Инструментарий человечества — это грандиозный эпический цикл, который языком сказки, эпической поэмы и ветхозаветных повестей ткет гобелен о далёком грандиозном будущем галактического человечества, обретшего божественное могущество и отягощенное им. Достигнуто абсолютное общее счастье, но отдельные люди потеряли саму концепцию счастья. Достигнуто социальное совершенство, но утеряна человечность. Настоящие любовь, дружба, и даже мучения доступны только маргиналам: великим героям или нижайшим злодея. Человеческой жизни достижима вечность, но есть ли в ней смысл?

Вопросы расходятся, как круги на воде. Но камень, брошенный в воду, един во все времена — это человеческое нутро, знаменитая прутковская начинка для колбасы! А значит нет разницы, когда такие вопросы заданы, сейчас или через тысячи лет. Реакция происходит, мутация начинается, душа в муках и экстазе, словно в пустыне планеты Шайола, начинает отращивать новые органы и новые понимания. И миры сопрягаются!

Это второй рассказ Кордвайнера Смита, который я прочитал. Я начинаю проникаться любовью к его схематичному, каркасному стилю.

Снова в рассказе намёки и штрихи большого и сложного мира. Сама история — лишь набросок на салфетке. Но под этой плоским чертежом угадываются, как в кинофантастике Верховена, выпуклый, живой и неизвестный мир.

Очень интересный рассказ, или даже лучше назвать его зародышем романа! Интересный мир, где наука нашла вход в параллельную реальность с двумя измерениями (площе геометрия, может и проще физика? ), научилась определять телепатические задатки и, на основе этих способностей, механически совмещать разумы двух существ разных биологических видов.

А какие интересные намёки на эмоциональную и социальную жизнь! И, как вишенка на торте, очень интересное тактильное описание телепатического двумерного гиперпространства!

Фантастика шестидесятых ставшая буднями психотерапии сегодня.

Юность уничтожает старый мир, глумится над ним. Но и старость не живёт старым миром — она делает из него чучело и брюзжит об ушедшем. Прошлое мертво, вчерашний закат потух. Го осваивать Марс!

Не думаю, что рыбки символизируют химический препарат. Это скорее идеи, лозунги, которые подхватывают юные сердца и проносят через всю жизнь, живут ими, любят друг друга под их знамёнами, вскармливают ими своих детей. И не важно, как назовут маленьких рыбок z-8: Империя! Сталин! Фюрер! Демократия! Во главе всегда будут генералы и полковник, позади всегда будут обездоленные и несчастные. Но с рыбками всегда будут песни, будут танцы! А без рыбок?..

Замечательная повесть, которая скрупулезно, в стиле Артура Хэйли, описывает катастрофу для отдельно взятого офиса Службы наблюдения. Катастрофа неминуема, спасение человечества зависит от Высших сил или слепого случая. Все, что можно сделать, это выжить, оставаясь человеком и, немаловажно, гражданином.

Очень милый камерный детектив, похожий на открытый механизм карманных часов с пружиной интриги, шестеренками действующих лиц, внезапными поворотами сюжета и роялями в кустах. Но изюминка — в деталях. Детали прекрасны!

Интимный и очень грустный цикл рассказов о соприкосновения человека с войной. Эта встреча подобна переживанию тяжёлой, часто смертельной болезни:даже, если выжил, след остаётся на всю оставшуюся жизнь. И ходит по миру человек, неся в себе незаживающую рану, саднящее клеймо выжившего. И никто не может этот след изжить.

Не зашло. После полного восторга при чтении «Леса Мифаго» и «Лавондисс», эта книга стала пресным куском в горле. Начатая интрига изжила себя, изъездила уже к первой трети книги. Сайдинги блеклые донельзя. Пропутешествовав с героями пол мира, не запомнил ничего, как-будто пальцем по карте водил и зачитывал названия мест.

Классический движок про ватагу разномастных авантюристов загублена картонностью участников.

Главные герои слабовато поданы. Но Холдсток и не делает никогда на них ставку.

А задумка хороша. Можно было бы развернуться...

Необыкновенная книга, сопоставимая в моем понимании со встречами с психотерапевтом , когда не торопясь, бережно снова переживаешь детство с его светлыми радостями, а на этом светлом фоне мягче становятся потери родных, любимых. Смиреннее принимаешь жестокость мира и свою жестокость к миру. Не ищешь вины, но ищешь прощения. И вместе с книгой обретаешь что-то светлое, большое и тёплое. Может кто-то скажет Бога. Но, наверное, правильнее сказать — спокойствие.

