Много лет назад редакции «Искателя» срочно потребовался фантастический рассказ взамен того, что был запланирован и не «пошел». К тому же рассказ был уже проиллюстрирован, и в ночь перед сдачей номера нескольким сотрудникам редакции и авторам пришлось писать научно-фантастический рассказ на тему рисунка. В импровизированном конкурсе победил человек, поставивший подпись «Кир Булычев». Так в литературу вошел один из самых популярных современных писателей-фантастов...

Произведения Кира Булычева заслуженно популярны, недаром он стал лауреатом премии «Золотой теленок» «Литературной газеты». В них неизменно присутствует игра, веселая изобретательная мистификация, впрочем, как и в жизни самого писателя. Известный прозаик-фантаст — это видный ученый, востоковед, доктор исторических наук, лауреат Государственной премии СССР, член Географического общества СССР Игорь Всеволодович Можейко. Сегодня он гость нашей рубрики.

— Игорь Всеволодович, многих читателей интересует: как вы совмещаете науку и литературу?

— А я их не совмещаю — просто живу ими одновременно. И наука, и литература для меня — не хобби, не развлечение, а равнозначные виды деятельности, друг другу они не мешают. Даже помогают: история — научная дисциплина, которая основана на реальных фактах и не допускает никакого отклонения от них, никакой вольности в обращении с документально зафиксированными событиями; фантастика же невозможна без такой «вольности». Точка «схода» истории и фантастики для меня — человек, его прошлое, настоящее и будущее. В конечном итоге и эпохальные события, и приключения в вымышленном мире интересны нам по одной причине: как они влияют на судьбу человека.

— Очевидно, можно говорить о сходстве фантастики и исторической прозы как видов художественного творчества, в основе которых лежит принцип создания модели мира, отличающегося от реальности?

— Возможно, это и так. Но читательское восприятие зависит, в основном, от того, насколько понятен и достоверен герой, даже действующий в вымышленной ситуации. И интересно читать только в том случае, когда мы можем соотнести себя с ним, поставить себя на его место. Если исторический роман точен до мельчайших деталей, то он скучен — научная скрупулезность убивает фантазию. Мне как историку видны многочисленные «проколы» в «Петре Первом» Алексея Толстого, но как читатель я не обращаю на них внимания — настолько увлекательно действие. Так же и фантастика — она конструирует воображаемый мир, но если в книге нет ничего, кроме моделирования, пусть блестяще выполненного, — мне скучно. Пример? Пожалуйста: «Сами боги» Айзека Азимова... Я считаю, что хорошая историческая проза помогает понять, почему возникала та или иная общественная ситуация, почему мы стали такими. Тогда как фантастика отвечает на вопрос: что же с нами произойдет, если...

— Не могли бы вы развить эту мысль и дать свое понимание общественной роли фантастики?

— Фантастика — литература социально активная, быть может, одна из самых активных. Основная ее функция — предупреждение, предостережение. Писатель говорит правду в форме фантастического гротеска, аллегории о своем времени. Не случайно в недавнем прошлом, когда правда скрывалась, чиновники от культуры пытались не признавать фантастику, перевести ее в разряд научной популяризации. Сейчас в обществе повышается уровень честности, и, как мне кажется, в этом есть и заслуга фантастики, лучших ее образцов, конечно, таких, как «Час быка» Ивана Антоновича Ефремова или «Гадкие лебеди» братьев Стругацких...

— В течение долгого времени фантастика находилась на положении Золушки. Не было и нет до сих пор журнала фантастики, хотя разговор об этом ведется с 1958 г. На книжном рынке серость, по которой судили обо всем жанре, вытесняла честную талантливую НФ прозу. Сейчас в издательском деле происходят перемены: фантастику собираются издавать многие издательства, даже «Советский писатель»; возникают новые альманахи и сборники, к научной фантастике обращаются журналы, ранее ее не печатавшие...

