Н-да, с одной стороны — я немного разочарован. Мотивация героев показалась мне весьма натянутой, а умалчивание причин вражды Монтекки и Капулетти — признаком халтуры. Странным выглядит и то, что Ромео никогда прежде не видел Джульетты — дочери главного врага своего рода. Как-то это невероятно. Италия периода Возрождения вроде бы никак не смахивала на исламские страны, где женщины всю жизнь сидели под замком, а выходя на улицу — скрывали свои лица. Ну ладно, спишем это на театральную условность. К той же условности отнесём и внезапно вспыхнувшее чувство у двух голубков, до того едва перекинувшихся парой слов.

По большому счёту, эта пьеса не о любви. Она о более глобальном — о стадном чувстве, губящем высокие порывы. Представим на месте веронских семей, к примеру, СССР и США периода «холодной войны». Дочь советских инженеров изменяет родине с сыном американского консула... И вообразим себе реакцию тогдашних людей. В этой незамысловатой, но бессмертной пьесе Шекспир, как мне кажется, хотел донести простую мысль: существуют вещи, перед которыми должны отступить долг, патриотизм, чувство чести и т.п. В данном случае такой вещью стала любовь мужчины и женщины. Но с таким же успехом это могло быть и искусство. И любовь к детям. И ещё что-нибудь вневременное, возвышающееся над интересами твоей общности (хотел написать — «стада», но не стал, дабы не провоцировать лаборантов с обострённым чувством патриотизма :biggrin:). Увы, слишком часто люди, охваченные стадным инстинктом, губят носителей таких идеалов, клеймя их как предателей. Именно такой случай и описан в данной пьесе.

Вот интересно: почему произведение, написанное так много веков назад, с сюжетом полным роялей , с в большинстве своём блеклыми героями (меня, например, совершенно не впечатлила Офелия) остаётся бессмертным? Загадка, мда? А я знаю ответ. Безнадёжно старая форма, по-прежнему актуальное содержание. Ведь история принца датского продолжает волновать и она вне времени, ибо проблемы ею поднятые будут заставлять задумываться всегда, ибо в каждой эпохе, в каждом обществе будут свои Гамлеты и каждый за свою жизнь хоть раз, да задаст себе один из вечных вопросов, поднятых в пьесе. И несмотря на то, что в процессе чтения я снисходительно смотрел на все эти, с современной точки зрения, недостатки, несмотря на то, что пьеса не оставляла никаких эмоций, закончив читать я вдруг понял, что концовка проняла меня до дрожи, а через пару дней я был всецело поглощён размышлениями об этом произведении...Отделилась вся эта шелуха, а суть осталась. И «Гамлет» вдруг раскрылся, представ настоящей глыбой, титаном. Сложно описать. И тогда я перестал снисходительно относится к его возрасту, я был этим возрастом просто восхищён. Чтобы столь старая вещь могла так волновать... Нет, Шекспир был гением.

Итог: «Гамлет» — это целый пласт культуры. Невозможно себе представить себе современное искусство без этого произведения. Нет, вот так: «Гамлет» это и есть, несмотря на возраст, современное актуальное искусство. Вот в чём его величие.

Ну вот наконец я дошёл и до самой знаменитой исторической хроники Шекспира. Признаюсь, после потрясающих по накалу «Ричарда II» или второй и третьей частей «Генриха VI» открывал эту пьесу с настороженностью. Думал: ну что там может быть такого, чего уже не было бы в других хрониках? Боялся разочарования. Напрасно! «Ричард III» ни в чём не уступает вышеупомянутым вещам, но при этом создаёт никогда мне прежде не встречавшийся образ самоироничного и меткого на язык злодея. Удивительно, но если в других хрониках наибольшее впечатление на меня оказывали сцены сражений и разного рода кровопролития, то здесь я не мог оторваться от диалогов с участием главного героя — настолько они искрящиеся и саркастичные. «Ведь даже зверь имеет сожаление. — Я не имею. А значит, я не зверь». :lol: Поистине, Ричард III мог бы стать одним из моих любимых персонажей, когда бы не был начисто лишён элементарной морали (оно и понятно: горбуна, которого никто не любит, таким выковала жизнь). Жажда власти поглотила его целиком, не оставив места ни для каких иных чувств. Властью он хотел взять реванш у жизни, которая сделала его уродом. И взял, истребив всех, кто стоял на его пути или просто оказался ему не нужен. При этом главный герой в пьесе не выглядит этакой всеподавляющей личностью. Он как бриллиант, обрамлённый россыпью не столь ярких, но тоже прекрасных драгоценностей. Вот, например, принцесса Анна — дочь убитого тем же Ричардом Уорика и вдова принца Эдуарда (также павшего от руки Ричарда). Казалось бы — какой простор для мести! И действительно, Анна проклинает убийцу своих родных, посылая одновременно проклятье и его будущей жене. Знала бы она, чем это обернётся! Ведь будущей женой Ричарда становится она сама, и теперь должна сполна хлебнуть собственного проклятья. Или вот королева Елизавета — вдова сторонника Ланкастеров, позже вышедшая замуж за главу дома Йорков Эдуарда IV, а затем потерявшая своих сыновей, погубленных братом последнего Ричардом III. Но словно этого было мало, Ричард, утвердившись на престоле, отправляет её свахой к собственной дочери — мол, я убил твоих сыновей, зато теперь дам жизнь твоим внукам. Цинизм? Ещё какой! Зато как это написано! Женские образы в пьесе вообще играют чуть ли не первостепенную роль: одной из самых впечатляющих сцен является разговор бывшей королевы Маргариты (главы поверженных Ланкастеров) с Елизаветой и матерью Ричарда III герцогиней Йоркской. Все три женщины причинили друг другу немало несчастий, взаимно уничтожив нескольких родственников. Каждой из них есть что предъявить сопернице, но вскоре, осыпав друг друга оскорблениями, они сходятся на почве ненависти к Ричарду III. Вот она, объединяющая сила зла!

Сейчас, сейчас напишу всё, что думаю... Дайте отдышаться. Это было как спуск с горы — пугающе, но остановиться невозможно. В общем так: всё фэнтези — в мусорный бак. Любые картины битв сказочных существ меркнут перед тем, что написал Шекспир. Это... это что-то до такой степени волнующее, что хочется орать от восторга. Вся пьеса — сплошное рубилово, но как это показано! Будто мясорубкой какой-то затягивает всё новых персонажей в кромешный ад английской междоусобицы, и перемалывает их там одного за другим. Но жизни людей здесь — не статистические единицы, не повод азартно воскликнуть «в капусту его!», а целые вселенные, которые, погибая, уносят с собой и кусочек нашего мира, нашей души. К концу пьесы душа эта представляет собой лохмотья, искромсанное полотно, искалеченное тело. Уму непостижимо, как задолго до гражданских войн Шекспир чётко и выразительно представил весь их трагизм. Отец убивает сына, сын — отца, гибнут подростки и старики, гибнут целые семьи, сожранные ненасытной вендеттой. А со стороны на весь этот кошмар взирает король Генрих, мечтающий бросить всё и стать пастухом. Но нет! Историей он призван быть поводом к раздору знати, и это положение вынуждает его страдать вдвойне, так что смерть от рук врага становится долгожданным избавлением. Помнится, в отзыве на вторую часть я сожалел, что Генрих не был её главным действующим лицом, иначе получился бы этакий предшественник «Идиота». Ну так вот в третьей части Шекспир наверстал упущенное, так что теперь я с полным правом могу сказать: Достоевский опоздал на триста лет. Великий англичанин предвосхитил его, и князь Мышкин стал лишь повторением Генриха VI. :pray:

Ух, это было мощно. Не очень верится, что вторая часть «Генриха VI» явилась первой в творчества Шекспира исторической хроникой. Особенно в сравнении с написанной позже, но совершенно беспомощной первой частью. Там был исторический памфлет, здесь же — столкновение характеров, трагизм истории, буйство чувств. Особенно ярко прописаны образы сильных женщин — герцогини Глостерской и королевы Маргариты. Первая — так вообще прообраз леди Макбет. Запомнился также и сам Генрих VI. Принято считать, что он был слабым во всех отношениях человеком, не способным не то что управлять, но даже оставить наследника (родившийся у него принц Эдуард, по словам самого короля, был зачат не иначе как святым духом. Ну да, ну да... :lol:). У Шекспира же это — возвышенный человек, который просто не желает пролития крови и хочет мира своей стране. К сожалению, Генрих VI не является главным действующим лицом пьесы, в противном случае мы бы могли получить нечто вроде «Идиота» — страстной картины духовной чистоты в средоточии всеобщего лицемерия и низменных устремлений.

Особой похвалы заслуживают сцены восстания Джека Кеда. Это просто «Монти-Пайтон» какой-то! «- Умеешь ли ты подписываться? — Умею. — Повесить грамотея! Он признался». «- Этот тип знает французский язык. а следовательно — изменник». «Я как наследный король посвящаю себя в рыцари» :haha: Пусть это всё сарказм, но за ним проглядывают черты многих реальных бунтов, когда ряды повстанцев пополняли разного рода выродки, мечтающие истребить всех, кто образованнее их. Джек Кед здесь — вылитый Пугачёв: такой же «народный царь»-самозванец, ненавидящий «белую кость» и раздающий сказочные обещания (дешёвое пиво, всем всё поровну, «слабое пиво приравнивается к государственной измене» и т.д.). Пусть описания Шекспира не слишком соответствуют исторической правде, зато созданные им характеры настолько выпуклы, что веришь им безоговорочно. Одним словом — великое произведение.

Альтернативная история тоже может вдохновлять. Во всяком случае, именно вымышленная сцена из этой пьесы, где герои срывают в саду алые и белые розы, подала мысль Вальтеру Скотту окрестить английскую междоусобицу в честь этих цветов. Так и пошло.