Чёрный отряд Георгия Березко

«Утром на разрушенной станции маршевые роты выгрузились из вагонов.» Сухое, фактологическое, похожее на запись в черновик, по ходу действия. И дальше — тоже самое. Суконный язык воспоминаний, разбавленный зарисовками природы, портретами на полях в шаржевом пушкинском стиле и диалогами , оперирующими пропагандистскими канцеляризмами в духе Андрея Платонова про Партию, Благо и Коммунизм . Краски скудны и опрощены, как в военной стенгазете, как в солдатских воспоминаниях приглашенного в школу ветерана, как в черновых записях «на память».

Но потом камера наезжает на лица на вырезках в газетах и они оживают, приобретают цвет, очеловечиваются, делятся воспоминаниями, страхами и злостью. И своим будущим — совместным будущим.

И все же эта стилистическая закрепощенность, эти «ожившие стре'лки» на карте под рукой командарма создают документальность, правдивость повествования. Как несколько эмоциональные документалки BBC,где схемы и видеозаписи чередуются с постановочными зарисовками и воспоминаниями очевидцев.

Война показана без излишней драмматической стрельбы, без бравурных подвигов. Практически не появляется чёткий, воплощенный враг. Война в книге, это скорее процесс, это период и направление усилий, после которых наступит другая, лучшая жизнь. И эта жизнь, взятая с собой из до-войны, сохранённая, как сахар и крошки от сухарей в кармане, как письмо или жестянка с леденцами в минуты отдыха и на марше достаётся, вплетается в, так не похожую на неё, будничность войны, и семенами сорной травы несётся в будущее, в новое время вместе с рядовыми, санитарками, младшим комсоставом. Это военное братство, их отношения и разговоры создают ткань повествования, ткань, которую подобно шву прошивает коммандарм и его свита — они всегда в стороне, в тумане, во тьме, скачут мимо сквозь лес или ночь, сидят в отдельной избе, прошивая карту фронта стрелами пальцев, жертвуя дивизиями и обманывая погоду. Подобно взятым Глена Кука, они могущественны, мрачны и послушны воле командарма.

Масштаб книги не глобален. Мы видим одну битву, несколько дней за которые коммандарм отдаёт свою жизнь. Он побеждает и, в тот же момент, к нему приходит чугунный пёс смерти и его физическая жизнь заканчивается. Но — и для меня это центральная фишка повести, начинка из пирожка — коммандарм продолжает жить и, подобно героям пелевенской пустоты, маршерует в одном строю с героями революции и гражданской войны, конными полубогами, поднимается на холм и сливается с солнцем. И это наверное единственный способ таким как он слиться с рождающимся будущим.

Страна Беловодье.

Марик Лернер

Ну, клюква! Но! Клюква интересная.

Во первых, очень хорошо проработанный мир. Упоминания о географии, истории, этнологии создают чёткую и полноценную реальность. Есть земли известные, есть белые пятна, есть места, где живут чудовища.

И пусть в первой книге, (а она именно первая из цикла), путешествие было не длительным, но открывшиеся горизонты уже манят.

Во-вторых, неспешность и не насыщенность повествования действиями создают приятную атмосферу спокойствия, уюта. А вместе с малым количеством батальных сцен (гг позиционирует себя исключительно, как механик), книга даёт целительное отдохновение после напряжённый скачек рабочих будней.

В третьих, текст очень кропотлив в деталях. Исторические, экономические, технические детали не утомляют, но позволяют погрузиться в действие почти на правах персонажа, обдумывая, а иногда даже споря с решениями гг.

Ну и в четвёртых — фэнтези! Редкие, как изюм в будке, но интересные детали и существа, события и явления,не перекармливают, а, как маслины в греческом салате, придают терпкую пикантность и вкус.

Из минусов могу отметить уже к середине книги вязнущий в зубах славянский слог. Можно было бы и нормально говорить, чай не в кокошниках. Ну и не понравилась скомканность последней главы, как будто автор спешил по другим делам и решил пока свернуть проект, ни окончания, ни обещаний. На полуакте. Но...

Книгу определённо советую для неспешного вечернего отдыха или в отпуск. Я не пожалел.

