Ветерок, застенчиво постучавший в дверь. Пробежавшийся по комнатам, как веселый легкий гость и улетевший «по-английски», тихо и не прощаясь. Чудесное легкое стихотворение, не претендующее на философские глубины — просто очаровательная зарисовка летнего дня. Сразу вспоминается лето, дача, открытые настежь двери и окна и вот такой же шаловливый гость, прилетающий из сада.

Но вдруг как-то некстати — или наоборот — вспоминается ужасающий рассказ Брэдбери «Ветер» — тоже поэзия без сомнения, но какая огромная разница между взглядом на тот же самый вездесущий шепчущий свои истории ветер.

«Куда бы ты ни шел, ты уже там» — как сказал Конфуций и повторил за ним Бакару Банзай. А до этого еще и Эмили Дикинсон. Есть что-то неожиданно вдохновляющее в этом качающемся медитативном стихотворении. Где наш центр — внутри нас самих или вовне? Центр в спокойствии или центр — результат нашего осознанного действия? Небеса хрупки, радуга ускользающе недостижима, но , как говорится, цель никто не отменял. И вишенкой сверху — «дорогу осилит идущий».

«Просите, и дано будет вам; ищите, и найдете; стучите, и отворят вам ( Матф 7:7)»

Короткая жесткая прогрессия человеческой жизни от требования счастья и радости до финального «уснуть и умереть», где даже финал не подвластен человеку, и последнее прибежище в смерти можно получить только с разрешения Главного Инквизитора. Без благоволения которого пытка жизнью продолжится. Как часто бывает, Дикинсон берет идею (пассажей о юдоли скорби и тп предостаточно в литературе и истории), небрежно, но решительно смахивает все лишнее и оставляет голый и жутковатый скелет. Судорожный минимализм поэзии.

Русские переводы — все — поневоле теряют оттого, что у Дикинсон Смерть — это он, а в русском — она. Образ галантной неспешной прогулки в коляске с учтивым джентльменом, когда ясные спокойные глаза женщины отмечают все, что остается позади и оценивают грядущий «дом»- есть в этом что-то, как ни странно, самурайское. Как и спокойное принятие бессмертия — и нежелание видеть вечность.

Перекликается с другим стихотворением Дикинсон «После сильной боли ты словно в гостях» — их бы нужно печатать на одной странице. В восьми строчках полный — на диссертацию — психологический и даже физиологический анализ боли как отдельного состояния любого живого существа. Объективизация и собирательный образ боли: у каждого свой — но содержание всегда похоже.

О чем ты будешь думать перед смертью? О рае или о потерянном доме? И кто придет побыть с тобой в тот день? О чем ты будешь думать на пороге, когда любовь твоей ушедшей жизни и та, что ждет тебя в раю, сольются в точке Вечности навеки.

Как всегда у Дикинсон, смыслы многозначны, изящны и передать это в коротком изложении практически невозможно.

«Весна идет — весне дорогу!»

Если коротко, содержание этого чудесного стихотворения сводится к этим четырем словам. А между ними и вокруг оглушительный триумфальный марш возрождающейся природы: молодая листва, расстилающая вокруг павлиний хвост, зарянки, радостно занявшие все высокие посты — от крыши до маленьких веточек, солнечный пруд, над которым снова крутится вихрь стрекоз и мошкары. Мои лично самые любимые строчки — это о пчелах, стройными гудящими полками вылетающих из своего «замка» в ярких ливреях старинных баронов.

Это невозможно читать, не улыбаясь.

«Маленький, розовый и пунктуальный» — коротенькая шутливая очаровательная ода скромному дикому цветку, для которого в русском есть только скучное название «мелколепестник приятный».

Простое сердце — пушек гром,

бой барабана,

и перезвон колоколов,

ром из стакана.

Простое имя не сыскать

в истории короткой.

Канава — царствие его,

но тащат за решетку.

с английского перевел А.Пустогаров.

На мой взгляд, перевод Пустогарова более поэтичен, чем версия с «Сердце толпы — это пушечный гром»