творческая, по-другому не движется – и снизу можно только вверх.

Может, сработал феномен места: Крапивин вернулся наконец из долготерпимого Екатеринбурга в любимую Тюмень – и стало легче всем.

А может, страна наконец-то стала совсем похожей на СССР золотого крапивинского периода, и подходы автора (если прав, то можно плакать – отступать нельзя) снова оказались единственно возможными и справедливыми.

С возвращением, Владислав Петрович.

Сегодня в Санкт-Петербургском кадетском корпусе на уроке литература мы познакомились с книгой «Дагги-тиц». Нам близка тема этой повести, потому что мы тоже часто ссоримся и не понимаем друг друга. Выражаем автору благадарность. Мы смогли посмотреть подругому на себя, а взрослые на нас.

Теперь толкуют о деньгах

В любых заброшенных снегах,

В портах, постелях, поездах,

Под всяким мелким зодиаком.

Tот век рассыпался, как мел,

Который словом жить умел,

Что начиналось с буквы «Л»,

Заканчиваясь мягким знаком.

Ю. Визбор

Давно отзвучали пионерские горны, отремели барабаны. Ушли в прошлое линейки и «Зарница», тимуровцы и сбор металлолома. Безвозвратно ушла в прошлое целая эпоха. Да что там эпоха — страна, которая была когда-то нашей Родиной! Мы, взрослые, как-то приспособились к новой жизни и многие даже чувствуют себя гораздо лучше, чем в старой. А каково детям? Что получили и что потеряли они? Собственно об этом и говорит нам новая повесть Крапивина.

И, надо сказать, приговор автора суров, возможно даже чересчур. Безразличие учителей и родитетелей, безнаказанная жестокость со стороны других детей, вседозволенность одних и бессилие других — вот с чем сталкиваются крапивинские герои. Какой разительный контраст с более ранними произведениями автора! И все-таки Крапивин есть Крапивин. Даже в наше, столь нелюбимое автором время нашлись и взрослые, готовые жертвовать многим ради детей, и общее дело, которому не жаль посвятить жизнь, и настоящая дружба, которая может выдержать испытания и расставания. И, конечно, крапивинские мальчишки и сейчас, как и прежде — бойцы!

Вот только бой их — не с абстрактными манекенами, а с вполне конкретными депутатами, мэрами, милиционерами. И в руках их — не теннисные мячики, а настоящая взрывчатка. Ох, и неоднозначная же получается ситуация! Тут можно было бы начать излагать свои соображения на пару страниц текста и недельный бан, но я. пожалуй, сдержусь. Отмечу только один, очень важный момент. Пытаясь максимально жестко сформулировать свое отношение к происходящему сейчас, автор совсем немного перегнул палку — и отдельные эпизоды сразу показались мне совершенно фальшивыми. Например, человек, регулярно покупавший инвентарь в одном городе, и человек, боровшийся за детский театр в совсем другом городе, отстоящем на сотни километров, никак не могли оказаться одной и той же личностью. Ну а сцена с продажными ментами и честными журналистами настолько заштампована, что даже и не ждешь такого от Крапивина. Да и главный герой иной раз мыслит, чувствует, ведет себя совсем не как десятилетний мальчишка. И эти несколько капель дегтя очень сильно испортили впечатление от книги.

Да, в книге силен социальный протест. Да, в ней видна гражданская позиция автора. И все же это — не главное. Самое сильное в романе, то, что действительно зацепило — это одиночество главного героя, его взросление и, наконец, трогательная история о том, как два одиноких человека, взрослый и мальчик, пытаются стать настоящей семьей. Пожалуй, роман стоило прочитать хотя бы ради этого.

Ну а общее впечатление сложное. Были моменты, когда пробирало почти до слез, а были и когда я иронично кривился. Ставлю 8, хотя точнее было бы изобразить что-то вроде 6/10.

Была такая жутко популярная в начале прошлого века книжка — «Маленький лорд Фаунтлерой», про благородного и мужественного маленького мальчика. Крапивинской повести «Дагги-Тиц» вполне могло бы подойти подобное название, что-то вроде «Маленький русский лорд»... или «Маленький русский Гамлет». И пускай Инки, главный герой крапивинской повести, проживающий в современной, забытой богом и президентом российской провинции, свосем никакой не «лорд», а, скорее наоборот — мальчик принадлежит, как выражаются школьные психологи, к «социально неблагополучной группе» (мать-одиночка, низкий уровень семейных доходов и т.д.), его мужества и благородства хватит на десяток самых настоящих лордов.

В. Крапивин написал остро социальную детскую книгу. Аналогичной книги в нашей детской литературе я, пожалуй, и не припомню. (Разве что дилогия М. Чудаковой про Женю Осинкину). Но и подчеркнутая социальность «Дагги-Тиц» — наверное, не самое главное в новом произведении Крапивина. Автор пишет о глобальном, метафизическом одиночестве, в котором оказывается всякий, выходящий за рамки общепринятых стандартов, человек. И взломать броню такого одиночества, прорваться к человеку совсем не просто, Подчас этого не могут сделать ни номинальные друзья, ни самые близкие родственники, в том числе даже родная мать.