— Сдвиги несомненны. Очень важно также, что читатель открывает вершины советской и мировой фантастики, известные немногим. Это и «Собачье сердце» Булгакова, и «Мы» Замятина, и антиутопии Хаксли и Оруэлла. Новые авторы, которые входят сейчас в фантастику, будут работать совсем в иных условиях — ведь «повышается планка», растет общий художественный уровень литературы, читатель получает возможность сравнивать. Если вчера молодому писателю, которому печататься было негде, издатели-монополисты могли навязывать принадлежность к своему «клану», то сегодня, с резким расширением издательских возможностей, такой «крючок» работать уже не будет. Надеюсь, что через несколько лет та унылая безликость, которая занимает место настоящей фантастики, отойдет в тень по законам творческого соревнования. Конечно, процесс этот проходит вовсе не гладко. Разгорается борьба, по удачному выражению одного критика, «за право писать плохо». Если вчера тебя превозносили, а сегодня читатель предпочитает тебе настоящих писателей, то перестаешь быть «признанным и известным», да и вообще рискуешь выпасть из «обоймы» (слово-то какое придумали...), в которой так долго и так уютно жил. Отсюда борьба, на которую толкают ощущение своей художественной неполноценности, страх за свое будущее. И если раньше в руках у тебя был издательский процесс, ты руководил издательством или журналом и чувствовал себя в полной безопасности — всегда можно было организовать восторженный отзыв о собственном сочинении или сочинении соседа по «обойме», то теперь надо спасать монополию.

— Как оцениваете подобные процессы в фантастике?

— Здесь также обостряется противостояние, усиливается «поляризация сил». Например, Стругацкие выступают с критикой научно-фантастических книг, выпускаемых «Молодой гвардией». Раньше бы такие выступления никто не напечатал, а если бы они и увидели свет, то можно было бы олимпийски их проигнорировать — монополии это не угрожало. Теперь необходимо спешно отвечать, стараясь уничтожить «критиканов» любыми способами, даже в собственном ежегоднике «Фантастика-87». От имени анонимных, но «известных» писателей, ученых и космонавтов, Стругацкие обвиняются в «откровенной ругани», напористом стремлении навязывать свои «вкусы и групповые симпатии», в «передергиваниях, подтасовках и даже фальшивках», что в душе они «рапповцы», применяющие дубинку и оглоблю. Но и этого мало. Чтобы не оставалось сомнений в том, каково же истинное лицо этих авторов, дается оценка их творчества с помощью цитаты из статьи дружественного критика. Оказывается, искусство Стругацких «смыкается с массовой культурой самого низшего сорта», а сами они «пропагандируют пошлость, зарабатывают дешевую славу и популярность».

Я читал эту реплику и думал, что еще вчера подобный окрик был поистине «дубинкой и оглоблей» с последующими выводами. А сегодня такое выступление напоминает крики из осажденного обоза, охваченного паникой...

Надеюсь, что Стругацкие воспринимают подобные наскоки с юмором и не обижаются на брань — она свидетельствует лишь об испуге бранящихся. Можно захватывать места в редколлегиях и редакциях, можно уподобиться легендарному голландскому мальчику, бегающему вдоль плотины и пытающемуся заткнуть пальчиком отверстия в ней, но процесс, объективно происходящий в обществе, остановить нельзя. Кстати, интересно было узнать, кто те космонавты, которые обвиняют Стругацких в фальшивках и пошлости. Может быть, они отзовутся? Или это мифические космонавты? Скажем, пришельцы из космоса...

— Сейчас используются, как мне кажется, самые разные способы наладить долгосрочные отношения «с вечностью». Вот, например, в газете «Литературная Россия» опубликовано загадочное сообщение: некий координационный совет писателей-фантастов учредил премию «Кубок Андромеды» и вручил ее Ю. Медведеву...

— Да, сообщение это озадачило, мягко говоря, и меня тоже. У нас в стране есть премия за выдающиеся достижения в области фантастики «Аэлита». Учреждена она Советом по фантастике Союза писателей РСФСР и журналом «Уральский следопыт» и вручена известным писателям — А. и Б. Стругацким, А. Казанцеву, В. Крапивину, З. Юрьеву, С. Снегову, С. Павлову, О. Ларионовой. В 1987 г. прибавился приз имени И. А. Ефремова, которым награждены Г. Гуревич, Д. Биленкин (посмертно), В. Бугров.

