На память.
цитата
Иванов против СидороваДавно хотел сделать историко-культурологический и философский комментарий к одной пародии советского пародиста Александра Иванова — самой моей любимой, великолепной, гомерически смешной.
Эта пародия настолько замечательна, что вошла в городской фольклор, при этом прочно забыто имя её объекта (поэта Валентина Сидорова) и даже начинает забываться имя автора А. Иванова. Неудивительно: Ивановы, Петровы, Сидоровы уходят, а впущенные ими архетипы остаются на века.
Привожу текст пародии.
В худой котомк поклав ржаное хлебо,
Я ухожу туда, где птичья звон.
И вижу над собою синий небо,
Косматый облак и высокий крон.
Я дома здесь. Я здесь пришёл не в гости.
Снимаю кепк, одетый набекрень.
Весёлый птичк, помахивая хвостик,
Высвистывает мой стихотворень.
Зелёный травк ложится под ногами,
И сам к бумаге тянется рука.
И я шепчу дрожащие губами:
«Велик могучим русский языка!»
(Высокий звон)
О чём эта пародия? Почему она столь смешна? Что именно она высмеивает?
Отнюдь не безграмотность (как может показаться на поверхностный взгляд).
В безграмотности нет ничего смешного (говорю это как специалист, по роду службы прочитавший огромное количество безграмотных текстов).
Более того, пародируемые строки Валентина Сидорова не безграмотны. «Косматый облак надо мной кочует, и ввысь уходят светлые стволы». «Облак» — слово-архаизм, встречающееся в классической литературе и допустимое в высоком стиле современной речи; Александр Иванов это обстоятельство не мог не знать (он был образованным литератором), и значительная часть аудитории Иванова тоже была в курсе насчёт сего.
Значит, остриё смеха здесь направлено на что-то иное.
Рассмотрим первый, сюжетно-жанровый уровень (пласт) приведённого текста.
Текст выстроен как идиллия с глубинной архетипической символикой: присутствуют образы «мирового древа, соединяющего землю и небеса», «орфического певца, пению которого вторят птицы», «творческого акта, единящего поэта и мироздание».
Но эта идиллия недоброкачественна, поскольку осуществлена за счёт небрежения языком, планом выражаемого. Содержание и форма, означаемое и означающее являют зримый контраст, притом динамический.
В двух первых строфах текста отклонения от языковой нормы в основном охватывают локальную сферу родовой парадигматики существительных (и связанных с ними прилагательных). В последней же строфе свершается языковая катастрофа: идиллические декорации рушатся на наших глазах.
Что, в свою очередь, отсылает к другому архетипическому сюжету, связанному с соперничеством двух демиургов — истинного и ложного. Ложный демиург (демиург-трикстер) пытается подражать истинному демиургу, но неправильно исполняет магические действия и являет к жизни испорченный, пародийный акт творения. Это вызывает закономерную смеховую реакцию (и у истинного демиурга, и у человека).
Язык — посредник между человеческим сознанием и бытием. Текст Иванова демонстрирует, что происходит, когда язык-посредник бунтует, отказывается служить хозяину. Случается конфуз (сделать хотел грозу, а получил — козу).
Теперь перейдём ко второму, к историко-культурологическому пласту текста пародии Иванова.
Он был написан в позднесоветское, но в доперестроечное время.
Это время было отмечено оживлением так называемой русской партии (к которой принадлежал и пародируемый поэт Валентин Сидоров). Александр Иванов по определённым причинам не любил «русскую партию» (в перестроечные годы эта нелюбовь переросла в звериную ненависть).
В рамочных условиях советского интернационализма «русская партия» не могла актуализировать национальные аспекты своей идеологии и была вынуждена осуществлять дискурсивную экспансию на поле взаимосоотношений между природой и цивилизацией.
Значительную часть тогдашней «русской партии» составляли выходцы из деревни, интеллигенты в первом поколении (или их дети, интеллигенты во втором поколении).
Они противопоставляли благое село демоническому городу, природу — городской цивилизации, провозглашали культ «беспосреднического единения человека и природы».
Александр Иванов показал комические перспективы такого единения…
Его пародия типична для социокультурной ситуации модерна, ведь модерн — это переход от власти кшатриев-аристократов (воинов, «людей силы») к власти вайшьев-торговцев (производителей, посредников).
В этой войне половина брахманов-жрецов хранит безмолвие, а другая половина поддерживает торговцев, мстя воинам за былые обиды и ликвидируя, отменяя вековые дворянско-воинские табу на просвещение масс (именно потому победа модерна исторически неизбежна).
Воины владеют сутью, содержанием (означаемым), торговцы и примкнувшие к ним брахманы — технологиями, формой (означающим). Пародия Александра Иванова — боевой эпизод войны между «людьми сути» и «людьми формы».
Между прочим, это наглядный урок, преподанный «людям сути».
Формой, планом выражения (в том числе языком) пренебрегать нельзя.
Я всегда вспоминаю пародию Иванова, когда замечаю очевидное небрежение факторами оформления мысли.