Крапивинский Инки также одино, как и его любимый киноперсонаж — принц Гамлет в исполнении актера Смоктуновского. И также, как и Гамлет, Инки страдает от чудовищного несовершенства этого мира, которое, увы, невозможно исправить никакими земными способами.

Первая часть повести В. Крапивина написана просто великолепно, и заслуживает самой высокой оценки. К сожалению, во второй части, автор впадает в излишнюю публицистичность, которая всегда портит даже самый замечательный художественный текст. Кроме того, в «Дагги-Тиц» произошло некоторое смещение временных пластов. Время действия обозначено автором предельно ясно: 2007 год. Но сама главная коллизия — выселение детской театральной студии из подвала ради обустройства в нем торгового центра — напоминает скорее, о временах 10-15 летней давности. Не будь этих, пускай мелких, но, все-таки, режущих глаз, недочетов, «Дагги-Тиц» вполне мог претендовать и на самую высшую оценку.

На мой взгляд, эта повесть — одно из лучших произведений последнего десятилетия творчества замечательного мастера «русской прозы для детей, подростков и взрослых» Владислава Петровича Крапивина. Я не очень бы рекомендовал ее для первого знакомства с творчеством писателя, но для тех, кто как и я, в детстве рос вместе с Журкой из «Журавленка и молний» и Сережи Каховского из «Мальчика со шпагой», чуть позже переживал за судьбами Яра, Тика и Альки из знаменитой «Голубятни на желтой поляне», для тех, кто в юности открывал для себя мир и героев «Великого кристалла» и с замиранием сердца ждал — выживет или нет Данька Рафалов из «Бронзового мальчика», для нас, друзья, повесть будет замечательным подарком.

Сразу скажу: ничего нового вы в ней не увидите (да и вообще, уже неоднократно говорилось, что тем в мировой литературе в принципе очень и очень немного). Но как замечательно скомбинированы узнаваемые места, сюжеты, темы и герои из старых произведений Командора. Нет, конечно, все это новое, но, в то же время, узнаваемое, почти родное.

Среди достоинств повести отмечу блестящую композицию, потрясающее владение сюжетом – все сюжетные линии тщательно, логично и, если так можно выразиться, трогательно сводятся к финалу (именно здесь излишек сентиментальности не только не испортил у меня впечатление, а, наоборот, побудил поставить все-таки 10 баллов).

Как всегда – прекрасный, образный, красивый но, в тоже время, и доступный русский язык автора.

Главной же удачей повести является (как это обычно и бывает в самых удачных произведениях Владислава Петровича) главный герой – мальчик Инки. Настолько замечательно, правдоподобно-тоскливо передано его одиночество в начале романа, что даже показавшаяся мне абсолютно искусственной при чтении отзывов его «дружба с мухой» под умелой рукой мастера обретает правдоподобность и смысл.

И еще. Прочитав эту повесть, я почувствовал, что стал добрее. Совсем чуть-чуть. И, наверное, ненадолго – годы берут свое. Но, по крайней мере, ругаться в «Общественные институты» я сегодня не пойду…

Я очень люблю книги Крапивина, люблю его героев — замечательных, мужественных, честных мальчишек. Инки — один из них, этих мальчишек. Очень трудно ему, такому маленькому, противостоять целому враждебно-равнодушному миру. Не может человек быть совершенно один. И в его мире появляются ходики, маленькие канатоходцы Сим и Желька, муха Дагги-Тиц, а потом и настоящий друг — Полянка. Вот только, когда в Инкиной жизни появились «Штурманята», то у меня возникло чувство, будто бы «проваливаешься» на несколько десятилетий назад, когда верилось, что в жизни так бывает, и появилось ощущение неестественности, фальши. На мой взгляд, уж лучше бы что-то сказочное...

Очень милая повесть. В поздних своих вещах Крапивин, кажется, не придумывает ничего нового, а скорее сталкивает «свои» старые темы-мировоззрения. В ДТ жесткость и даже жестокость мальчишек из, скажем, «Голубятни» смотрится в зеркало религиозных идей, интересовавших автора гораздо позднее. И в этом столкновении намечается, кажется, что-то новое, еще (надеюсь) не оформившееся.

NB: Что до отмеченных анахронизмов, то русская провинция может отставать от столиц и поболее, чем на 10 – 15 лет.

Очень понравилось. Особенно характер Инки классно открыт. Добрая, душевная... сказка? нее, реальность! Возможно, во мне играла женская сентиментальность, но я местами даже слезу пускала :shuffle:

Замечательная повесть. Даже муху жалко...

Зато Инки и ребята великолепны! Хорошо, что они не одиноки...

Дагги тиц понравилась мне значтельно больше, чем колесо Перепелкина. Здесь ребенок ищет понимания у живого существа, а не у железки. И хоть ребенок самый обычный, а не супер-пупер. Интересно, неужели есть школы, где так себя ведут учителя?