Мадлен Тьен «Не говори, что у нас ничего нет»

Книга гладко и мягко написана, иероглифы в ней не отменяют ориентира на западную аудиторию, но все ж так или иначе, а саги о жизни и страданиях китайцев в 50-70 , поляна Мо Яня, мощь гения которого, образность, народность создали такие фрески, сравнительно с которыми этот роман — акварелька. Ну как Шолохов Тихим Доном тему , в общем, раскрыл столь мощно, что как бы ну а зачем еще что то? Общий гуманистичный посыл и скорбь по пострадавшим — это хорошо, но ни один персонаж канадского автора трехмерности селян Мо Яня и близко не достиг.Этот роман, приличный и правильный, много выиграл бы в отсутствие сравнений с более значительными и яркими романами на схожую тему.

Хотя книга фактически посвящена событиям, произошедшим на площади Тяньаньмэнь в апреле-июне 1989 года, подводит Мадлен Тьен к ним довольно долго, рассказывая об истории трех поколений одной семьи — от гражданской войны и японской оккупации до реформ Дэн Сяопина и заканчивая современностью.

Довольно быстро я запутался, кто кому какой родней приходится — героев не то чтоб много, но с китайцами и японцами у меня так часто бывает — поэтому две сюжетные линии я воспринимал раздельно: для меня маоистский Китай и Канада на переломе веков были двумя разными историями, мало друг с другом связанными (хотя связь очевидна и прямолинейна). Впрочем, это совершенно не мешало чтению книги, да и к середине романа все устаканилось и прояснилось, стало понятно, кто главный персонаж, а кто нет.

Для западного читателя роман, наверное, выглядит откровением и чем-то небывалым и оригинальным, но то, что происходило в Китае в пятидесятые-шестидесятые, в России уже прошли в двадцатые-тридцатые — идеологическое промывание молодежи, сессии самокритики, недовольство стариками в руководстве страны, якобы предавшими революцию, массовые репрессии и чистки, борьба с низкопоклонством и формализмом в культуре. Другое дело, что размах культурной революции в Союзе был намного меньше, длилась она не так долго, и последствия были не такими катастрофическими.

Написано тем не менее хорошо и мастерски, автор знает, когда надо подбавить экзотики, а когда — юмора, пафоса, эмоций. Мадлен Тьен не пережимает, хотя сделать это с таким материалом очень легко, никого не осуждает (даже хунвэйбинов, насмерть забивающих старых профессоров, и солдат НОАК, стреляющих в безоружных студентов), но и не отстраняется. Хорошо пишет, ничего не скажешь, я прям-таки сам себя чувствовал китайцем, коротко стриженным (длинные волосы — буржуйство и декаданс), в серой куртке-неру, любую беседу начинающим со слов «Да здравствует председатель Мао! Да здравствует великая пролетарская революция!» Местами атмосфера и происходящее так напоминали «1984» Оруэлла (особенно ее последнюю сцену), что реально становилось страшно. Специфически китайская манера выражаться — с метафорами, экивоками, отсылками и подсмыслами, наложенная на коммунистический пафос и партийную фразеологию, утомили меня уже в концу первой трети, однако потом привык.

В принципе, можно сказать, что я немало узнал о китайской истории двадцатого века — по крайне мере поверхностная проверка показала, что многое, поведанное Мадлен Тьен, соответствует действительности. Однако и ляпы тоже есть — например, персонажи упоминают Киргизстан и Туркменистан; очевидно, что для жителей приморского Шанхая все это был бы просто Советский Союз. Смешно, но Союз в книге вообще ни разу не упоминается — исключительно отдельные республики вроде России или Украины.

Основой книги является музыка во всех проявлениях. Я-то по наивности думал, что каждый второй китаец владеет кун-фу, а оказалось, что каждый второй китаец играет на каком-нибудь музыкальном инструменте. Здесь постоянно говорят о музыке, думают о музыке, пишут музыку, играют на разнообразных музыкальных инструментах или ломают их в рамках борьбы с правым уклоном и контрреволюцией. В книге постоянно упоминаются Бах (Ба-Хе), Верди, Дебюсси, Прокофьев, Шостакович, на худой конец какой-нить китайский композитор, имя которого я не могу транскрибировать, потому как наверняка ошибусь. В какой-то момент я даже заподозрил, что композиция книги тоже имеет какое-то отношение к музыке — канадские вставки выступали контрапунктами, а студенческие волнения развивались как крещендо, и судя по названию последней главы (Coda) я не ошибся.

Отличная книга, которая не только по праву вошла в шорт-лист Букера, но и вполне (по моему мнению) заслуживала его получить.