Очередное переиздание этого романа было включено в 21-й том серии «Fantasy Masterworks» издательства Голланц. Можно только удивляться, что его опережают всего 20 других книг. В определенном смысле неудивителен тот факт, что автор и его влияние на жанр остались далеко за пределами мейнстрима, почти аномальными. Впервые изданная в 1935 году, более чем на 10 лет позже весьма известного и популярного «Змея Уробороса» (ЗУ), «Повелительница Повелительниц» (ПП) является первой частью большого цикла «Зимиамвия», и, хотя опубликована первой, хронологически завершает события, разворачивающиеся в рамках трилогии. Однако, роман обладает законченностью и может быть прочитан сам по себе, несмотря на то, что в нем продолжаются события «Рыбного Ужина в Мемизоне» и лишь частично написанного на момент смерти автора романа «Мензентийские врата». Самодостаточность эта возможна, в частности, потому что время, место действия и персонажи в романах Эддисона размывают свою тождественность, и одновременно сосуществуют, подобно, хотя другим способом, отголоскам будущей мультивселенной Муркока.

ПП открывается необычайно красивой и вызывающей воспоминания «Увертюрой»: наблюдения, высказанные у могилы, словно оглядка на жизнь усопшего, странным образом свободны от границ времени, подчеркивают реальную действительность: арктическое лето, где пейзаж и свет временно застыли «меж закатом и утренней зарею». Это предсказывает метафоричность обстановки, главной темы и атмосферы, которые должны пронизать весь роман, создавая и обозначая ширму, через которую будут восприниматься сдвиги между «реальным» миром и альтернативными реальностями, примерно также, как в раннем фольклоре завеса тумана или мерцающих сумерек отделяет наш мир от Иного. Привлекая почти «кинематографическое» знание «волшебного часа», миры Эддисона смещаются и незаметно искажаются в тающей мимолетности света, в световых трюках, которые трансформируют и напоминают всем — и персонажам, и читателю, — что увиденное либо прочитанное — это всего лишь вопрос или момент восприятия и опыта, меняющегося и неизбежно постоянного. Изменчивость сосуществующих миров проявляется сразу после пробуждения, где мы присоединяемся к покойному Лессингему в мире, напоминающем эпоху Возрождения, захваченном интригами и борьбой за право наследования, где прежняя смерть или жизнь словно и не были, а разрозненные проблески памяти могут вспыхивать на мгновение, и продолжать существование в последующих событиях. Это не первый раз, если кто знаком с творчеством Эддисона, когда появляется Лессингем: его можно встретить в романе ЗУ, где он также является проводником во вторичный мир, в собственном лице или двойником для Мезентиуса и его сына Барганакса, каждый из которых существует как воплощение божественных законов, одновременно и мужчина, и женщина, и повелитель, и повелительница.

Если это и попахивает мистицизмом, то существует некая мистическая черта, присущая произведению Эддисона, божественная вездесущность в сфинксовом загадывании тем, которая ощущается как иллюзия или галлюцинация, замаскированная в стирании всяких ограничений, тематических и повествовательных. Божественное остается сокровенным и невысказанным. Весьма заметно отсутствие религиозных обертонов и моральных установок, характерных для современников Эддисона, Льюиса и Толкиена, прекрасно знавших автора. Здесь не найдешь указующих принципов Добра и Зла. Вместо этого, как и в ЗУ, поощряется надежда только на себя, и почти ритуальное восстановление прежнего порядка, в котором опыт существования во всех проявлениях и обликах вытесняет любые оправдания и предписанные философские или религиозные рамки (за поступки персонажей). Зато здесь первостепенно важно, чтобы персонажи прожили свои жизни как можно боле полно, свободные от условий, принимающие себя — нет, настойчиво настаивающие на своих правах — на полную принадлежность миру, в котором они нашли себя. А если существование каких-то руководящих принципов все же обнаруживается, то находятся они по другую сторону смертного предела и понимания, не могущие быть запертыми в смертные термины. Бог существует, но отличается от привычного, оставаясь в своих проявлениях непредсказуемым и непостижимым.

Если есть какие-то высшие атрибуты в произведениях Эддисона, то это красота и благородство, хотя последнее определяется через термины, имеющие больше аналогий с «близостью к кормушке», чем с рыцарским духом или благими намерениями. Героизм характеризуется корыстным неповиновением, и одновременно признанием вероятности смерти, которая имеет место в судьбе всякого, так сказать, даже признавая наличие могучих неуправляемых сил и обстоятельств, быть похожими на шахматные фигуры, которые кто-то перемещает по доске. Даже главный злодей, Викар Гориус Парри, обладает животной гордостью, которую пытается понять Грегор Клеган. Отсутствие традиционных «добродетелей» дает некоторым современникам Эддисона повод обвинять его в оправдании аморального гедонизма. И нет сомнений в том, что автор наслаждается пышностью и забавами своих персонажей, описаниями празднеств и дворцов с детально выписанной роскошью, с которой мало что, если вообще что-то, может поравняться. Более того, описания женской красоты походят на наваждение, а изображение очаровательных линии шеи или наклона подбородка — на фетишизм. Но истинная широта писательского таланта проявляется в изображении окружающего мира. Эддисон расточает яркие детали с тонкой наблюдательностью, не упуская ни одного нюанса в движениях, форме, цвете или освещении. И он пишет с неподдельным романтизмом, что делает попытки современных авторов, например, Марильера или Хейдона, грубыми и беспомощными. И он украшает и приправляет повествование капелькой эротизма.

Однако, как и в свое время, роману будет трудно удовлетворить вкус массового читателя. Эддисон пишет с каденцией языкового потока, утерянной в современной бережливой прозе и деловых эпиграммах, следующих в русле Хеммингуэя: редкие на сегодняшний день сложносоставные предложения или многослойные конструкции мыслей и образов. Едва ли что-то в этом романе говорится просто, диалоги и описания лабиринтоподобны, частное может казаться противоречивым, отражая лишь загадочную природу целого. Стиль Эддисона следует считать насыщенным и цветастым даже по меркам XIX века, иногда демонстрирующим большую красоту образов и чувств, и потому бегство от сложности и извилистости языка гарантировано разочарует читателя романа. Поэтому те, кто рискнет взять это произведение, должны быть готовы читать внимательно, время от времени продираясь через некоторые эпизоды, и смириться с обилием архаизмов, ссылок, рассчитанных на эрудицию читателя, аллюзий, которые доставляют удовольствие автору. Наградой для смельчаков, готовых к этому, станет произведение, которое своеобразием и необычностью отличается от массы фэнтези, появившейся следом, и, частично благодаря языку, а также явным и неявным литературным целям автора, будет дарить новые открытия читателю всякий раз, когда тот решит возвратиться к роману.

© 2001 William Thompson*

Пер. 2011, rusty_cat.fantlab.ru

------------------------------------------------------ ----------------------------

Уильям Томпсон — писатель фантаст, пока не изданный, но подающий надежды. Кроме писательской деятельности, он планирует защищать диссертацию в области информатики в университете Индианы.