Что это за «Кубок Андромеды»? Подозреваю, что где-то собралась группа людей, решивших не дожидаться читательского признания и компенсировать «несправедливость судьбы» личной инициативой. Можно предположить, что в ближайшие годы эту премию по кругу получат и другие члены группы, и тогда мы хоть узнаем, кто входит в «координационный совет»... Открывается, таким образом, обширнейшее поле деятельности! Представьте, мы с вами объединяемся, называем себя «Межгалактический совет высокоодаренных гуманоидов» и награждаем друг друга орденом «Звезда Альдебарана» с аксельбантом. Или с позументом. Надо только отыскать орган печати, который доведет до сведения ничего не подозревающего читателя нашу частную инициативу.

Групповщина — всегда борьба серости против таланта. Давняя особенность и беда хороших отечественных писателей — неумение организовываться: некогда заниматься этим — надо писать. Групповщина не нужна ни Стругацким, ни В. Михайлову, ни О. Ларионовой, С. Гансовскому, В. Савченко, Г. Гуревичу, С. Снегову, В. Шефнеру, Е. Войскунскому. Их не надо объявлять талантливыми с помощью громокипящих кубков — читатели без этого знают и любят их. Поэтому мне хочется пожелать, чтобы в прессе все же появлялись нервные выпады охранителей прошлого, использующих любую, самую смехотворную, возможность, чтобы отстоять свое право на существование в литературе без литературных заслуг. Значит, перестройка действует. Значит, монополия расшатывается. Значит, лед в фантастике наконец-то тронулся.

— Игорь Всеволодович, вы — один из самых известных советских фантастов, автор более десяти книг. Ваши повести и рассказы переведены, насколько я знаю, на двадцать языков. Почему вы не член Союза писателей?

— А почему я должен им быть? Я востоковед, люблю свою работу и не собираюсь ее бросать. То есть, я востоковед, пишущий фантастические книги, а не профессиональный писатель, занимающийся между делом востоковедением. Вступать для того, чтобы пользоваться услугами поликлиники Литфонда или иными благами? Я убежден, что можно делать свое дело, не будучи членом Союза писателей. Хотя есть и другая точка зрения. Мне довелось недавно прочесть в газете «Московский литератор» заметку писателей-фантастов Ю. Никитина и В. Щербакова, направленную против выступления В. Ревича, посмевшего нелестно отозваться о книгах их коллег. Главным, как я понял, аргументом против Ревича, нашего ведущего критика фантастики, было то, что авторы заметки «не нашли его фамилию в списках Союза писателей», на основании чего совершенно серьезно утверждают, что В. Ревич — не критик. Из этого следует, если продолжать такую линию рассуждений, что каждый член СП — обязательно писатель. Трюизм повторять, что читателям остаются книги писателя, а не его членское удостоверение.

— Вы много пишете для разных возрастов. Кем вы себя считаете: писателем «детским» или «взрослым»?

— Позвольте, я отвечу стихами Александра Межирова, прекрасного поэта фронтового поколения: «Мы писали о жизни — о жизни, неделимой на мир и войну...» Так вот, я стараюсь писать для людей — и не важно, какого они возраста...

— И в заключение: ваше отношение к библиографии вообще и к библиографии фантастики в частности?

— Поскольку я по специальности историк, то работа с библиографией — существенная часть всей моей деятельности. Я считаю, что библиография больше относится к истории, чем к литературе, ведь махинации с историей неизбежно приводят к махинациям с библиографией, в том числе и с библиографией фантастики. Приведу пример: работая над обзором советской фантастики 30-40-х гг., в сборнике статей, клеймящих троцкистско-зиновьевских антисоветчиков, я совершенно неожиданно нашел абзац, посвященный научно-фантастическому роману некоего автора. Ни в одной библиографии советской фантастики я этого романа не встречал. Вот вам и обратная связь — выпадение из библиографии неизбежно тянет за собой выпадение из истории. Считаю, что ваш журнал делает большое дело, стремясь заполнить дыры нашей истории.

Что же касается библиографии фантастики, то я думаю, что, несмотря на существование солидных трудов, ее надо начинать заново, на новом уровне. Ведь даже такие серьезные работы, как библиографические издания А. Бритикова и Б. Ляпунова, и то изуродованы временем.

— А библиографический список, составленный Михаилом Манаковым по вашим произведениям?

— Вы знаете, я был просто поражен, когда он прислал мне свою работу, выполненную на хорошем профессиональном уровне, и это в 17 лет, школьник! Я «открыл» в ней несколько публикаций, до этого мне неизвестных.

Беседу записал В. Гопман