Рудольф Сикорски — Юрий Андропов: аллюзия или иллюзия?
Историко-литературоведческий анализ. Взгляд наивного читателя
Мне всё-таки кажется чересчур фантастичной (а с другой стороны — слишком уж тривиальной) мысль о том, что Стругацкие имели в виду Андропова, как некоего прототипа Сикорски. И жанр литературы совсем другой, и очень нездоровым может оказаться такое занятие — в первой-то половине третьей трети века на одной шестой части суши. Да и в конце-то концов — ну кто он такой, этот Андропов?! Нет, скорее всего, произошла та редкая, но отнюдь не уникальная история: писатель пишет, как слышит, а слышит, как дышит, а дышит-то он, оказывается, так, что образ, не только придуманный, но даже и в значительной мере абстрактный, постепенно становится каким-то плотным, а потом — даже и шероховатым, а потом тебе о нём сплетни рассказывают где-то между почтовым ящиком и мусоропроводом (кстати, помните, в те самые времена вот так же рассказывали, что, мол, Шеварднадзе в один прекрасный день отменил выезд таксомоторов на улицы Тбилиси, и, кроме немалого дохода государству, по количеству конфискованных в тот день «Волг» с шашечками оценил масштабы подпольного извоза), и, наконец, включаешь телевизор, а вот и он сам — председателем похоронной комиссии.
А интересно, в какой момент они сами это поняли? Так и представляю себе, как, дойдя до слов: «плешивые агенты тайной службы» (а посмотрите страницей раньше — «ваша... поистине средневековая идиотски-фанатическая убеждённость в том, что именно вам дано решать, чему быть скрытым, а чему — открытым!»), один из авторов с досадой бросает ручку на стол и говорит другому:
— Нет, ну это уж слишком похоже получается — как будто нарочно! Это совсем не смешно, между прочим — он через пару лет точно в Кремле будет, и, ежели что, от нас мокрого места не останется.
— Насчёт Кремля — это, конечно, куда как существенно. Да он, чтоб ты знал, и сейчас, с Лубянки, нам так всыпать может...
— Знаю. Ну, одна надежда — не заметят референтишки. Не из лени, так из осторожности. Кстати, забавно — ему-то самому, поди, и понравиться может.
— А вот на это рассчитывать — полное безумие. Сам знаешь — минуй нас пуще всех печалей... Кстати, ни до каких референтишек, скорее всего, и не дойдет — Главлит гораздо раньше придерётся.
— Вот Главлит пускай и вычёркивает — чего ж нам-то за него работать. Я думаю — всё нормально. Намеренных намёков у нас и в помине не было, а что похоже получается — кто же ему виноват? В общем, себя не насилуем, пишем — как пишется, а там уж, как всегда — будь что будет.
Эх, не так всё это было, конечно, не так! А как? Кто скажет? Борис Натанович, скорее всего, просто отшутится. Конечно — что сказать надо было, то уже напечатано. А что не напечатано — то случилось.
Самое, на мой взгляд, поразительное в этой истории о сходстве двух героев, это не сходство биографий, и не сходство характеров, и даже не это чисто внешнее (хотя и непреднамеренное, что действительно поразительно) сходство, а сходство судеб, к которому так и просится эпитет «роковое»; ведь сокрушительное фиаско, перечеркнувшее дело всей жизни, случилось (или, по крайней мере, проявилось) с одним из них значительно позже того, как мы в последний раз видели его живого, с горячим ещё пистолетом (дальше, в «Волны гасят ветер», мы встретимся с ним только через косвенную речь, в воспоминаниях Каммерера), а с другим — значительно позже того, как урну с его прахом с величайшим почётом замуровали в главной стене страны, и даже после фиаско его литературного двойника.
Да, фиаско. Безусловное и несомненное. И вот теперь, прежде, чем перейти к его описанию, я приведу те слова Эллиотта, процитированные Форсайтом в «Четвёртом протоколе», целиком:
«Все люди видят сны. Но самые опасные из них — те, кто видят сны с открытыми глазами».