Но сама пьеса отвратительна. Пусть даже она была одной из первых в ряду исторических хроник Шекспира, всё равно, творение это чудовищно по своему содержанию. Помнится, у Жюля Верна в «Детях капитана Гранта» выведен мальчишка из австралийских аборигенов, который, наученный английскими учителями, был убеждён, что весь мир принадлежит Великобритании, а европейские монархи — всего лишь губернаторы. Теперь я понимаю, за что мстил британцам знаменитый француз — вот за такие произведения. Нет, сам сюжет ещё куда ни шло (хотя герои в большинстве — на одно лицо, и совершенно непонятно, из-за чего же они передрались), но вот его ужасающая однобокость и откровенная ложь вызвали у меня отторжение. Фабула построена на периоде деятельности Жанны д'Арк, однако к реальной истории не имеет никакого отношения. Шекспир смело перекраивает канву событий, не смущаясь явным враньём. Так, Толбот у него умудряется отбить Орлеан после того, как был побеждён возле этого города французами; Жанна почему-то ходит в походы вместе с королём Карлом (которого Шекспир упорно именует дофином, вкладывая это обращение даже в уста самих французов, что выглядит полным нонсенсом), причём, добирается аж до Руана; бургундский герцог выставляется подлым изменником, приложившим руку к поражениям англичан, а «орлеанская девственница» попадает в плен потому, что её бросили злые духи, ранее помогавшие во всех начинаниях (то есть автор продолжает считать её ведьмой). Об участии тех же бургундцев в пленении Жанны нет ни слова (ну ещё бы! Разве можно бросить хоть малейшую тень на доблестных англичан!). В плену Жанна ведёт себя как последняя трусиха, пытается спасти себя ложной вестью о беременности (причём, в отцы записывает всех подряд, от чего лишь портит себе репутацию), но добрый герцог Йорк неколебимо отправляет её на костёр, хотя и предписывает поставить побольше бочек с маслом, чтоб девочка не мучилась (гуманист, однако!). Апофигеем всей этой чепухи является договор, по которому «дофин» Карл после ряда побед вдруг ни с того ни с сего признаёт себя английским наместником во Франции. Англичане, разумеется, по прежнему непобедимы, но терпят неудачи из-за внутреннего раздрая (который Шекспир показывает очень хорошо), необоримой трусости военачальника Фастолфа и превосходства французов в численности. Король Генрих VI хотя и очень юн, но общается как взрослый, так что незнакомому с историей человеку будет совершенно непонятно, зачем же этому монарху понадобился регент. В общем, полный бред. Ура-патриотическая агитка в жанре альтернативной истории, смахивающая на аналогичные книжонки, то и дело появляющиеся на книжных прилавках России. Возможно, я не стал бы так сурово оценивать эту пьесу, если бы не имел перед глазами пример другой подобной агитки, но выполненной талантливо и без около-исторического сочинительства. Кто же её автор? Да сам Шекспир. Пьеса называется «Генрих V». Написана она значительно позже и ярко иллюстрирует, насколько далеко шагнул драматург от своих ранних работ.

«Тот, кто помрёт в этом году, застрахован от смерти в следующем» :lol:. Великолепная фраза, которую можно назвать квинтэссенцией всей пьесы. Здесь привычное для Шекспира смешение трагического и комического возносится на какую-то недосягаемую высоту. То, что в первой части было просто описано, здесь переливается красками, сияет, восхищая и поражая. С новой, неожиданной стороны раскрывается образ Фальстафа: сцена в доме его сестры, где он беседует с любовницей — вообще одна из лучших у Шекспира. В ней чувствуется такой накал, что аж мурашки бегут по телу. С потрясающей силой показан также диалог умирающего Генриха IV со своим сыном: прямо видишь, как слабеющий король в преддверии близкой смерти торопится излить наследнику свои мысли, проникнутые тревогой за судьбу династии, а сын старается успокоить его, чувствуя, что отцу осталось совсем немного времени. Браво, браво и браво! :pray: А между этими надсадными сценами, словно для противовеса, читаем, как Фальстаф вербовал бойцов и как он же затем пьянствовал с помещиками, вспоминая былые годы. Это какой-то... я даже не знаю, с чем сравнить. «Собор парижской Богоматери» — вот, пожалуй, наиболее близкое произведение ко второй части «Генриха IV». Меня в ней прельстила также мысль о верховенстве закона над статусом человека, ясно проведённая на примере верховного судьи, который сажает в тюрьму наследника престола (!). Когда же этот наследник становится королём, судья прямо говорит ему: «Если отомстите мне за былое, ваш сын почует вседозволенность». Разве можно себе представить такое в России 1600 года? (именно тогда была написана пьеса). Неудивительно, что британцы совершили свою революцию на 300 лет раньше нас. Они начали строить правовое государство в тот период, когда Россия ещё барахталась в оковах местничества. Поневоле вспомнишь строчки И. Талькова: «Вот так, вот так живут Америка с Европой. Вот так, вот так, ну а у нас всё через... тернии к звёздам» :lol:

У лауреата Нобелевской премии Генрика Сенкевича имеется фундаментальное произведение «Пан Володыевский», в котором описывается история гуляки и повесы (в фильме его роль исполнил неотразимый в те годы Даниэль Ольбрыхский), который в трудную для родины годину превращается в доблестного защитника страны. История вроде бы банальная, но дело-то в не сюжете, а в воплощении! Польские школьники по сей день учатся патриотизму на примере данного героя. Всё бы ничего, да вот только Шекспир воплотил эту идею куда раньше и куда глубже. Его принц Уэльский — не просто прожигатель жизни, а СОЗНАТЕЛЬНЫЙ прожигатель, бросающий тем самым вызов обществу. Однако приходит время и ему остепениться, и вот вчерашний бездельник берётся за меч, чтобы защищать трон своего отца (не так возвышенно, как у Сенкевича, но тоже впечатляет). Кто же идёт вместе с ним в бой? А это сэр Джон Фальстаф, патологический лжец, хвастун и трус, чьи реплики невозможно читать без смеха. Удивительно это смешение забавного и печального у Шекспира. Вот перед нами мелькнула бытовая сценка ограбления паломников, и тут же, следом за ней, идёт описание бесед заговорщиков, готовящих мятеж против Генриха IV. Вот принц Уэльский Генрих потешается над мальчишкой-слугой в трактире, а вот уже он говорит со своим отцом, обещая ему биться до последней капли крови. Примечательно, кстати, что мотивы поведения бунтовщиков Шекспир показывает куда более выпукло, чем мотивы короля. Казалось бы, всё должно быть наоборот (а то заподозрят в неблагонадёжности чего доброго), однако чувства и мысли заговорщиков выведены значительно подробнее и основательнее устремлений Генриха IV. По этому показателю, как мне кажется, пьеса значительно уступает «Юлию Цезарю», где правда обеих противоборствующих сторон была обрисована с одинаковой степенью убедительности. Более всего, как мне кажется, первая часть «Генриха IV» смахивает на «Трёх мушкетёров», где также высокая политика тесно переплетается с бытом, а герои, едва выйдя из дешёвой таверны, могут в следующей сцене оказаться на приёме у короля.

Выскажу также мнение, что, разделив свою пьесу на две части, Шекспир ей только повредил. К чему было так подробно описывать историю Генриха IV? Разве не достаточно было ограничиться каким-нибудь одним эпизодом, как он это сделал в «Ричарде II»? В итоге действие размазалось на многочисленные сценки, которые сами по себе, может, и хороши, но иногда выглядят лишними.

Представьте, что вы читаете либретто к «Золотой флейте» Моцарта. Представили? Ну и каково? Не очень, правда? Банальнейший сюжет, плоские персонажи и нет главного — музыки Моцарта. Ну так вот «Зимняя сказка» в русском переводе — это примерно то же самое. Сюжет избит до невозможности, роялей в кустах столько, что диву даёшься, характеры основных действующих лиц прямолинейны и без всякой изюминки. Спрашивается — где же здесь Шекспир? А Шекспир здесь — в стихах. Тех самых стихах, которые не могут оценить люди, не знающие английского языка на достаточном уровне. Остаётся воспринимать голое действие, которое, прямо скажем, не блещет изысками фантазии. Хотя начало у пьесы бойкое: обуянный ревностью король обрушивает гнев на жену, а затем начинает карать всех, кто встаёт на её защиту, всё больше сходя с ума от гложущей его ненависти. Написано в лучших шекспировских традициях. Читаешь и прямо видишь перед собой Ивана Грозного, Сталина и всех прочих, кто кругом видел заговоры против себя. К сожалению, всю пьесу в этом стиле автор выдержать не захотел. Страсти остыли, и началась обычная пастораль о принце, влюблённом в пастушку. Единственное, что разнообразило эту смертную тоску — прохиндей Автолик, который, сам того не желая, вывел всех на чистую воду. Вот о нём читать было действительно интересно. Ах да, и чтоб не забыть — именно здесь мы впервые встречаем имя «Флоризель», использованное позднее Стивенсоном. Оказывается, его тоже изобрёл Шекспир. Гений, что тут скажешь! :pray:

Вот так разрушаются стереотипы. И первым из них стало то, что средневековые авторы, развивавшие тему древнегреческого эпоса, никогда не читали произведений Гомера. Да-да, они были знакомы с ними по позднеантичным «фанфикам» (подобное явление существовало и тогда), на которые наслаивались выдумки позднейших поэтов. Посему мы сейчас куда лучше знакомы с «Илиадой» и «Одиссеей», чем Бокаччо, Чосер или Шекспир.

И тем не менее: что это было? (я уже о «Троиле и Крессиде»). Комедия? Трагедия? Фарс? Не знаю. Но это было великолепно. Я-то, дурак, полагал, будто постмодернисты появились лишь в XX веке. Ерунда! «Троил и Крессида» — вполне себе постмодернистская вещь, выворачивающая наизнанку классический сюжет. В какой-то мере её можно сравнить с фильмом «Хранители», где супер-герои комиксов предстают существами далеко не идеальными, а мир, в котором они живут, полон страха и боли. Скажу сразу — «Троил и Крессида» лучше. Ибо многограннее. Знакомые с «Илиадой» люди, уверен, покатятся со смеху, читая досужие рассуждения троянцев, судачащих о перипетиях осады их города. Шекспир преподносит нам легендарную историю с такой долей иронии, что от этой её легендарности не остаётся и следа. Мы просто видим, как люди почём зря кромсают друг друга, а стоящие на стенах жители города азартно наблюдают за ними, будто за каким-нибудь футбольным матчем (они бы ещё ставки делали! :haha:). Это примерно то же самое, как скрестить «Властелина колец» и гоголевскую «Женитьбу». Попытайтесь себе вообразить эту гремучую смесь и вы получите некоторое представление о «Троиле и Крессиде».