Эта книга о памяти.

Рассказ выжившего. Об ужасном, чудовищном событии. Последняя тонкая ниточка, тянущаяся к действительности...

Книга Арта Шпигельман рассказывает не о Холокостк, не о Войне. Хотя этого всего там вдосталь. Она рассказывает о том, как человек выжил и оказался в нашем мире. О попаданце, которого хотят понять, но не могут. И его просто принимают. Смиряются, как с болью в ампутированной конечности.

Это книга о людях, которые родились в мире после Войны. Они ранятся о стыд, жалость, непонимание тех, кто пережил. И о злость. Злость на то, что мир не изменился, после всего. Юность все такая же весёлая и расточительная. И все, как прежде.

А ещё эта книга про тех, чьи тела остались лежать карандашным наброском на заднем фоне Истории. Все те, кто не преодолел рубеж, которым закончилось До. Все те, кто стал для мира безимянной братской могилой слов «жертвы», «утрата», «гибель» .

А выжившие несут память об этих смертях, несут эти могилы, и становятся, как бы осколками мирового зеркала, однажды отразившего ужас Войны, и разбившемся от этого ужаса. И эти люди остаются напоминанием, осколками, болезненно острыми и хрупкими. И с последним из них Война и Холокост уйдут из этой реальности в мир мифов, станут в одну линию с Атлантидой, Помпеей, Герникой.

Эта книга о памяти. И о людях её хранящих.

Роберт Холдсток «Лес Мифаго»

Книга Роберта Холдстока «Лес Мифаго» и следующая за ней «Лавондисс» (насколько я знаю, единственные переведённые на русский язык из этой серии) исследуют генезис и этиологию мифа. Миф по Холдстоку, зарождается из обыденного явления, события в истории отдельных реальных людей, но рассмотренной как если оно, это событие, имеет мировое, историческое, вселеннское значение. И тогда рождённый миф растёт, развивается, и, в самом деле, приобретает вес и влияние, которое в него выкладывали.

Но вот интересно, есть ли какое-то критическое количество потребителей мифа, а значит его участников? Холдсток говорит, что нет. Миф творит уже один человек, или только один человек, для себя и внутри себя.

И утверждая это, я вспоминаю не Христа или Геракла,не скифскую конницу или полки Святослава, хотя и это есть во мне, но, скорее, «того парня, который победил рак вопреки козням врачей и фарм магнатов», или «все политики лжецы и хапуги», или, даже ближе к коже: « вон тот бездомный, скорее всего пьяница и лентяй, это он украл все канализационные люки во дворе».

Мы живём в мифах, беспрестанно творим их и проживаем, становимся ними, распространяем их на соседей, город, страну. Люди творят и созидаются мифами, мифы и есть культура — множество рассказов о том, что произошло, откуда, и к чему приведёт. Мифы выявляют связи и творят связи.

И мифы дают доступ к изменению мира. Если конечно мы готовы зайти внутрь тёмного леса, встретиться со своими мифаго лицом к лицу, дойти до центра леса, в Тайное Запретное Место. И все изменить?

Или уничтожить лес Мифаго и жить в мире без мифа? Но это уже другой, ещё один замечательный миф.

Роман о любви.

Сегодня закончил читать книгу Людмилы Улицкой «Даниэль Штайн, переводчик». Ощущения невероятные. Чувствую себя уставшим и разочарованный в людях. Но, в то же самое время, повзрослевшим и каким-то посветлевшим. Как старая, покрытая копотью, сковорода, до блеска расцарапанная песком.

Текст книги очень интересно преподносится:в виде личных писем главных героев, и, иногда, различных документов. Это даёт ни с чем не сравнимое ощущение соучастия, или, скорее, участия в событиях в роли каждого из кореспондентов. Читатель как будто проживает множество жизней вместе с самими участниками событий, совершает те же поступки, но осмысляет их через призму своего собственного характера и опыта, через свою душу. Жизни эти, связаны замысловатой мембраной времени, и показаны с точки фиксации, которой является Дитер Штайн, еврей, герой, монах, пастырь, пророк.

