Я хотел было написать, что роман Анастасии Максимовой «Дети в гараже моего папы» — очень сильное, глубокое и даже великое произведение (впрочем – вот, пишу: сильное, глубокое, и даже великое), но очень разочаровал и даже разозлил финал.
Роман о тяжелой судьбе и психотравмах молодого человека, чей отец оказался п..дофил и серийный убийца.
Что же не понравилось? В финале одна из героинь романа, самозваный моралист и психотерапевт, которая, по некоторым приметам, является носителем авторской мысли, говорит, что он, главный герой, должен думать не о себе, а о семьях жертв, и, если, предположим, отец выйдет из тюрьмы и опять пойдет насиловать, он должен сам его застрелить (конечно, грех отцеубийства решит все моральные и психологические проблемы, ага), после чего герой говорит – конечно, застрелить не застрелить, но он сделает все, чтобы отец эти преступления не повторил. После чего наступает катарсис.
Что, вы скажите тут не так? Хорошая, гуманная, граждански-активная позиция, казалось бы. Но только не надо забывать, что в подоплеке всей ситуации лежит простой принцип, который даже тов. Сталин признавал: Сын за отца не отвечает. Говоря шире: за поступки совершеннолетнего лица отвечает только он сам.
То, что, как это показано в романе, этот принцип не признают вздорные тетки, интернет-хейтеры и уличные подонки, конечно очень серьезная социальная проблема, но этической и правовой проблемы тут нет. Точка.
Если мы, руководствуясь, в сущности, рецидивами ветхозаветной (в буквальном смысле слова) этики, налагаем на сына преступника какую-то особую обязанность – например стрелять в отца из ружья – мы тем самым отрицаем этот принцип. И значит, гопники, которые, по ходу действия романа, избили главного героя как «сына маньяка» были не правы только в методе, но не, по существу.
Но есть ли более тонкие линии ответственности, чем те, что признаются уголовным кодексом? Конечно есть, но только с чего бы мы, рассуждая о них, должны начинать именно с семейных связей — потому, что они бросаются в глаза, и потому что они соответствуют правовым понятиям, умершим тысячелетия назад, но живущем в коллективном бессознательном? Ясперс, известный своими рассуждениями о коллективной вине немцев, о семейных связях даже не упоминает, а заканчивает всеобщей метафизической виной всех за все.
Конечно, очень важно, что к концу роман приобретает характер политический метафоры, и «сын-отец», оказывается, кроме прочего, аллегорией бинома «гражданин-правительство». Но, во-первых, плохо демонстрировать решения существующей (во всяком случае, дискуссионной) проблемы на примере несуществующей, а во-вторых, в отношениях гражданина и правительства, опять же, нет этической проблемы, а есть институциональная. Маньяки на свободе — общественная проблема, у их сыновей нет особой обязанности их отстрела, ну а коррекция действий правительства — впрочем, тут не буду повторять азы за Шульман.
С другой стороны, я вполне признаю достоверность финального решения героя – поскольку он ищет для себя какой-то психологический выход; но психологические проблемы героя порождены лишь во вторую очередь его муками совестью, а в первую — его страхом перед коллективным хейтингом, поскольку общество живет ветхозаветными понятиями (также, как по мнению Гельмута Шока, переход детей из буржуазных семей в компартии может объясняться страхом перед коллективной завистью).
В общем, мое мнение заключается в том, что автор подсказывает выход, который с точки зрения этики и права – не нужен, а с точки зрения психологии является результатом капитуляции перед хейтингом, результатом рессентимента — я этого негодяя сам первый застрелю (кстати: внешне напоминает публичный публичный отказ от отца в 30-е годы).
Я очень сожалею, что в моем личном восприятии недостатки финала перекрыли восторг от большей части текста романа.