Но при этом пьеса — совсем не комедия. И не трагедия. В ней намешано всё. По стилистике она ближе всего так любимым мною фильмам Марка Захарова или Георгия Данелии, когда глубина преподносится через смех. А уж Ахилл-то, Ахилл! Он — самый постмодернистский персонаж в этой модернистской вещи. В своё время, посмотрев «Шрека», я был в восторге от того, как авторы всё поставили с ног на голову и разрушили все каноны. Ну так вот, Шекспир сделал это раньше. Достаточно прочесть его трактовку знаменитой сцены убийства Ахиллом Гектора. Тут всё наоборот. Гектор — доблестный витязь (правда, в этом автор как раз следовал средневековой традиции), а вот Ахилл, коим так восхищался когда-то Александр Македонский, представлен этаким честолюбивым охотником, который борется за свои дипломы. «Как увидите Гектора, набрасывайтесь всей кучей и рубите в капусту», — приказывает он своим мирмидонцам (теперь я вижу, откуда слизан образ Зеппа Бранигана :biggrin:). И это — герой эпоса? :eek: Гомер перевернулся бы в гробу. А теперь прошу оценить шекспировские строки.

Вреден нам рассудок в час опасный.

И мужество, и честь

Имели б сердце заячье, когда бы

Рассудку доверялись постоянно:

От размышленья печень усыхает,

С отвагою рассудок не в ладу.

Ну разве не замечательно? В своё время мне довелось убеждать одного товарища, что великие дела совершаются только фанатиками. И вот поди ж ты, ту же мысль встречаю у Шекспира. Клянусь, мы с ним не сговаривались!

Или вот оцените эти строки:

Но не должна зависеть от каприза.

Достоинство и ценность всякой вещи —

Внутри ее, равно как и в уме

Людей, ее ценящих. Неразумно

Служенье богу ставить выше бога!

Нередко люди наделять стремятся

Причудливыми свойствами предмет,

Которому те свойства не присущи.

«Неразумно служенье богу ставить выше бога». Как сказано! Не в бровь, а в глаз.

А чего стоит такой вот психологический пассаж? Девушка рассуждает сама с собой, объясняя, почему поклонника нельзя сразу обнадёживать:

Но помню я, мы ангельски прекрасны,

Пока желают нас и жаждут страстно:

Всем любящим полезно это знать —

Мужчина хвалит то, что хочет взять.

Но, чуть достигнут им предел желаний,

Бледнеет пыл молений и мечтаний.

Понятен мне любви закон один:

Просящий — раб, достигший — властелин.

Пускай же в сердце страсть моя таится:

В глазах моих она не отразится.

Это изумительно. Это блестяще. Я шёл к этой истине долгим и извилистым путём, набив немало шишек. А всего-то и надо было — прочесть «Троила и Крессиду». :smile:

Ну и напоследок: рассуждение о старой как мир дилемме — можно ли идти к высокой цели, не выбирая средств.

Нельзя считать священным

Деянье, причиняющее вред!

Ведь если мы добытое разбоем

На дело милосердья отдаём,

Мы злого дела тем не искупаем.

Если б я не знал, что это написано Шекспиром, то подумал бы, будто это сказал кто-то из наших современников, наблюдающих за тем, как криминальные авторитеты жертвуют церквям свои нательные кресты с «атлетами». :lol:

У, резня! Тридцать четыре трупа, изнасилованная и искалеченная женщина, зарытый по грудь и умерший от голода мужчина; мать, сожравшая по неведению своих детей; членовредительство, расправы над родственниками... Кровь стынет в жилах. Такое впечатление, что, отважившись посоперничать с «Испанской трагедией» Кида, Шекспир решил взять количеством шокирующих сцен. И это ему удалось. Теперь понимаю, откуда черпал вдохновение актёр из «Розенкранц и Гильденстерн мертвы» Стоппарда, когда расписывал всевозможные убийства на сцене. Тут подмостки прямо-таки не просыхают от крови.

Что ещё сказать о пьесе... Главная её тема — это месть. Но тут Шекспир не оригинален. На мести замешаны многие пьесы вплоть до древнегреческих трагедий. Впечатляет сюжетный выверт: вчерашняя пленница, потерявшая сына на алтаре, становится императрицей и обрушивает возмездие на схватившего её полководца. Это было бы блестяще, если бы не было так нелепо. Ну не мог римский император жениться на готской пленнице. Он мог взять её в наложницы, это да, а вот посадить на престол — тут уж извините... Не очень понятно также, где готская королева успела сойтись с мавром. Ареалы обитания у них, знаете ли, разные. Ну да бог с ним. Зато этот самый мавр становится едва ли не самым ярким персонажем пьесы. Подумать только: любовник королевы решает отомстить за её убитого сына! Это благородно. Да и вообще, Арон (мавр) не выглядит здесь таким жутким злодеем, как Яго в «Отелло» (даром, что первого считают предшественником второго). Он руководствуется не эгоистическими устремлениями, а любовью к женщине. Каково закручено, а? Вообще, мне не очень понятны претензии Аникста к главным персонажам (мол, нет глубины, и мотивация хромает). Герои как раз показаны очень реалистично, они не окрашены в один цвет, а могут быть одновременно злодеями и благодетелями — в зависимости от ситуации. Разве это не великолепно? Я не удивлён, что эта пьеса пользовалась такой популярностью. Равно как не удивлён и словами Бена Джонсона, сказанными в 1618 году: «Люди, по сей день считающие Тита Андроника и Испанскую трагедию лучшими пьесами, отстали в своих вкусах лет на 25-30». :smile:

«Очень много желчи. Пора откачивать. Иначе злоба задушит вас». Эти слова, прочтённые мною в комментарии к одному блогу, как нельзя лучше подходят к данной пьесе. Вернее, к той её части, где весельчак-эпикуреец Тимон превращается в мизантропа (а мизантроп — это, как известно, любитель людей. Особенно в жареном виде :biggrin:). По задумке пьеса могла бы сравняться к Макбетом или Лиром, но увы, не была доработана до конца. Отсюда — поверхностность образов и разрывы в сюжете. А ещё слишком уж навязчиво звучат проклятья и сетования Тимона. Этот поток упрёков, пусть и справедливый, быстро приедается.

Вместе с тем имеется ряд штрихов, которые, доведи их автор до конца, могли бы засиять всеми красками. Во-первых, это Апемант и Алкивиад. Оба они представляют собой два фланга отношения к человечеству: презрительно-циничный (Апемант) и деятельно-разрушительный (Алкивиад). Стискивая с двух сторон Тимона с его круто меняющейся личностью, они словно яркие лампы освещают бриллиант. Им бы добавить мотивации и глубины — цены бы не было! Но увы.

Неплохи также аллегории. здесь они выведены под обобщающими личностями Поэта и Художника. Оба — просто таки символы продажного искусства с его готовностью прославлять кого угодно за деньги (ныне это особенно относится к журналистам).

В общем, пунктиров (более или менее жирных) Шекспир наметил здесь немало. А вот довести до ума не успел. Почему? Загадка. Литературоведы в задумчивости. :confused:

Очень, очень необычная пьеса. Оставляя в стороне дежурные для Шекспира условности сюжета (как то: наивный мотив трёх ларцов, примитивная казуистика Порции в решении дела о фунте мяса и т.д.), перейду сразу к вещам, которые тронули мою душу. Во-первых, это воинственный антисемитизм. Выпады против иудаизма и евреев грубы и полны злобы. Удивительно встретить такую ненависть у Шекспира. Правда, здесь имеются нюансы. Прежде всего, он творил пьесу в разгар судебного процесса над придворным врачом-евреем, обвинённым в попытке отравления королевы Елизаветы. То есть творил практически памфлет (очень хорошо сработанный, надо сказать). Кроме того, Шекпир, клеймя меркантильность и холодную жестокость Шейлока, избегает упоминаний о разного рода поверьях, связанных с иудейскими обрядами. Должно быть, это не случайно. Если бы он действительно хотел вымазать всех евреев чёрной краской, то уж наверное, вспомнил бы о «крови христианских младенцев» и всём таком прочем. Здесь этого нет и в помине, а Шейлок и его товарищи подвергаются нападкам за их ростовщичество и сугубый практицизм, лишённый всякого понятия о милосердии. Читая пьесу, я пришёл к выводу, что задачей Шекспира было противопоставить иудаизм и христианство. Делает он это весьма прямолинейно и без особой выдумки. Евреи в пьесе — сплошь сутяги и негодяи (кроме Джессики, которая — вот счастье-то! — выражает готовность перейти в христианство), католики же — сплошь благородные люди, отдающие последнюю рубаху другу. Хотя при этом — вот парадокс — из уст мерзавца Шейлока мы вдруг слышим проникновенные строки о том, что евреи — такие же люди, как и христиане. Признаться, это звучит диссонансом к основной идее, но при этом звучит прекрасно! И в этом конкретном случае хочется воскликнуть: «Браво!».

А вот теперь о том, что вызвало у меня восторг. Это — милые зарисовки в промежутках между основным действием (шутки Ланчелота Гоббо, ночная прогулка Лоренцо и Джессики, эпизод с разгадыванием содержимого ларцов). Они вносят ощущение какой-то удивительной рождественской сказки, заставляющее смотреть на пьесу сквозь романтический флёр. Вставки эти сродни вишенкам на верхушке большого торта: без них можно было обойтись, но именно они придают общему действу неповторимое очарование, позволяющее смело назвать пьесу шедевром. Почему же тогда не десять, а восемь? Да потому что идеи, проповедуемые в этой милой вещице, вызывают у меня отторжение. Это как фильмы Лени Рифеншталь — они великолепны, блестящи, восхитительны, но они были созданы в поддержку Гитлера. И вот этого им простить никак нельзя. Когда талант ставится на службу уродливым взглядам, это ужасно.

На всякий случай ещё добавлю: я внимательно прочёл послесловие Смирнова, в котором тот доказывал, что ничего антисемитского на самом деле в пьесе нет. Но глаза-то не обманешь. Из пьесы прямо таки лезет неприязнь к иудаизму как религии, и тут я склонен доверять своему впечатлению, а не рассуждениям литературоведа.