Кроме фигуры отца Штайна, всех персонажей книги объединяет то явление, которое можно назвать верой в Высшую Силу, как бы её не называли. Для простоты, легче назвать её Бог. Но вера эта у каждого своя, собственная. И каждая имеет невероятную, судьбоносную силу и власть. Но не каждую такую веру можно назвать любовью. Но там , где эта вера осуществляется с любовью, проливается свет, и там Бог, и это хорошо чувствуется. А там, где любви нет, остаётся только людской материал, отделенный ломоть, отсеченная ветвь. С такой верой не чувствуешь связи и отсекаешь её от себя, и этим очищаешься.

Я долго, на протяжении последней трети книги, думал, можно ли назвать Дитера Штайна пророком. И я считаю, что всякого, провозглашающего веру в Бога, как в Бога Любви, и приносящего жертву этому Богу любовью к ближнему, можно назвать пророком Истинного Бога.

Ещё одна вещь, которой меня обогатила книга, это мысль, что не все вопросы, или скорее, ни один правильный вопрос о Боге, не имеет ответа, но будучи искренне, от души, заданным, открывает ответ внутри. И, будучи заданным снова, откроет новый, другой ответ. И это вопрошение и есть Откровение.

Рекомендую всем ищущим и сомневающимся, чтобы укрепиться на пути искания и сомнения. А так же всем истинным ценителям хорошей живой литературы.

Предварительно написав отзыв в блокноте телефона, решил почитать, что пишет народ. И заплакал от зависти. Всё, что я хотел сказать, и даже больше в отзыве mecrcedi. Кусаю пальцы.

Роман читать обязательно.

Мне, если честно, роман доставил большое удовольствие.

Может быть моё мнение — это мнение неискушенного в массонстве и Каббале, а так же физике времени читателя, но это думаю в данном случае совсем не важно. Тиму Пауэрсу удалось создать книгу, описывающую узел вероятностей, такое себе раздорожье. Текст не задаёт вопросов и не даёт ответов. Он лишь демонстрирует, как десятки пространство-временных линий, или, более возвышенно, судеб спутываются в клубок и за короткое время изменяют свое направление или вовсе рвутся, и как такой коллапс затрагивает будущее и, даже, прошлое персонажей.

Роман охватывает временной промежуток всего в три дня, не затянут, и читается динамично. Большое количество персонажей, которые вводятся и выводятся из действия внезапно и неожиданно, создаёт атмосферу детективного романа, каковым, мне кажется, произведение не является по сути. Использование антуража современного мира и игра с известными именами и событиями создаёт налёт реальности событий.

Роман для меня стал, определённо, положительным событием. И хотя ни одной новой идеи или мысли, почерпнутой из него, я не могу выделить, но ощущение детерменированности и связанности бытия ( связанности или даже запутанности ?) осталось со мной как интересная линза, вариабельность осознания собственной жизни.

Но ещё, кроме своего художественного наполнения, роман является связкой разнородных понятий и имён, где-то знакомых, где-то нет, потянув за ниточку которых (в прошлое или будущее?), можно вытянуть новые пласты и объёмы информации и идей. Поэтому для меня роман стал не столько кладом, сколько раздорожным камнем, картой сокровищ, ведущим в другие вселённых и вероятности.

«Ловушка для снов» – поэма о жизни, написанная прозой, и, как и всякая жизненная ситуация, открывающая свою поэзию только чуткому сердцу. Сюжет повести один из самых древних в человеческом творчестве, а именно – возвращение домой. А если глубже, то это поиск самого себя, протеическое перетекание от героя к герою, от сюжета к сюжету, и возврат на исходную точку, преследование кого-то, кто в конце концов оказывается отражением тебя самого. Признаками, которые дают мне возможность считать повесть именно поэтическим произведением, помимо ритмичного, насыщенного эпитетами повествования, это крайняя насыщенность текста замечательными метафорами. В первую очередь, это конечно же главные персонажи, сам-три плывущие по потоку повествования, которые воплощают три психологических темперамента: флегматик, меланхолик и холерик, а также триаду: тело, душа и разум. Не менее интересена метафора Файтви, проживающего две жизни, одну наяву, другую во сне. Причем жизнь одна и на Джекила и на Хайда.

Но несмотря на интересное содержание этой Одиссеи (или Улиссиады), милые приключения и приятных персонажей, хотелось бы большей глубины. А так только крепкий каркас, обтянутый лентами и мишурой. Оценка 7

По классификации, предлагаемой Дмитрием Быковым, книги качественно можно разделить по наличию в них смысловых уровней: хорошая книга вмещает два уровня событийного развития, отличная книга — три уровня, а гениальная — четыре и более. Стоунер, бесспорно, книга отличная, с претензией на гениальность.