4. Итак, бог не внял просьбе доктора Будаха «Оставь нас и дай нам идти своей дорогой». Произошёл исторический поворот — вместо наблюдателей появились прогрессоры. Ладно. Посмотрим, что получилось. На Саракше прогрессоры появились по крайней мере двадцать лет назад. А на последних страницах «Обитаемого острова» Странник говорит Максиму: «Я сижу здесь уже пять лет.» Значит, минимум двадцать пять. И что же? А то, что и сейчас очередной резидент занимается не чем иным, как отражением десанта группы флотов Островной Империи! Вы только посмотрите на послужной список Льва Абалкина! Это у вас называется спрямлением истории, господа прогрессоры? Ради этого вы, Экселенц, заново научили людей убивать и не сходить от этого с ума? Понимаете, если бы за такой промежуток времени, скажем, просвещённый абсолютизм короля-Солнце сменился корыстолюбивым невежеством чиновников Второй Империи... или там пыточные подвалы царя Алексея Михайловича (ну, по прозвищу Тишайший) — палочной дисциплиной николаевской армии... Ну, тогда это было бы каким-то результатом. Была бы почва для жесточайшей дилеммы: а не велика ли цена? Но здесь... Здесь эти сомнения выглядят просто абсурдом. Двадцать пять лет активного вмешательства! Да ещё на этапе двадцатого века — это же двадцатый век там, на Саракше. Да я даже не представляю себе, каким должен быть скачок на этой стадии, чтобы можно было похвастаться — да, мол, мы спрямили их историю, ещё один лишний крюк им делать не придется. Это не просто неудача, Экселенц. Это крах. Вы увязли в этом Саракше точь-в-точь как ваш реальный предшественник в Афганистане. При этом ещё и опередили своего предшественника — посмотрите на дату окончания «Жука в муравейнике». Ну, эта аналогия очевидна, и одним Афганистаном, конечно, не исчерпывается. Сейчас было бы скучно и пошло в который раз констатировать бесплодность андроповско-сусловских усилий по экспорту «социалистической ориентации». Помнится, в старших классах (у меня это пришлось как раз на апогей развитого социализма) учителя географии и истории всерьёз нервничали из-за бессилия внятно объяснить тонкую, но существенную разницу между «социалистической ориентацией» и «некапиталистическим путём развития». А это же не шутки — это вопрос идеологический! Пытались компенсировать это тем, что диктовали оба списка стран и заставляли заучивать их наизусть. Сейчас, конечно, не вспомню. А было бы забавно. Конечно, сегодня анахронизмом и наивностью смотрятся не только эти списки, но и другие, включающие и то, что Юрию Владимировичу разве что в ночном кошмаре пришлось бы назвать суверенным государством. Но ведь и тогда, двадцать лет назад, поверить в эти социалистические ориентации и некапиталистические пути развития наших многочисленных друзей мог разве что простодушный старшеклассник, да и то не всякий, а тот, кто очень много читает и поэтому рефлекторно доверяет скорее учебнику, чем окружающим его людям. А у тех никаких иллюзий по этому поводу не было. Кроме, разве что, самого информированного человека страны. Или и у него не было? И что же — за этот мыльный пузырь уплачена такая цена? Бесконтрольные бюджеты КГБ. Железный занавес. Вся страна наводнена стукачами. За анекдот можно получить срок. Наконец, лагеря политзаключённых. Картина, как будто, вполне привычная для просторов многострадального Отечества нашего. Однако, не совсем так. Согласитесь, что в 1982 г. эта картина гораздо ближе к истине, чем пятнадцатью годами ранее. А именно в 1967 г. КГБ при Совете Министров СССР отбросил эту принижающую вставку «при Совете Министров», и именно в том же 1967 г. во главе его стал Андропов. Можно возразить — а с чего ты взял, что для него всё это было ценой? Может быть, как раз наоборот — покупкой? Может быть. Не стану спорить с Аксёновым и Зиновьевым. Но сейчас речь идет о народном мифе, в котором Андропов — это нечто значительно большее, чем безудержный и корыстный властолюбец. Это политический деятель, имеющий определённую, благую, с его точки зрения, цель. Его крайние противники убеждены, что сама цель чуть ли не хуже уплаченной цены, ещё более крайние — что в действительности не было у него и такой цели, а настоящая цель была — полстраны пересажать, чтоб остальные боялись, крайние сторонники считают, что и надо было полстраны пересажать (совершенно уверенные, что уж они-то в эту половину никак не попали бы)... Всё это, конечно, жуть как интересно, но, как говорил И. М. Воробьянинов, «к науке, которую я в данный момент представляю, это не имеет никакого отношения». Ибо тема спора в данный момент (чрезвычайно утрированно, конечно), например, такая: «Стоит ли приобретение надёжного стратегического и идеологического союзника в центре Африки удлинения на пару лет средней очереди на квартиру?» Но, если честно, то ответ мы знаем: цель не достигнута, поэтому цена уплачена зря. Вся цена.