Ох и графомань! В своё время я нелицеприятно высказался о Шекспировской «Буре», назвав её порождением плагиата и коммерции. Признаюсь, погорячился, ибо в сравнении с «Периклом» даже «Буря» выглядит непревзойдённым шедевром.

Впрочем, всё по порядку.

Время действия — Восточное Средиземноморье.

Эпоха? Хм, с этим проблемы. Если судить по греческим именам героев и тому факту, что греки управляют азиатскими странами, то описывается эллинистический период. Однако не будем торопиться. В пьесе сплошь и рядом встречаются явления, которые ну никак не могли иметь место в античности. Перечислять их устанет язык. Это и рыцарские турниры, и латинские девизы на щитах воинов, и упоминание церкви с колокольней (при наличии многобожия!), и испанские цехины в качестве платёжного средства, и присутствие дворян, и.т.д. и т.п. Другими словами, здесь мы имеем некий условный мир, в котором смешалось всё и вся. Сказка? Вроде бы да. Но зачем тогда здесь все эти греки? Пусть бы уж в сказке присутствовали современные Шекспиру европейцы. Объяснение такому феномену простое: это — дань моде. Той самой моде, против которой тогда же ополчился Сервантес, высмеяв её в «Дон-Кихоте». Шекспир написал типичный рыцарский роман, которых тогда тьма-тьмущая ходила по Европе, и которые по художественным своим достоинствам в массе своей стояли где-то на уровне современных «тиражных» писателей-фентезийников (при том же уровне достоверности описываемого мира).

Сюжет? Он вполне стереотипен и не отличается причудливостью: потерянная и вновь обретённая царская дочь, умершая, но чудом оживлённая царица, непобедимый и благородный рыцарь без страха и упрёка, влюблённая в него принцесса, и всё в таком духе. Связывают воедино всё это убожество бесчисленные «рояли» (одно вылавливание доспехов из моря с последующим применением их на турнире чего стоит!). По глубине описываемых чувств (а точнее, по отсутствию этой глубины) «Перикл» недалеко ушёл от «Сумерек». Сразу видно — автор отдал дань женским грёзам. Но и мужикам тоже кое что перепало. :biggrin: Сцена в борделе по натуралистичности своей и наличию грубых сальностей явно рассчитана на любителей «клубнички» (я вовсе не ханжа, но здесь это явно неуместно, и очевидно, было вставлено для привлечения внимания «почтеннейшей публики»). Причём, подробности в описаниях таковы, что невозможно не заметить — человек очень хорошо знал эту сторону жизни.

Результат? «Перикл» приобрёл большую популярность и стал одной из часто издаваемых Шекспировских пьес. После же его смерти был предан забвению, причём, до такой степени, что даже не вошёл в первое фолио всех пьес Шекспира от 1623 г. (повод задуматься авторам многотиражных эпопей о приключениях в фэнтезийных мирах).

«Здесь критик воскликнет: Здесь всё в чёрном свете!..». Пускай восклицает. Я прекрасно понимаю, что Шекспир должен был зарабатывать себе на жизнь и не мог выдавать одного шедевра за другим. Ну и что? Разве от этого «Перикл» становится лучше? Опять же, мне совсем не хочется делать скидок на «веление времени» и «дух эпохи». Сервантес (современник Шекспира) делать таких скидок не стал, а просто взял да и спалил почти всю библиотеку Дон-Кихота, полную разного чтива о похождениях рыцарей в дальних странах (в наши времена к делу подходят более практично и предлагают издавать Донцову-Устинову-Глуховского-Никитина сразу на бумаге с перфорацией. Прогресс, однако! :biggrin:). Не подлежит сомнению, что и эта пьеса канула бы в Лету подобно всем своим товарищам по жанру, если бы на титульном листе не стояло магическое имя — Уильям Шекспир.

Н-да, всё таки по части сюжетостроения Шекспир слабоват. Он мастерски умеет показать чувства, столкновение эмоций, характеры, но связать все нити без «роялей» и чудесных совпадений часто не в состоянии. Сильнее других от этой авторской ограниченности пострадал, как мне кажется, «Гамлет», но и в «Отелло» можно найти несколько натяжек, которые портят впечатление от пьесы. Мне лично бросились в глаза четыре момента: поразительная слепота Эмилии, которая до самого конца не может раскусить своего муженька (хотя подозрение насчёт него должно было зародиться у неё ещё когда он просил украсть платок Дездемоны, не объясняя мотивов), невероятная везучесть Яго, который вовлекает в свои козни кучу людей, но при этом никто из них не проговаривается другому об этом, потрясающая рассеянность Дездемоны, которая умудряется обронить на землю платок, коим обвязывала супруга (а ведь платок — это его первый подарок для неё!); и удивительная «витальность» той же Дездемоны, которая каким-то образом оживает после того, как её душили, а потом ни с того ни с сего умирает. Если взглянуть на сюжет холодным взором, то обнаружится, что все интриги Яго зиждятся на невероятном стечении обстоятельств, предугадать которое он был не в силах. В наши времена за такую слабую фабулу автору указали бы на дверь.

Ну вот, а теперь о хорошем. Признаюсь, поначалу пьеса не затянула меня. Не было там фирменной Шекспировской фишки — эмоционального надрыва. Действие катилось себе и катилось без особого накала. Но потом Шекспир словно бы взнуздал коня своего вдохновения, и началось то, за что мы любим драматурга — конфликт чувств, стихия ощущений, перед которой отступает разум. Яго из мелкого интригана превратился в само олицетворение всей мерзости на земле (не скажу — зла, ибо зло вызывает трепет, а Яго вызывает одну лишь ненависть и презрение). Так что за мощную концовку автору — поклон и аплодисменты. А в целом пьеса весьма средняя (если сравнивать её с лучшими Шекспировскими творениями).

Странно, что в Голливуде нынче дефицит идей. Хочется сказать: «Господа, обратитесь к классике. Там вы найдёте такие сокровища, что их хватит ещё на много лет вперёд». Данная пьеса тому пример. Пусть Шекспир не сам придумал фабулу (как обычно, украл у итальянцев), но обессмертил её именно он. Подумайте только: суровый судья, приговоривший к казни прелюбодея, сам попадается в сети плотского влечения и предлагает сестре смертника отдаться ему в обмен на смягчение приговора. Да это же готовый замах на Оскар! Тут вам и рокировка «обвинитель-обвиняемый», тут вам и разоблачение ханжества, тут вам и нравственные муки бедной женщины, которая оказывается перед страшным выбором — позор в обмен на жизнь её брата. Вообразите, какой фильм можно снять на этом материале!

Чувствуется, что сам Шекспир был вдохновлён этой историей. Не случайно (единственный раз в своём творчестве) он выбрал в качестве названия пьесы парафраз библейской заповеди: «Какой мерой судите других, такой же и сами судимы будете». И пусть даже в конце всё выливается в очередной хеппи-энд с несколькими свадьбами, пусть. Шекспир ведь творил не в пустоте, а на заказ. И поскольку тогда в моде был жанр трагикомедии, он вынужден был свести всё к счастливой концовке (впрочем, такой ли уж счастливой? Я в этом не уверен. Когда женихов насильно ведут под венец, это вряд ли можно назвать счастьем).

Литературоведы по сей день ломают копья, почему именно эта пьеса Шекспира вдохновила Пушкина на создание одного из его произведений (поэмы «Анджело»). А я вот этим совсем не удивлён, ибо по своему потенциалу «Мера за меру» — одна из самых сильных и увы недооценённых вещей Шекспира.

Добавлю также, что в ней представлены совершенно неподражаемые зарисовки из жизни обитателей городского дна. Читаешь, и сам не знаешь — плакать или смеяться. Это именно тот случай, когда смех пробивается сквозь слёзы. И за это Шекспиру — низкий поклон.

Это гениально. Не знаю, может, на меня произвела такое впечатление актуальность темы, но пьесой я просто сражён. Первая часть — поистине шедевр. Монологи нашпигованы афоризмами, интрига аж звенит — так натянут нерв. «Король» сцены в этой части — вовсе не Цезарь, а Кассий. Он выдаёт такие меткие фразы, что хочется взвыть от восторга. Вы только оцените такую, например, сентенцию :

Так почему же Цезарь стал тираном?

Несчастный, разве мог бы стать он волком,

Когда б не знал, что римляне — бараны?

Фраза на все времена! Эти его яростные речи, эти обличения Цезаря, эти настойчивые уговоры Брута — словно коробка вкуснейших конфет. Ты берёшь одну за другой, а тебе хочется ещё и ещё. А что же сам Цезарь? Его образ здесь до крайности странен — он показан уже дряхлым и больным человеком, который мог бы вызвать даже сочувствие, когда бы не был Цезарем. Почему Шекспир вывел его таким? Да потому что ему важно было показать силу государственного деятеля, могучего не собственным здоровьем, а некой харизмой, ореолом былых заслуг. Не случайно Кассий удивляется, твердя: «Он — такой же человек, как все вы. Почему мы должны ему подчиняться?».

И вот, наконец, Цезаря убивают, и наступает момент перелома. На форуме звучат две речи: Брута и Антония. Один доказывает необходимость убийства, другой призывает вспомнить благодеяния Цезаря для римлян. Тут Шекспир излился во всю мощь. Я прямо потрясён, насколько убедительными вышли у него обе речи. Читаешь одну — и веришь Бруту. Потом переходишь к другой — и вот уже безусловно веришь Антонию. Поистине, в Шекспире умер Цицерон. Он способен с равной убедительностью доказать прямо противоположные точки зрения. Феноменально!

А непостоянная толпа точно так же мечется между двумя ораторами, сначала прославляя Брута («Пусть Брут будет нам новым Цезарем!»), а потом с такой же яростью поддерживая Антония. И ты словно чувствуешь себя частью этой толпы, и мечешься вместе с ней, и не знаешь, что лучше. Вот, вот оно, визионерство гения!

Вторая часть (война республиканцев с цезарианцами), на мой взгляд, уступает первой. Здесь уже нет таких разящих словечек, нет надрыва (даром, что республиканцы один за другим кончают с собой), а есть ощущение какой-то нудной работы. Будто Шекспир настолько ярко выплеснулся в первой части, что на вторую всей силы его вдохновения не хватило. Ну и пусть. Ставлю десятку — за шедевральную первую часть. Она перекрывает все неудачи.

