... ниже — заготовка статьи. В сюжете ее я совершенно уверена, над формой же работать и работать. Нагло пользуюсь колонкой, чтобы взглянуть на нее со стороны, но честно предупреждаю — это не так интересно, как промтоварная фантастика или как параллель между коммерческой литературой и проституцией среди людей, не готовых им обучаться, но желающим сохранить статус.
Так вот о искусстве памяти.
Конечно же, внутри него собственно мнемотехникам внимание уделялось, но цели его варьировались значительно. Самым древним примером, отличным от нынешнего подхода, служит ссылка Платона на древнеегипетские методы, в которых запоминались не именования, а смыслы. Разветвленная мифологическая система плюс иероглифическое письмо концентрировало внимание на смыслах, и именно это привлекало людей в девятнадцатом веке, давая возможность перейти в другую систему восприятия.
Смыслы, понимате ли.
Ориентация на внешние признаки игнорирует смыслы, что делает невозможным создать верные критерии в оценке литературы — я имею в виду сейчас, когда жанры разветвились и смешались, а главным признаком востребованности стал коммерческий успех. Впрочем, больше всего подгадили французские академики-энциклопедисты — хотя импрессионисты и вся движуха начала века задержали растление литературы до семидесятых-восьмидесятых годов, а тут потихоньку подходит новое поколение смыслов и методов их описания.
Проследить, как новые смыслы формируются из сочетаний старых, вбирая их в себя, компонуя, меняя полюса — незаурядное удовольствие и задача, которой хватит на целое поколение как минимум.
Наука психология, при всех своих потенциальных возможностях, обладает тремя очевидными недостатками: будучи наукой молодой, она, как щенок, тычется во все стороны одновременно; сформировавшись во время пика дискуссии между техническими науками и гуманитарными, приняла форму и методы технической дисциплины ради статуса академичности и, самое главное, сложилась не как наука о душе, что следовало бы из ее названия, а в значительной своей части как наука о поведении и работе мозга.
Прямо напротив, онтология — классически и традиционно составляющая стержень работы человека с самим собой, — отошла к науке о мышлении. Такой вот кандибобер, да.
Здесь несколько слов об онтологии — не то чтобы я сомневалась в чьих-то знаниях, но некоторые нюансы могут ускользнуть.
Складывание собственной онтологии как картины мироустройства, создание ее человеком вручную (хотя правильнее было бы употреблять настоящее протяженное, незаконченное время) — определенный маркер взросления и начало самоосвобождения от штампов мышления. В этом месте правильно сделать отсылку на известное возрожденческое положение «Человек — единственное животное, рождающееся наполовину; остальную половину в себе он достраивает сам».
Русская википедия, что ожидаемо, дает умилительно урезанную статью по сравнению с английской. В частности, вместо шестидесяти имен, связанных с разработкой онтологии в одной статье, идет ссылка на полдюжины в статье русской. К вопросу о ценности свободы мысли, однако.
Традиционно личная онтология — идея о мироздании — представляется в виде здания, Храма, повторяющего макрокосмос внутри осознающего себя сознания. Основанного, разумеется, на космологии. Дальше же включаются смыслы. В западной фэнтэзи да и в целом в фантастике подход и методы описываются регулярно, хотя вот так навскидку с уверенностью назову только Асприна, в особенности его «За короля и отечество». Впрочем, «Хроники Амбера» основаны на том же подходе, хоть и с уклоном в другие герметические искусства. Да что это я, банальные заклинания из Гарри Поттера ... да и любые заклинания, вместе с классической фэнтэзийной ментальной магией...Впрочем, любое обучение построено на этих же принципах; а также идеологическая обработка и манипуляции.
Вот в этом месте можно вернуться к Ars memorie. Между школой древнего Египта и позднего Возрождения за четыре тысячи лет цели и методики варьировались в количестве, но никогда не отходили от принципиального понимания памяти как источника и накопителя смыслов, а методов Искусства как отбора их и фиксации.
Приведу пример наиболее простой, из возрожденческих методов:
Представьте — говорится читателю — центральный зал красивого здания. Разместите мысленно в его центре то, что для вас является главной ценностью вашей жизни. Найдите ему подходящий символ, не слишком редкий, схожий с каким-то предметом, искусственным или естественным, встречающимся вам в обыденной жизни. По стенам этого зала (я сказала, что зал рекомендуют представлять круглым?) разместите символы еще четырех самых важных для вас явлений. Общее число, таким образом, будет пять, но можно увеличить и до семи.
Удерживая образ в памяти, вы постепенно привыкнете к постоянному присутствии этих сверхценностей в своем сознании. Дальше начните обустраивать другие комнаты здания, представляя их до мелочей; колонны, портики, двери, внутренние дворы и фасад — все идет в дело.
Это здание постоянно будет достраиваться и перестраиваться, результатом же становится концентрация внимания на смыслах, а не на поверхностном наблюдении жизни.
Во время, когда книги и бумага были редкостью, подобная тренировка памяти оказывалась единственной гарантией накопления знаний и содержательного сознания. Символы же, отображенные в архитектуре, предназначались к поддержанию общего культурного поля, напоминанию до впечатывания в сознание.
Нет, а что? Когда в Барселоне возвели здание водоснабжения (такой аналог Газпрома), возвышающееся синим огурцом над малоэтажным городом и видимый очень издали, все стали платить по счетам за воду вовремя. Здание ленинского мавзолея, присутствующее в советском телевидении непрерывно, работало как впечатывающийся символ; реклама, собственно, работает также.
То, что наш imago mundi составляется из всякого мусора, минуя отбор и не считаясь с нашими желаниями, никакая не новость. То, что всегда — четыре тысячи лет как минимум, за исключением последних трехсот — качество сапиенснутости определяется искусством памяти, а культурой называется то, что поставляет строительный материал для онтологии, почему-то известно только специалистам и упорным любителям; в большей степени историкам, чем философам и в совсем малой степени психологам, хотя казалось бы.
Наконец, отсюда следуют критерии литературного мастерства и ценности.
Текст, правда, вышел слишком длинный, так что на этом месте я прервусь. Собственно, дальше и говорить ничего не надо, все в общем-то понятно.