О себе любимом
© Сергей Другаль
Всех, естественно, волнует вопрос: а когда это и где Другаль родился? Отвечаю: — Ох. давно! В 1927 году в ауле Джамбайты. И был назван Сергеем в часть Есенина. Второго ребенка-девочку родители назвали Айседора, надо думать в честь Дункан. Романтики!
Не верьте подробностям в воспоминаниях, взрослый почти не помнит детства. Так, отдельные фрагменты.
Вот такой фрагмент. Саратов, зима. По улице лошадь тащит телегу, в ней мертвые тела, торчат окоченевшие руки. Это был голод 33-го года. Я был сыт, видимо, родители получали карточки.
Пусть коммунисты не кричат о 8 миллионах погибших от недоедания за 10 лет демократия. Вранье и демагогия. Пока есть хлеб — человек не голоден. На водку хватает, на еду нет? Что касается сервелата, то и при коммунистах его не очень-то ели. Даже рядовые члены КПСС.
Другое воспоминание: обыск в доме и арест отца. Это уже в Минске в ноябре 36-го года. Во втором Брилевском переулке, где мы жили в бывшей конюшне, во всех двенадцати домах переулка в одну ночь было взято двенадцать мужчин. Мать боялась, что и ее заберут и отправила меня к теткам в Курск.
Должен сказать, что на бытовом уровне я, сын врага народа, никаких ущемлений не чувствовал. Ни тогда, в малолетстве, ни потом, когда учился в техникуме, работал, учился в институте и аспирантуре .
Предупреждаю вопросы: с 17 лет содержал себя сам. Отец с войны вернулся в орденах, но, будучи беспартийным, найти денежную работу не сумел. А матушка всю жизнь работала машинисткой.
Говорить ли о голоде 42—44-го годов, когда облысел от недоедания? Это прошли все мы, теперь уже семидесятилетние, и глупо ставить сие себе в заслугу. Великие — те помнят о голодных днях: Горький (пекарь, грузчик), Шаляпин (ученик сапожника, переписчик) и прочие бедолаги. А вот Солженицын, Шаламов, Ахматова, Мандельштам, Губерман, Синявский о своих мучениях не говорят. Им как-то неловко.
Поэтому когда читаю, что был такой-то пожарным или лесорубом и вот поди ж ты, выбился в писатели, то понимаю, что это невинное кокетство является отрыжкой времен строительства социализма. Тогда великий вождь сказал, что «интеллигенция — это говно», и престижным стало вести свой род от чернорабочего.
А интеллигенция, дабы некому было сомневаться в мудрости партийных предначертаний, была выкошена коммунистами чуть ли не под корень. Позднее они поняли, что кто-то должен учить, лечить, проектировать заводы и танки. Просто интеллигенцию восстановить не удалось, это дело многих поколений. Зато быстро-быстро воспитали «нашу советскую интеллигенцию». Солженицын суть ее определил словом «образованщина». К этой социальной прослойка я и отношу себя.
Я в писатели не выбивался, ибо мой основной заработок вне сферы литературы. Писатели — это Владислав Крапивин, Александр Чуманов, Евгений Пинаев, Геннадий Прашкевич, Герман Дробиз. Люди прекраснодушные, во многом ради удовольствия общения с ними я и стал писать рассказы.
А чисто научная среда, в которой я варился, не одобряет мои литературные опыты. Пример: у меня два сквозных литературных героя — Вася Рамодин и Лёва Матюшин, оба кандидаты наук, Естественно, я подарил им книжки, где пишу о них же. И что? А то, что ни Лев, ни Вася читать не стали. Загадка психологии. А может просто «несть пророка в своем отечестве».
Узкий научный круг мне удалось разорвать благодаря литературе.
Не знаю, как другие, а я лишен авторского честолюбия, хотя премии «Аэлита» был весьма рад. Ну, написал два десятка рассказов и повестей, скомбинировал из них три книжки. И что с того? Тоже мне, осчастливил человечество. Кто читает сейчас классиков эпохи социалистического реализма — Горького, Фадеева, Панферова, Серебрякову, Василевскую? Так и нас, нынешних, через малое количество лет и помнить-то не будут.
Приходит новое время, будет новая литература.
Я не с листа живу, и мало завишу от редакторских капризов: соглашайся на правку, а то не возьму, чем внуков питать будешь?
Редактор, в массе своей, правит, исходя из своего вкуса и собственной бездарности. Во всяком случае, я не встретил редактора, который улучшил бы рукопись, и потому отношения с ними у меня неприязненны. Кроме одного исключения. Это был Виталий Иванович Бугров, завотделом фантастики «Уральского следопыта». Память о нем греет мне сердце. Тонкий стилист, мягкий, интеллигентный и внимательный редактор. Он да! Он улучшал. Он умер, и мне стало неинтересно писать фантастику.