Прочтя эту пьесу, я впервые пожалел, что Шекспир не был французом. Если он сумел столь проникновенно описать битву при Азенкуре, вообразите, какой неописуемый шедевр появился бы на свет, возьмись Шекспир за пьесу о Жанне д'Арк! Увы, драматург был англичанином, и это имело роковые последствия для его творчества. Вместо сцен пламенного единения народа в борьбе с захватчиками мы видим прославление завоевательной войны и столь же пламенное отстаивание сомнительных феодальных прав, которые являлись анахронизмом уже во времена Шекспира. «Генрих V» — пожалуй, самая милитаристская пьеса драматурга (не случайно именно на неё вывозил своих армейских подопечных герой Дени де Вито в «Человеке эпохи Ренессанса»). Каких-то глубинных проблем вы здесь не найдёте, зато имеется яркое описание идеального монарха, вдохновенные воззвания перед битвой, яркие картины жестокостей войны и чрезвычайно насыщенные типажи рядовых бойцов. В общем, кто хочет проникнуться атмосферой средневековой войны со всеми её светлыми и тёмными сторонами — милости прошу к этой пьесе. Лично меня потрясли здесь рассуждения архиепископа Кентерберрийского о структуре сословного общества, поразительно схожие с тезисами доктора Будаха из «Трудно быть богом». Что ещё обратило на себя внимание: великолепное владение французским языком. До сих пор я думал, что один лишь Толстой догадался ввести в своё произведение отрывки на чужом языке, а вот поди ж ты! У Шекспира целая сцена дана по-французски. То есть и здесь он был первопроходцем. Развлекли также особенности речи того или иного героя — ни в одной другой пьесе Шекспира я такого не встречал. Его вояки не просто используют разговорную речь, они ещё и сыпят словами-паразитами, а это уже настоящий прорыв в литературе!

В целом же, я в растерянности. С одной стороны, Шекспиру удалось вывести некоего идеального (в его представлении) монарха, который наряду с рыцарственностью и незаурядной храбростью обладал ещё и способностью повести за собой народ. С другой же, уж очень натуралистично показан весь ужас войны, причём, идеальный монарх тоже ему не чужд, приказывая, например, перебить всех пленных. Что это — намеренный ход Шекспира или необходимый атрибут военных сцен? В любом случае, игра на противоречиях автору удалась. Читаешь — и сам не знаешь, восторгаться ли военной удалью англичан или негодовать на их же бесчинства. Отмечу заодно уж, что рядовыми персонажами здесь выступают герои более ранней пьесы Шекспира «Генрих IV», что также является новшеством: до великого британца, насколько мне известно, «многосерийных» пьес с общими героями никто не писал.

В общем, произведение оставило двоякое впечатление. С одной стороны — да, вдохновенно, ярко, живо, но с другой — вещь ни о чём. Этакая талантливо сделанная агитка, которая актуальна лишь в определённые моменты истории, и совершенно не смотрится во все прочие периоды. Я бы сравнил её с военными репортажами Симонова или Эренбурга — пока шла Великая Отечественная, они были очень важны и помогали сплачивать народ, но вот война закончилась, и кто теперь читает эти репортажи?

Ну и напоследок, не могу устоять перед искушением. Приведу знаменитый монолог Генриха V перед битвой у Азенкура. Читаешь его и прямо видишь того мокрого солдатика из «Человека эпохи Ренессанса», который декламирует злобному сержанту бессмертные строки Шекспира.

Сегодня день святого Криспиана;

Кто невредим домой вернется, тот

Воспрянет духом, станет выше ростом

При имени святого Криспиана.

Кто, битву пережив, увидит старость,

Тот каждый год, собрав друзей.

Им скажет; «Завтра праздник Криспиана»,

Рукав засучит и покажет шрамы:

«Я получил их в Криспианов день».

Хоть старики забывчивы, но этот

Не позабудет подвиги свои

В тот день; и будут наши имена

На языке его средь слов привычных:

Король наш Гарри, Бедфорд, Эксетер,

Граф Уорик, Толбот, Солсбери и Глостер

Под звон стаканов будут поминаться.

Старик о них расскажет повесть сыну,

И Криспианов день забыт не будет

Отныне до скончания веков;

С ним сохранится память и о нас —

О нас, о горсточке счастливцев, братьев.

Тот, кто сегодня кровь со мной прольет,

Мне станет братом: как бы ни был низок,

Его облагородит этот день;

И проклянут свою судьбу дворяне,

Что в этот день не с нами, а в кровати:

Язык прикусят, лишь заговорит

Соратник наш в бою в Криспинов день.

Бернард Шоу восхищался выразительным языком Шекспира и негодовал на него же за периодически проскальзывающую халтуру (порок, свойственный, к примеру, и великому Моцарту). «Читать «Цимбелина» и следом думать и писать о Гете, Вагнере, Ибсене означает для меня рисковать привычкой к отработанной умеренности формулировок, которая за годы журналистской практики стала моей второй натурой» — говорил он, борясь с искушением «выкопать Шекспира из земли и закидать камнями».

Ознакомившись с пресловутой пьесой, я склонен поддержать мнение знаменитого ирландца. Так испоганить собственный замысел — это надо уметь! Подобного раздражения я не испытывал с тех пор, как, читая «Солярис», наткнулся на подробное описание истории изучения планеты. Если бы рядом находился Лем, я бы не задумываясь треснул его книжкой по голове — за обманутые надежды и неумение придерживаться законов жанра. Нельзя, нельзя, достигнув эмоционального накала, потом так тухло всё слить! Это — издевательство над читателем и литературой.

Действие пьесы формально происходит в древнем Риме, но фактически — в условном мире Шекспира. Здесь герой, направляясь из Британии в Италию, проезжает Францию (а не Галлию), Юлий Цезарь посвящает британского вождя в рыцари (да-да!), персонажи, думая о самоубийстве, страшатся гнева богов за «грех» (хотя античная мораль не видела ничего плохого в суициде), а римская знать в духе средневековых феодалов спорит за честь прекрасных дам и называет друг друга «сеньоры». Хорошо хоть, нет так любимых Шекспиром пушек, иначе был бы полный финиш.

С «Цимбелином» в руках скончался Альфред Теннисон. Сей факт поначалу не укладывался у меня в голове. Читая первую треть пьесы, я всё не мог понять, что могло привлечь в ней певца викторианской эпохи. Беспардонно слизанная у Бокаччо история и ходульные персонажи с искусственными диалогами — вот и всё, что там было. Особенно взбесил образ Клотена, каждое слово которого «в сторону» комментировал его вельможа — будто зрители театра «Глобус» были полными кретинами и могли не понять характер этого человека по его собственным поступкам. А вот потом... Потом началось какое-то безумие. То ли Шекспира понесло, то ли ему надоело писать лажу, но пьеса вдруг в одночасье наполнилась жизнью. Это как в «Айболите-66», когда первые 25 минут — тоска и скука, зато потом начинается феерия, увенчанная бессмертным речитативом: «Нормальные герои всегда идут в обход». Так же и здесь. Я хлопал глазами и проглатывал страницу за страницей, восторгаясь про себя: «Да, с такими строками и умереть не жалко» (замечу, кстати, что образ Имогены, так поразивший некогда Стендаля, на меня не произвёл особенного впечатления, хотя и картины не испортил). Тут было на высоте всё: и слова, и действие, и построение сцен. Особенно запомнился диалог Белария с Арвирагом и Гвидерием: он будто создан для тех сумасшедших родителей, которые в силу своих комплексов стремятся запереть детей в доме, отрезав от общения — мол, на улице слишком много всяких подонков и грязных соблазнов. Вот что по этому поводу говорит один из таких вынужденных отшельников своему назойливому «благодетелю»:

Ты видел свет,

А мы еще бескрылые птенцы,

Гнезда не покидавшие; нам даже

Окрестный воздух незнаком. Конечно,

Коль счастье заключается в покое —

Мы счастливы. Ты, знавший столько горя,

Покою рад под старость. Но для нас

Такая жизнь в неведенье — темница,

И мы, как должники, порог ее

Переступить не смеем.

Ну разве это не великолепно?:smile:

Отдельное «браво» хочу сказать Шекспиру за строчку «все люди — братья». Нам-то, может, это видится ныне банальностью, но представьте, как это звучало в начала 17 века! Понадобится ещё 180 лет и реки крови Французской революции, чтобы слова эти перестали быть пустым звуком и воплотились в лозунг, лежащий ныне у основ концепции прав человека.

Но вот дальше произошёл тот самый облом, за которой мы с Шоу ненавидим Шекспира. Изумительно прописанная интрига вырождается в какие-то Болливудские страсти в кучей обнаруженных родственников («Родимое пятно! Это — твой брат! А я — твой отец! А это — твой мать!»:biggrin:), речь героев снова становится напыщенно-искусственной, а их нелепые поступки заставляют обречённо уронить голову. Короче, всё стремительно скатывается в УГ (я не боюсь употребить здесь это выражение, так как по другому о концовке не скажешь). Шоу, как подобает выдающему драматургу, не стал смотреть, как его старший товарищ гробит собственное творение и переписал всю концовку заново. Я же, драматургом не являясь, просто поставлю семёрку — за разочарование и растоптанные надежды.

Это какой-то поток — всесметающий, неудержимый, накрывающий тебя с головой. Утром я сел читать «Макбета», а к вечеру его прочёл. Со мной такого не было с подросткового возраста, когда за две недели я одолел все приключения булычёвской Алисы. Это что-то совершенно исключительное, невероятное! Вопреки своему обыкновению, Шекспир здесь не льёт воды, напротив, действие напряжено до предела, оно держит тебя и не отпускает до самого конца. Нигде и никогда я не встречал столь чёткого описания того, как искушает власть. Вот он, универсальный типаж честолюбивого политического деятеля. Читаем «Макбет», а на его место можно поставить любого из тиранов — Наполеона, Кромвеля, Сталина, да кого угодно! Это даже не пьеса, а какое-то откровение свыше, взрыв сверхновой, который озарил нашу цивилизацию и будет ещё долго испускать свой свет. Лишь теперь я понял, почему у англичан не было своего Достоевского — он был у них раньше, и звали его Шекспир.