Но это же неправда, скажет сторонник. Цена была уплачена не за это. По крайней мере, не только за это. Согласен — не только за это. И даже не столько за это. И титул Главного Прогрессора в действительности не является главным ни для одного из наших героев, как бы ни хотелось им остаться просто прогрессорами. Что? Не хотелось, говорите? Ну, как знать, как знать... Дзержинский же говорил, что, когда минует опасность для революции, то он полностью посвятит себя воспитанию беспризорных детей. Опять не верите? Я тоже. Но это всё — лирика. А мы, тем временем, добрались, наконец, до самой священной для Юрия Андропова и Рудольфа Сикорски коровы. Это ради неё можно сбить пассажирский лайнер, это ради неё можно в двадцать третьем веке проводить сверхсекретные глобальные (!) манёвры (!!) по отражению возможной агрессии извне (!!!) — манёвры, в которых гибнут люди. Это её имя написано золотыми буквами (да что это я — симпатическими чернилами) на знаменах КГБ и КОМКОНа-2. Имя ей — БЕЗОПАСНОСТЬ.
Это счастье, что гласность входила в нашу жизнь всё-таки постепенно. Если бы всё случилось сразу, если бы газетные полосы и прямые эфиры, скажем, девяностого, да перебросить в восемьдесят шестой... пожалуй в психиатрическую скорую помощь было бы не дозвониться. Мне, например, уж точно повезло, что те воспоминания я прочитал уже в восемьдесят восьмом. Так сказать, определённый иммунитет уже приобрёл — с ног не сбило. Хотя такие вещи лучше читать лёжа. Воспоминания (довольно свежие) принадлежали подводнику, старшему офицеру (или даже командиру, точно не помню) советского атомного ракетоносца. Довольно традиционные: об армейской, простите, на этот раз — флотской, показухе; о некомпетентности, карьеризме и корыстолюбии адмиралитета; о засилье политической подготовки в ущерб боевой. Ну, и тому подобное. И, в частности — что практически в каждом автономном плавании их лодку непременно сопровождали американские корабли и самолёты. Как правило — на почтительном расстоянии, но «садились на хвост» прямо на выходе из Авачинской бухты и оторваться не удавалось практически никогда. Так что в случае чего (не приведи господи, конечно) об удачном запуске говорить не пришлось бы. Так, вторым планом — мол, чего ещё ожидать при вышеописанном положении дел, и теперь это не так уж и важно, коль мы знаем, что и без ответного удара никто на Земле не выживет... Так вот, несколько лет спустя пелевинский «Омон Ра» произвёл на меня только художественное впечатление. Откровения уже не произошло. Большого, по крайней мере. Андропов до той статьи в «Смене», как известно, не дожил, но, конечно, всё это было ему известно. Если кто-то хочет возразить, что этот аспект безопасности к сфере его ответственности не относился, я скажу — вы и сами в это не верите. Какие у него могут быть ограничения ответственности в его священной миссии?! Раз полномочия неограниченны (и горе тому, кто, подобно директору Музея Внеземных Культур, напомнит об их формальных границах), то и ответственность — вся его. Перед собой, конечно. Ну, и Историей, как же без этого. А так — ну перед кем бы он стал оправдываться: это не я, это ГРУ и маршал Устинов недоработали... Неправдоподобно. Так же, как если бы Сикорски оправдывался (интересно, перед кем, кстати?): моя задача была противодействовать Странникам, а никакие людены к моим обязанностям никакого отношения не имеют... Ему повезло чуть больше — не дожил до Большого Откровения. В. Казаков совершенно прав — для него «это было бы равноценно резкому насильственному прекращению течения человеческой истории, прекращению самого существования человечества...» И он, Сикорски, абсолютно бессилен перед этой напастью — взять хотя бы эти проклятые лакуны!
Нет, конечно, вовремя умер. Хотя... Вы знаете, несмотря на вопрос, вынесенный в заголовок, для меня они уже слились в одного человека, и дальше я буду писать о нём одном. Осталось, правда, немного — я вам расскажу, как он умирал.
А умирал он плохо. Потому что ближе к концу он всё чаще оглядывался назад и ощущал где-то в горле, на пути к языку, это жуткое слово «зря», и тогда беспокойная совесть (была, была, ибо что ещё его разум не стеснялся, когда нужно, отстранить) напоминала ему, кто до него внушал своим людям: «нет здесь людей, а есть только животные». И не было у него облегчения, потому что так до последнего момента и не понял он того, что, к великому нашему счастью, твёрдо знаем мы — никакими нитями ни за чьи пальцы не привязаны звёзды над нашими головами.
Декабрь 1997