Pax Post Romana
И это – жизнь?! Обидно – до истерики.
Какой кретин затеял переправу?
Я – патриот поверженной Империи,
Я – гражданин исчезнувшей Державы,
Центурион средь варварского капища –
Распятый, ошарашенный, стреноженный.
И копошатся обезьяньи лапищи
Над лорикой, фалерами, поножами…
И это – жизнь?! Трибуны-алкоголики
За опохмелкой двинули за речку.
Нас продали, квирит, за счастье кроличье,
Да и притом – остригли, как овечек.
Легат был слаб. Идеалист, без кворума.
В легачьей свите – с кухонь полудурки.
И вот – итог: на гордых римских форумах
В Курбан-Байрам баранов режут чурки.
И это – жизнь?! Могли ж – открыть америки,
И олаврушить мир бессмертной славой.
Все – прОпили. Прожрали. До истерики
Обидно. Только кровь по венам – лавой.
Трибуны сыты. А в фаворе – звери, и
Осталось встать и крикнуть: Боже правый…
Я – гражданин исчезнувшей Империи.
Я – патриот поверженной Державы…
Я – Советский Союз
Я – Советский Союз, кораблем воплощенный в металле,
Вопреки непреложности времени, в коем я не был рожден.
Килотонны наркомовской стали, что — строчками стали
Бесполезно ржавеют под серым предзимним дождем.
А казалось – чуть-чуть, и – свинцовый балтийский фарватер
Мне откроет дорогу. Ее не нашел Геркулес.
Капли… Дождь на броне, охреневшие чайки – в кильватер:
Посмотреть на кончину титана, несущего крест.
А казалось (вполне!) – под прицелом шестнадцати дюймов
Целый мир ляжет агнцем, как всуе сглаголил пророк.
Я хотел этот мир сбросить наземь с подгнивших котурнов,
Но – ложатся букетами сны, в сотый раз заболтав Рагнарёк.
Я – последний атлант, изнемогший под ржавостью неба,
Променявший Вальхаллу на клубность признания строк.
Я – «Советский Союз». Я – живая, живучая небыль.
Я – последний атлант. А последний – всегда одинок.
Цинковые журавли
Небо на Кавказе – густо-синее…
Отгремели грозами бои,
Синеву привычно ранят крыльями
Цинковые птицы-журавли.
Им – в последний раз лететь по солнышку
Да тянуть серебряную нить,
Прежде, чем в оструганных суденышках
Навсегда – улечься под гранит.
Все равно. Командовали ротами?
Только ль притирались к сапогам?
Равноправно-серые «двухсотые»
Развезет «тюльпан» по адресам.
…Жидкий строй «кузнечиков» на кладбище.
Речь. Прощальный треск очередей.
Жить отныне – в памяти товарищей
Да в сердцах и снах родных людей.
А на дискотеках – их ровесники
(Искренне считаются — ДЕТЬМИ)
Обсуждают девочек и песенки —
Хорошо живется молодым…
…На перроне станции «бессмертие»
Каптенармус-ангел примет цинк,
Выдаст крылья – белыми конвертами,
И к «парадке» — золоченый нимб.
Вечно молодые. Вечно – сильные.
Им бы жить — на взлете полегли…
На прощанье – нам качают крыльями
Цинковые птицы-журавли.
Товарищ Сизиф
Вечер. Небо. И — звёзды… Замёрзшие тучи — скукожились,
Прометееву печень клюёт отмороженный гриф.
Из ледышек не сложишь свободу — проблемы лишь множатся.
Чем тебя поддержать, фронтовой мой товарищ Сизиф?..
Мы взрастали на догмах. Мы мнили ветра — непреложными.
Чай, не флюгер — выкручивать румбы. Поверьте — устал.
Ты скажи — чем выходит нам жажда достичь невозможного?
Чаще — боком. И сразу. Не так ли, товарищ Тантал?
В мире — много придурков, драконов и места для подвига
(Вместо неба — повис перевернутый черный пентакль).
Пусть народ хлещет пиво и режется в «крестики-нолики»,
Мы — в крестовый поход. Собирайтесь, товарищ Геракл.
…А народ — улюлюкает: дескать, «воняет конюшнями»,
Шьёт паскудную славу десанта на Плайя-Хирон.
Нет убийственней газа, чем серая хмарь равнодушия.
Наш кораблик готов? Adelante, товарищ Харон!
Только… Шарик — он круглый. К тому же — ещё и вращается.
Мы вернемся на берег — и в том нам порукой прилив.
Вновь — сияет вершина. Шершавый булыжник под пальцами.
Вариант номер N… Приступаем, товарищ Сизиф?..