Перефразируя известный слоган: «После этой пьесы вы уже никогда не будете прежним».:pray:

Сия пьеса была написана Шескпиром по королевскому заказу на свадьбу принцессы и, будучи поставлена во дворце, вскоре ушла в небытие. Казалось бы, скандал: одно из величайших творений гения, его, можно сказать, завещание осталось непонятым тупыми современниками, которым одни развлечения на уме (здесь уместно обронить какую-нибудь банальность вроде «нет пророка в своём отечестве»). К счастью, потом миру явились художники-прерафаэлиты, которые и вознесли пьесу до небес (заодно исторгнув из забвения Уильяма Блейка). Все счастливы и хлопают в ладоши.

Так вот, буду резок. Данная пьеса — дитя плагиата и коммерции. От Шекспира там нет почти ничего. То, что она была забыта на долгие времена — вполне справедливый итог. Фабула — переработка расхожей легенды, все шутки-прибаутки позаимствованы из итальянских постановок, на сюжет вообще без слёз не взглянешь — сплошная магия как решение любых проблем (привет современным фэнтезятникам). Образ Калибана, коим так восхищаются — ну а что в нём особенного? Шекспир захотел показать некий отталкивающий персонаж, и не нашёл ничего лучше, как вывести его уродом. Гюго в этом смысле на десять голов выше с его неоднозначным Квазимодо. Концовка — просто какой-то смех и грех (типа «жили они долго и счастливо»). Кстати, совершенно непонятно, что же сталось в итоге с Калибаном. Шекспир о нём просто забывает, а разного рода ценители предпочитают не заострять внимание на этом, хотя Калибан и является по их мнению наиболее примечательным персонажем (т.е. он примечателен, пока нужен. Как нужда отпала, его отбросили. Блеск!). Или вот Ариэль — он вроде как обязан Просперо, но в то же время рвётся к свободе. О том же самом мечтает и Калибан. Казалось бы, соедините силы и уберите Просперо с дороги. Но нет, Ариэль верно служит своему хозяину и даже доносит ему о кознях Калибана, действуя как самый махровый раб. Однако почему-то он здесь — персонаж положительный, а Калибан — отрицательный (это такая этика периода правления Стюартов? Сомневаюсь).

Тем не менее, скажу пару добрых слов о пьесе. Во-первых, «утопический» диалог Гонзаго с насмешниками — потрясающий по глубине. Симпатии Шекспира явно на стороне утописта, но и контртезисы его оппонентов вовсе не «плоски и грубы», как написал в послесловии Смирнов. Действительно, очень странно полагать себя правителем некого идеального государства, одновременно постулируя отмену всякой власти. Социальные установки такого государства и впрямь ведут к обществу «бездельников и шлюх» (даже оставляя в стороне вопрос с выживанием населения в условиях полной праздности). Проблема семьи тоже никак не решена (о чём утописту и сказали насмешники в свойственной им манере).

Второе: очень необычная для предыдущих пьес Шекспира мораль. Обиженный отказывается от мести и прощает своих обидчиков. Ранний Шекспир разобрался бы с ними максимально жестоким способом, обронив несколько вдохновляющих монологов насчёт возмездия и неизбежности кары. Но автор «Бури» уже имеет за плечами «Гамлета» с его сомнениями, уже начал охладевать к театру, да и жизнь его клонится к закату. На смену молодецкому задору пришёл покой. Конечно, столь необычную для Шекспира концовку можно было бы объяснить и требованиями жанра трагикомедии, но ведь если бы Просперо расквитался с недругами, финал тоже был бы позитивным. Ан нет, он предпочёл махнуть на всё рукой.

Вот за всё это — и семёрка.

Вспоминается старый анекдот: «Вот вы говорите — Карузо, Карузо! Да у него ни слуха нет, ни голоса! — А вы его слышали? — Нет, но мне Рабинович напел». :smile:

Поначалу, читая сие произведение, я лелеял надежду, что блеклый стиль и поверхностность персонажей вызваны неумением переводчика подать глубокий смысл шекспировских строк. Но затем, дочитав до конца, ознакомился также и с послесловием шекспироведа Аникста, в коем прозвучал приговор: «Шедевра автор создать не смог». После этого я смирился с тем, что у Шекспира бывали неудачи. Оно и понятно: нельзя беспрерывно кропать нетленки.

Что сказать о самой пьесе? Да в общем, ничего хорошего. Действие скомкано, диалоги суконны и чересчур многословны, мотивация хромает (например, в сцене смерти принца Артура — совершенно непонятно, с чего вдруг он покончил с собой, если его уже отпустили. Или вот с Бастардом — как можно официально признать человека отпрыском покойного короля лишь на основании внешнего сходства?). Единственные проникновенные эпизоды — это монолог Бастарда о всепоглощающей силе корысти (очень актуальный, между прочим), и разговор короля Иоанна (Джона) с Хьюбертом де Бургом (филигранно показан психологический механизм перекладывания ответственности). Всё остальное — фтопку. :glasses:

Кажется, я понял технику создания шекспировских пьес: автор сначала писал всё в прозе, а затем переделывал в поэзию. Поначалу, когда у него было время на это, пьесы выходили целиком в стихах. Но по мере того, как Шекспира затягивало в трясину коммерциализации, времени оставалось всё меньше, почему в пьесах появились большие прозаические отрывки (см. «Гамлета»).

Теперь непосредственно о «Ричарде II». Произведение абсолютно крышесносящее. Погружаешься в него с головой, будто ныряешь в глубокий омут, и выбраться уже не можешь, пока не дочитаешь до последней страницы. Уж не знаю, заслуга ли это переводчика (коему отдельный большой респект) или автора, но строки просто гениальные. Как это назвать? Достоевский от поэзии? Тацит от драматургии? Я теряюсь. Здесь намешано всё: и невероятный психологизм, и размышления о природе государства, и столкновение характеров. Не верю, просто не верю, что написано сие аж в конце 16 века. На примере подобных вещей особенно заметна цивилизационная пропасть между Англией и Россией того времени. Англичане ходили в театры, смотрели представления на тему собственной истории, проникались передовыми идеями, а что у нас? Сын царя Бориса создал карту России — и это считалось чем-то из ряда вон выходящим. Надо ж, царский отпрыск сам в свои руки перо взял! Знать, последние времена настали, скоро грядёт Антихрист. Какие театры, о чём вы? Какие споры? Какая светская литература? Сие есть прельщение латинянское, а мы своей староотеческой верой живём, и тем сильны.

Короче говоря, сила шекспировского гения разит наповал.

«Я не верю в коллективную мудрость невежественных индивидуумов». Томас Карлейль.

Таким мог бы быть эпиграф к этой трагедии Шекспира. Недаром автор сего высказывания был ярким представителем «героической школы» историков. Ему пришёлся бы по душе образ одинокого гордеца, вознёсшегося над толпой благодаря собственным заслугам, а потому не желающего терпеть оковы общества. Позднее схожий образ нарисовал Харрис в своих романах о Ганнибале Лекторе, но у Харриса это доведено до крайней точки, как того требуют каноны нашего пресыщенного века. Я могу понять, отчего данная пьеса пользовалась такой популярностью в период английской Реставрации — пожалуй, нигде больше Шекспир не прошёлся так жёстко по переменчивой и недалёкой толпе. Аристократам слышать это было, разумеется, приятно, хотя Кориоланов среди них, увы, не наблюдалось, что бы там они о себе не мнили.

Как всегда, не могу удержаться от удовольствия выловить пару «блох» в произведении мастера. Слово «аминь» хотя и означает по-гречески «конец», всё же звучит весьма странно в устах древнеримских патрициев. А уж когда один из героев пишет послание на бумаге, тут можно лишь укоризненно покачать пальцем перед носом у нерадивого драматурга. :glasses: «Папирус» и «paper» — далеко не одно и то же, мистер Шекспир! :dont:

Впрочем, всё это мелочи. В одном пьеса уверенно держит пальму первенства: здесь впервые на таком высоком художественном уровне показана сильная и независимая личность, не желающая считаться с условностями мира. Позднее такой образ почему-то прозвали «байроновским типом», но основоположником-то был Шекспир, и тут уж ничего не попишешь. Браво, маэстро!

«Ну и что это, что это за народное творчество?». Кот Матроскин.

Давайте условимся сразу: автором сей пьесы (невзирая на сомнения) был Шекспир, а не Флетчер. По крайней мере, шекспировед Аникст однозначно держится такого мнения. А потому буду бить без пощады. Ибо Шекспира мы оцениваем по высшей категории.

Так вот, пьеса эта — ни уму ни сердцу. Смотрели сериал «Тюдоры» или любой другой англо-язычный фильм о Генрихе VIII и его шести жёнах? Если да, то пьесу можете не читать. К вашему восприятию известного короля она не прибавит ничего, зато может вызвать недоумение серостью характеров, а то и вовсе стойкую неприязнь к Шекспиру, создавшему нечто весьма проходное и малоценное. Вместо рельефных образов здесь столпотворение персонажей, половину из которых можно было бы смело выкинуть без ущерба для действия. Я лично, хоть и кандидат исторических наук, тонул в этом нагромождении лиц и титулов, ныне известных лишь специалистам. Первая половина пьесы (там, где король разводится с Екатериной Арагонской) — совершено невыразительное повествование с ахами-вздохами и придворными интригами — самое то для дамского романа («Ещё одна из рода Болейн» детектед). Вторая половина — то же самое, но уже без ахов-вздохов. То есть дистиллированные интриги, которые, должно быть, в своё время вызывали оживление у зрителей, а сейчас никому уже не интересны. Апофигеем всего действа является приторно-слащавая концовка, в которой восхваляется правление Елизаветы Тюдор. Я понимаю, что Шекспир не мог творить в отрыве от действительности, но мне-то, читателю 21 века, какое до этого дело? От знаменитого драматурга я хочу получить нечто вневременное, дающее пищу для ума, а не пустое прославление монархини, почившей четыреста лет назад. Единственным светлым пятном на этом сером фоне является сцена суда на Кранмером — вот тут Шекспир показал себя во всей красе. Читаешь — и прямо видишь перед собой нынешних российских чиновников, спешащих выслужиться перед начальством. Очень забавно было наблюдать, как судьи радикально меняют своё мнение, едва услышав о переменившемся настроении государя. Так оно всё и происходит.