Мне повезло. Моя работа была как ежедневный праздник, и за 10 часов рабочего дня я не успевал устать. Начальство руководить не лезло, ибо мало что понимает в моей науке, да и характер у меня не сахар. А чтобы не раздражать его — я исправно ездил на морковку со всеми прочими кандидатами наук.
Без напряга защитил две диссертации. И пока я все суетился, защищался, все готовился к будущей настоящей жизни, судьба сыграла со мной шутку: однажды проснувшись, я вдруг обнаружил, что мне уже за 70. Ничего себе!
Подвожу итоги: вес 98, был рост 180, стал 172 за счет шеи. Костюм был 48, стал 56 за счет пуза в 114 см. Бреюсь на ощупь, чтобы в зеркало не смотреть, противно. Пора сливать воду!
Кстати о костюме. Старик обязан быть ежедневно в душе мытым, бритым и пахнуть одеколоном. Из уважения к людям, дабы на оскорблять взоры. Ибо нет зрелища гнуснее, чем неопрятный старик, когда костюм в пятнах, ширинка расстегнута и на штанах пузыри. Следите за собой, деды! Тем более что интересы с возрастом, слава Богу, не меняются. Помню, приятно было смотреть на красивый бюст и зад. И сейчас то же. Разница в том, что в 20-40 лет можно было не скрывать здорового интереса. Сейчас приходится делать равнодушный вид, а то подумают: вон скабрезный дед на панели шмоздями трясет. И правы будут.
Но тут возникает вопрос: почему это я подведение итогов связал с внешностью? А где, спрашивается, духовность? Служение где?
Не знаю, может моя духовность вся вышла в рассказы? Или в мою технику? Все-таки 50 патентов и авторских свидетельств, все-таки мной придуманные машины работают более чем на 100 предприятиях и их заказывают поныне. Вроде могу с чистой совестью на лаврах почивать. И размышлять — что есть духовность?
Но и патенты, и статьи, и внедрение — это все утеха самолюбию, не более. За них не платят. А истинная ценность в деньгах измеряется, и ни в чем более.
Мне, правда, один раз повезло, лет двадцать назад. Чиновник в Минпромстройматериалах добрый попался. Они мою машину в Куйбышеве серийно выпускали, и я к нему пристал:
— Внедряете! Заплатите, что положено.
— Это можно. Но мне десять процентов.
— Пять!
Кувшинное рыло вздохнул. Он знал, что я у него на крючке и никуда не денусь:
— И деньги вперед.
Дал я ему взятку, дал! И что бы вы думали — через месяц получил 1800 рублей. В ту пору — бешеные деньги. Святой был человек, больше таких не попадалось.
Сейчас в газетах пишут, что чиновнику надо такое жалование установить, чтобы он и взяток-то не брал, этак тысяч 200 в месяц.
На мой взгляд, глупее подхода нет. Возьмите кота, он не может мебель не драть, от него сие не зависит. Это сильнее его. Знает, что будет изгнан на помойку, а дерет. Так и чиновник. Знает, что в узилище низвергнут будет, а берет, бедняга. Плачет, а берет, ибо это ему генетически предопределено. Как и нам предопределено ему давать, потому, что он — власть. Это все демагогия и болтовня о власти народа, о диктатуре пролетариата. Всегда и везде, и при феодалах, и при буржуях и при развитом социализме власть принадлежала чиновнику и в его руках пребудет вовеки!
Каждый же политдеяталь считает свою собственную власть властью трудящихся. Демократ говорит:
— Сейчас у нас власть народа!
Коммунист ему в ответ:
— Узурпатор! Власть народа — это когда я у кормушки. Пустите порулить. я каждому пенсионеру дам по тысяче.
Они еще не нарулились!
Что-то я все в политику сбиваюсь, а собирался о себе писать. Возвращаюсь.
Основное свойство моего характера — это лень. Все, что я придумал и написал — все сделано в титанической, изнурительной борьбе с ленью.
Любимое место — диван, на правом боку лежа читать Маринину, Незнанского, Войновича, Тополя. Лежу, завидую: как это они изловчились столько написать? Я вот не могу, мозгов и таланта не хватает. И вообще, ни писание и ни какой другой вид деятельности меня не привлекает.
Но кушать надо. Значит, иди в профессорский Совет, заседай, получай свои 475 полставочных рублей. Смешно!
С наслаждением перечитываю великие книги. У каждого они свои. У меня это «Похождения бравого солдата Швейка», «Мастер и Маргарита», «Современная идиллия», «Бойня № 5, или Крестовый поход детей» Воннегута.
Читаю только для развлечения. Не люблю книг поучительных, они скучны как тот занудливый мужик, который к самому себе относится слишком серьезно.
Напоследок мой совет: не ждите улучшений. У кого хватает сил, относитесь к жизни с иронией, иначе от нашей действительности можно сойти с ума.
источник: Автограф: Екатеринбургские писатели о себе, Екатеринбург, 2000 г.