В остальном же — ничем не примечательная пьеса, каких миллион. Если бы не имя Шекспира на обложке, никто бы и не обратил на неё внимания.

«Никогда не думал, что книга, в которой помирает столько народу, может быть такой скучной». Барт Симпсон. :biggrin:

Шутка.

Прочтя сию пиесу сейчас, спустя ...дцать лет после первого с нею ознакомления (и в другом переводе), могу найти у неё немало недостатков, но скука к ним явно не относится. Прочёл взахлёб за три дня. Как-то так сложилось, что «Гамлет» стал самой знаменитой пьесой в мире, подобно тому, как «Мона Лиза» приобрела тот же статус в живописи. Почему это произошло? Не знаю. Зато мне известно, что Шекспир был не первым, кто написал пьесу про Гамлета, однако ранние варианты ушли в небытие, а вот шескпировская вещь живёт в веках. Наверное, есть тому причины.

Пьеса действительно сильная. Пересказывать все, что меня в ней зацепило, не буду — уж слишком известен сюжет. Однако не могу не сказать автору отдельное спасибо за весёлую сценку с могильщиками. Вставить похоронные байки в трагедию — это нечто! «Самое прочное строение — это виселица, ибо переживает всех, на неё взошедших», «Адам был дворянином, ибо носил ручное оружие», «Могильщики — лучшие строители, поскольку их дома простоят до второго пришествия». Так и хочется сказать: аффтар жжот. :lol: Подобный чёрный юмор пришёлся бы ко двору на нынешних форумах.

Теперь о том, что вызвало недоумение. Главным образом — сюжетные натяжки. К примеру, в ходе поединка Гамлет и Лаэрт случайно меняются рапирами. Как?! Каким образом?! Я понимаю, что Шекспиру хотелось во что бы то ни стало укокошить Лаэрта, но зачем же так топорно! Это, скажем прямо, типичная везуха из арсенала МТА.

Далее. Пушки. Как я понял, действие пьесы происходит в период раннего Средневековья, когда Англия платила дань датским монархам. И вдруг — такой ляпсус. Не думаю, что Шекспир верил в наличие пушек у викингов. Просто ему было наплевать. На то он и Шекспир. Ему мы прощаем то, за что нынешних авторов съели бы с потрохами.

Или вот призрак отца. Опять же, известно, что таковой персонаж присутствовал и в более ранней, Кидовской версии «Гамлета». Ну так, коли ты — великий драматург, придумай что-нибудь пооригинальнее! Иначе получается «бог из машины» — Гамлет как-то должен узнать об отравлении своего отца, но вместо догадок или случайных оплошностей убийцы к принцу выходит неупокоённая душа убитого и выкладывает всю правду. Это реализм или где? Плохо, товарищ Шекпир, очень плохо! :gigi:

Плавание в Англию — вообще череда невероятных совпадений, козырей из рукава и роялей в кустах. Среди ночи Гамлет вдруг просыпается (ну ладно, бывает такое), находит у своих спящих провожатых письмо (они его, должно быть, на стол положили, чтобы всякий взял), переписывает набело (чернила и перо, наверное, датские принцы завсегда таскают с собой), да ещё красивым почерком (на качающемся корабле!), потом запечатывает случайно сохранённой у себя старой печатью (вопрос о сургуче представляется риторическим), после чего кладёт на прежнее место. Затем, уже на следующий день (какая удача), корабль атакуют пираты, и вот поди ж ты — единственным пленником у них оказывается Гамлет (особа королевской крови, которую по идее должны беречь как зеницу ока. Эпик фейл, что тут скажешь. Вся команда может смело совершать коллективное харакири). Заполучив в свои руки принца, пираты, однако, не находят ничего лучшего, как за здорово живёшь высадить его всё на тот же датский берег (морские разбойники — это такой бесплатный аналог парома в Средневековье, ага). Английская публика рукоплещет, все МТА плачут горючими слезами — они увидели, на кого теперь можно ссылаться, если их будут ловить на несуразицах собственного текста.

И ещё. Весьма напрягает постоянное перескакивание со стихотворного размера к прозе. Не пойму, зачем это было надо. Может быть, просто от лени? Так или иначе, в моих глазах такие немотивированные перескоки выглядят уже даже не моветоном, а просто какой-то авторской беспомощностью.

Почему же тогда восьмёрка? Да потому что текст велик. «Из жалости я должен быть жестоким», «О женщины! Вам имя — вероломство»... Ну разве можно поставить за это меньше восьми? И более мне нечего сказать.

Пока неизвестно, что у «Гамлета» в будущем. Выше есть ссылки на современные версии, серьезные и нет, но у него и прошлое довольно специфично.

Японцы XIX в. «Короля Лира» оценили положительно, а «Гамлет» имел вкус полного хаоса при сопоставлении с японскими исторической памятью и драмой, в которых мститель на почетном месте. В России после цесаревича Павла главное в принце Датском не право отомстить маме и дяде за отца, а конфликт индивида с обществом.

Ни там, ни там зрители или читатели не тратили время на расшифровку вселенной этой трагедии. Однако поверивший призраку принц (формула XVIII века) попадал и в еще более далекую от Барда среду.

Африканистка Синицина приводит фрагмент книжки четы этнологов Бьюкеннен, ради прикола ознакомивших африканских старейшин (численность народа тив 1,2 миллиона) с «Гамлетом». Неплохо, но с толкованием они категорически не согласны. Ведь...

Тень отца — грубейшее суеверие для лесов Восточной Нигерии, региона, если не родины, зомби. Горацио надо было сразу искать ведуна.

Быстрая передача младшему брату имущества и вдовы старшего приветствуется всемерно. Имуществом же надо управлять, а поля обрабатывать. Если есть брат, сын отцу не наследует. Вождями же становятся, опираясь на мощь родни. Дядя Гамлета разных матерей с покойным? Как неизвестно?

Тив полигамны, от формы брака зависит выделяемый потомкам %, не больше. Почему Гамлет не с Офелией, какие препятствия? Женить его Клавдий был обязан при первой возможности, бобыль юридически никто.

Гамлет не виноват в смерти Полония, он поступил как настоящий охотник. Крикнуть: «Крыса!» перед броском на шум вслепую достаточно. Даже дети знают, что следует орать:«Это я!» в ответ. И он не притворяется, его, такое несчастье, свели с ума колдуны. Укорять мать, замыслить смерть отца или отчима может лишь безумец. Разумный бы обратился с подозрениями к людям отцовской возрастной группы, они знают...

Лаэрт мстил безумцу? Как же. Отец не зря за ним надзирал, наверняка в проигрышах да штрафах. Надежд на калым за выбранную сыном вождя нет и, чтобы продать тело ведьмам, брат губит Офелию (тив просто так не тонут). Но Гамлет помешал взять труп из могилы, когда Лаэрт за ним спустился — сыну вождя не нужно, чтобы кто-то еще стал богат и могущественен.

Соответственно, приготовить яд тому из этой парочки, кто убьет другого, для вождя естественно.

Выводов можно сделать три:

1. Широту прочтений Шекспира трудно переоценить.

2. Залог литературного долголетия в неоднозначности.

3. Сюжетная схема значит больше, чем психология, культурные нормы, время и место рождения автора.

К стыду своему, в последний раз я читала Шекспира в школе — что-то очень классическое, типа «Ромео и Джульетты» или «Гамлета». Из «Сна в лентюю ночь» у меня твердо отложилось только то, что читать Шекспира без словаря я не могу, увы. А тут по поводу внезапной комы электронной книги перед 6-часовым перелетом пришлось забежать в магазин в торговом центре и схватить первый попавшийся томик с приличной фамилией на нем.

Черт, я не ожидала, что это будет *так* классно! В смысле, Шекспир, конечно, наше все, но Пушкин, допустим, не вызывает у меня подобных ощущений. Про «Генриха IV» сложно говорить в целом, потому что это одновременно и драма, и комедия, и экшн, и разве что не лавстори — она там просто не влезла. Сюжет основан на исторических событиях — времени правления собственно Генриха IV, основателя династии Ланкастеров в Англии. Первая часть пьесы — это первый мятеж против короля Генриха, вторая, соответственно, второй. Время действия — самое начало 15 века.

Что меня неизменно поражало и поражает в английской истории еще с того времени, когда я в университете писала про Великую Хартию Вольностей — это удивительная свобода, что ли, действий населения в отношении короля. Притом, что мятежным [s]магистрам[/s] лордам потом точно так же рубили головы, как и везде, — они раз за разом выступали и выступали, защищая свои законные и незаконные интересы. А король, соответственно, либо вел с ними переговоры и шел на компромисс (если не мог победить в бою), либо побеждал и опять же рубил головы. Основной сюжет пьесы, по сути, это изображение истории мятежа, причем с двух сторон — показывается как сторона Генриха, так и лагерь мятежников. Шекспир выводит значительное количество реальных исторических деятелей — от Оуэна Глендауэра до Томаса Норфолка.

На мой вкус основная прелесть пьесы — в том, что для своей тематики и периода она не то чтобы очень приземленная, но скорее очень реалистичная. Да простят мне такое сравнение, что временами это напоминало Мартина — пожалуй, у Мартина злодеи даже более злодейские. А у Шекспира очень четко видно, что нет и не может быть никаких «плохих» и «хороших», есть интересы, и с каждой стороны эти интересы изображаются таким образом, что, будь читатель на месте персонажа, он бы тоже старался их остоять. Все реплики, все действия — не просто интересны, а еще и очень по-житейски умны. А то знаете, периодически как-то проскальзывает исподволь идея, что представители прежних времен были поглупее нас, что ли, или попроще. Нет, герои Шекспира и наблюдательны, и остроумны, и руководствуются ровно теми же соображениями логики, морали и выгоды, что и современный народ. Что в целом делает пьесу — несмотря на ну совсем исторический и «не применимый» антураж очень живой.

Мятежи и правление Генриха IV — это «внешний», большой сюжет пьесы. Есть еще внутренний сюжет поменьше — история его непутевого старшего сына, будушего короля Генриха V. Как водится, пока папаша добывает трон и удерживает свой трон кровью и железом, сыночек гуляет в крайне сомнительной компании, развлекаясь еще более сомнительным образом. Его друзья — гуляки с плохой репутацией и неясным происхождением, которые, разумеется, радостно пользуются всеми привилегиями и безнаказанностью, которые может предоставить дружба с наследником престола. Описывая замечательную компанию принца, Шекспир создал прекрасного хрестоматийного персонажа — сэра Джона Фальстафа, пожилого рыцаря, пропойцу и гуляку. Шекспировский Фальстаф так же хрестоманиен, как Гаргантюа, хотя и несколько в ином ключе, но определенно не менее забавен. Фальстаф не просто комичный персонаж, но и тоже, как ни странно, весьма жизненный. Знаете, есть такие люди, с которыми практически невозможно поговорить серьезно — они постоянно «дуркуют», это их манера поведения. Таков Фальстаф, и он в своем амплуа решительно прекрасен — равно как и все, что творится вокруг него, от попытки ограбить честных граждан до разборок с трактирной хозяйкой по поводу оплаты. Википедия, кстати, подсказывает, что Фальстаф — это вторая по объему шекспировская роль после Гамлета)) Весьма забавный факт, по-моему. Вообще Шекспир как никто прекрасен умением сочетать комическое и трагическое и говорить стихами об очень непоэтичных вещах вещах.

ps Отзыв по факту на обе части «Генриха», поскольку читала в одной книге.

Это одно из любимейших мной произведений, но петь ему дифирамбы не вижу смысла, сделаю только одно замечание для тех, кто считает произведение трагическим.

Мне кажется, что сам Шекспир не считал такие концовки трагическими, его герои умирают на самом пике своей любви. Все самое важное, волнующее и прекрасное в их жизни уже произошло, дальнейшее развитие отношений невозможно, не будьте такими романтиками, дальше только статика, рутина и куча проблем, накопившихся ранее. Они не должны были видеть друг друга стареющими, мало того, нельзя было допустить, чтобы кто-нибудь из них хоть раз в жизни усомнился в другом. К тому же они выполнили свое предназначение в этом мире, примирили давнюю вражду семей, что тоже немаловажно. Поэтому такой исход является самым правильным и романтичным для этой пьесы, долгая и счастливая жизнь не для произведений Шекспира, это попса.

Пишу не отзыв, это будет что-то вроде критической аннотации.

«Ромео и Джульета» -- не трагедия, это типичная так называемая «молодежная комедия». Как и в любой молодежной комедии, присутствуют все столпы этого жанра: герои-тупые подростки, занимательные приключения комедии положений, пошлые шуточки на сексуальные темы.

Но Шекспир был все-таки гений, поэтому его вариант молодежной комедии имеет трагичный конец.

Об этой пьесе написаны терриконы специальных исследований — причем людьми куда как более подкованными в вопросе, чем ваш покорный слуга. Потому, вероятно, стоит поговорить даже не столько о самой пьесе, сколько о многообразии ее трактовок.

Ух, сколько их было — Гамлетов! Начиная с Ричарда Бербеджа, на которого, собственно, и «кроилась» пьеса (вспомним слова Гертруды: «Он тучен и одышлив«!), и кончая... Впрочем, нет — конца пока не предвидится. «Гамлета» будут и читать, и ставить до тех пор, пока существует театр — и каждый раз находить в нем что-то новое.

Именно богатство трактовок, наличие «воздуха», пространства для режиссера и актера, существующего в пьесе, привлекало и будет привлекать к «Гамлету» все новые театральные поколения. Даже на нашей памяти вознкали режиссерские прочтения, которые иначе как эпохальными (уж простите за пафос) не назовешь. Мятущийся Смоктуновский у Козинцева. Яркий, энергичный, на голом нерве проживающий действие Высоцкий — у Любимова. «Гамлет» Ингмара Бергмана с рутинным пьянством, холуйством и скотством королевского двора, с нанятым актером-«призраком», с врывающимися в финале «десантниками» Фортинбраса, расстреливающими за сценой последнего живого очевидца — несчастного Горацио...

Или вспомним своеобразные «фанфики»: тонкая ирония Тома Стоппарда («Розенкранц и Гильденстерн мертвы»), породившая, опять-таки, широчайший спектр трактовок, мрачный гротеск Януша Гловацкого («Фортинбрас спился») — эти вещи успели зажить своей (хотя и неотделимой от первоисточника) жизнью.

Если совсем коротко — эта старая пьеса чревата еще многими сюрпризами. И хотя бы отчасти этих сюрпризы непременно окажутся приятными — а как же иначе?

Пьеса, которую можно читать очень по-разному — впрочем, на то Вильям наш и Шекспир, чтобы всякий раз поражать многоплановостью.

Если подробно рассматривать хотя бы треть — да что там, десятую часть! — заложенных (или «вчитанных» нами в ткань пьесы) смыслов, то дело пахнет уже не фантлабовским отзывом, а солидной монографией. Поскольку «нельзя объять необъятное», попробую остановиться на одном аспекте.

Это — прежде всего очень ВОЗРОЖДЕНЧЕСКАЯ пьеса, насквозь пропитанная мироощущением людей, всерьез раздвинувших границы этого самого мира. И речь здесь отнюдь не о географических открытиях: благочестивый францисканец (и одновременно пантеист) Лоренцо, собирая травы или наставляя юного Ромео, озвучивает философские идеи, за которые во времена не столь уж и далекие ему грозил как минимум костер. Легкий, остроуиный забияка Меркуцио без всякого напряжения сочетает университетскую ученость и «низкий жанр» народного предания (рассказ о королеве Маб), а традицию кровной мести не ставит и в грош... И на этом фоне особенно мрачно-трагической фигурой становится Тибальт, ревностный хранитель традиций вражды, своего рода «последний романтик» ушедшего навсегда Средневековья.

Думаю, не ошибусь, сказав, что именно за счет колорита, характеров пьеса куда более «возрожденческая», нежели «исходник» (Мазуччо, «Новеллино», новелла 36). Несмотря на классический трагедийный («все умерли») финал, «Ромео и Джульетту» вряд ли кто рискнет назвать мрачной и беспросветной пьесой: герои уходят, но свет остается.

Кстати, здорово посмеялся над самой идеей ставить Шекспиру оценки...

В чем трагедия Гамлета, принца Датского, человека эпохи Возрождения? В крушении его внутреннего мира. Самая страшная трагедия, которая может произойти с человеком. Ибо человек может пережить все — потерю имущества, потерю близких. Как бы ни были горьки они. Но когда то, чем ты жил, дышал, то, что считал правильным и незыблемым, медленно, по кирпичику начинает разваливаться — вокруг тебя, внутри тебя... Боль захлестнет и выплестнется наружу. «Мир вывихнул сустав», — куда ж больнее?

Хотя данное произведение и считается одним из столпов мировой классической литературы, мне оно соевершенно не понравилось. Почему?

Причин несколько6

1) Я не люблю заунывные сентиментальные истории с негативным концом.

2) Мне не нравится читать пьесы, в основном из-за самого построения литературного произведения.

3) Отсутсвует оригинальность сюжета. Он полностью списан с древней итальянской легенды.

Данная трагедия показалась мне чересчур наивной и излишне слащавой.

Однако, как известно, сколько людей, столько и мнений.

Возможно, большинство людей придерживаются несколько другого мнения по поводу рассматриваемого мною опуса.

Мнение, что Король Лир (несчастный родитель) был жестоко обманут неблагодарными дочерьми, разделить не могу. На мой взгляд, он глупец. Так заблуждаться в людях, тем более в своих детях. Я о младшей. Да и в политической ситуации и военном деле. Что и привело к трагическому финалу.

Можно многое увидеть или не увидеть в пьесе. Однако обнаружить близкое себе — вполне. Романтика — романтичным. Трагедия — меланхоличным. Даже экшн присутствует.

Мой девиз по-жизни: «Так сладок мёд, что наконец и гадок. Лишь в чувстве меры истинное благо». Если бы Ромэо усвоил этот совет — остался жить, наверняка.

Сколько бы раз я не перечитывал историю о принце Датском,каждый раз ловлю себя на мысли ,что читаю НОВУЮ книгу.Не знаю от чего это зависит...

Вполне может быть,от настроения.От желания увидеть что-то конкретное,единственно главное, спрятанное автором в этой чехарде интриг и убийств,пронзительных монологов и фальшивых разговоров.А может быть,это зависит от возраста.Так вот просто и банально.

Потому что в 18 лет я читал книгу о любви,и главный вопрос был:«Ну как же Он мог позволить Ей умереть?Может быть,Он и не любил Её?»

В 25 лет я читал книгу о выборе.Ну кто из нас хоть раз в жизни не примеривал на себя камзол Гамлета? Кому хоть раз не хотелось представить себя противостоящим даже божественному проведению?Принять вызов судьбы(читай-поступить по совести)-и проиграть?Или жить спокойно,плыть по течению,«быть выше» творящейся вокруг тебя подлости,позволять другим лепить твою судьбу по своему усмотрению?

Сейчас мне 35 и мне иногда кажется ,что главная тема трагедии-тема одиночества.Одиночества,которое настигает нас неожиданно,вдруг,из-за угла,как оно настигло оно Гамлета,когда земля ушла у него из-под ног,когда мать оказалась сообщницей в убийстве отца,а любимая и друзья-соглядатаями и шпионами.Есть вокруг нас кто-то, кто заметил наш приход,кто расстроится когда мы уйдем отсюда?Нужны ли мы кому-то просто так,важны ли наши мысли и чувства?А главное,понятны ли они?

Вспоминается:

Но продуман распорядок действий,

И неотвратим конец пути.

Я один, все тонет в фарисействе.

Жизнь прожить — не поле перейти.

И с сожалением думается,что ой как не хочется,чтобы лет 15-20 я понял,что «Трагедия Гамлета, принца Датского»-это книга о сумашествии как о единственно возможной модели поведения,позволяющей выжить в этом мире.

P.S.Отзыв писался под прослушивание песни группы «Воскресенье» «Кто виноват,скажи-ка,брат?».

Как-то вот так сложилось...

Когда читаю сонеты Шекспира, всё время очень хочется представить их адресат: ту далекую «смуглую леди» (вы только подумайте, надо же, образ-«смуглая леди», просто скажите вполголоса: «Dark lady», — чувствуете?), чья личность, наверное, так и останется навсегда (несмотря на старания всяких шекспироведов и шекспирофилов) тайной. Ту, благодаря которой мы обладаем этим сокровищем.