Первый уровень, самый очевидный, повествование о перипетиях судьбы парня от сохи, эволюционирующего в маститого преподавателя колледжа, проходящего через трудоемкость профессионального роста, общения с сотрудниками, брака и воспитания ребенка, любви, старости и смерти. История рассказанная небезталанно, повествование хоть и неспешно, но наполнено крутыми подъемами души и ее падениями. За эту самую неспкшность я и люблю американские романы середины века.

Второй уровень книги рассказывает о силе литературы, а шире — предназначения, выдергивающее человека из привычной среды обитания и повергающее на алтарь судьбы. В этом аспекте роман страшен и жесток, и к его середине сочувствие к герою подкатывает к горлу горьким комом. С этой точки зрения открывается смысл говорящей фамилии героя: Стоунер (Stoner) — камнеотборник. Назначение этого сельхоз аппарата — очистка начального сырья от посторонних минеральных примесей, то есть в основном камней. Поэтому-то наткнувшись на настоящий камень в лице ленивого, но наглого студента, рвущегося к докторской степени без любви к литературе, без академического духа и творческого упорства, Стоунер не может поступиться принципами и допустить его к чистому источнику науки, практически заповеднику умов, как его характеризует Дейв Мастерс, школьный товарищ Стоунера.

Но так выходит, что очищая от камней окружающую его жизнь, Стоунер, по закону сохранения массы, щедро сыпет их себе на голову. Жизнь его трудно назвать счастливой. Стоунер стоически переносит каждый перелом, щедро случающийся на его жизненом пути, и даже кроит у жизни несколько счастливых моментов. Может быть от того то чернота его ночи так пугающе непроглядна.

Третий уровень романа – это семейнаяя трагедия. Это рассказ о людях, настолько чужих и враждебных друг другу, что эта антагоничность разрушает их жизни, и жизнь их дочери. Трудно оценить вину этих людей в произошедшем. Мне видится, что вся эта трагедия была неизбежна. Что бы эти несчастные ни предприняли, результат был бы трагичен. Единственная правильная в этих обстоятельствах линия была как раз и выбрана Стоунером: он следовал своему предназначению, иногда даже не поднимая головы от той дороги, которой он шел всю жизнь.

Роман не балует путешествиями или второстепенными героями. Место действия практически не меняется на протяжении всего повествования. А героев можно пересчитать на пальцах одной пары рук. Вся активность происходит внутри читателя, следующего за Стоунером в его мыслях, переживаниях и поступках, ищущего выход из затруднительных положений вместе с ним, перебирающего возможные варианты и пути, и просто сочувствуя ему его дочери, его Кэтрин, и, самые тонкие натуры, даже его жене.

Книга для меня останется замечательным примером душевного точильного камня, с помощью размышлений над которой можно убрать накипь житейской обыденности, или даже омыть слезой очерствелость сердца. Очень советую погрузиться в душеполезный труд прочтения этого романа. Высший бал.

Не могу назвать роман «Анатом» хорошим. С моей точки зрения язык книги лишен изящества, какой либо увлекательности, сюжетные линии не линейные, но какие-то не четкие, как в наброске. Пищи для ума практически нет — ни моральных, ни философских вопросов автор не предлагает. Единственное неоспоримое преимущество книги — ее малый объем. Неплохо можно занять себя где-то между завтраком и обедом в отпуске. Не более чем некий псевдоисторический анекдот.

Высший бал. Пан Станислав балует нас настоящим интеллектуальным триллером.

Люблю, когда после прочтения книги, чувствуешь себя немного умнее. И это «немного» не из-за того, что большая часть идей не нова или примитивна. Вовсе нет! Просто моё я, полное рутинной житейской информации и тривиальных схем не может вместить значительного массива философских идей и концепций, буквально вылитых на себя самого за двое неполных суток. Но я рад уже и тому, что осталось — подобно влажным ладоням, которыми лишь ловишь струи водопада, не в силах зачерпнуть всю его прохладу — зерна ярких мыслей и фантазий,десяток латинских фраз и переполняющий восторг!

Кланяюсь, касаясь ладонью праха у ног Учителя.

Начну с того, что я уже порядком отвык от тяжелых сложных книг погрязнув в розовом киселе эскапизма. И тут — жесточайшее отравление человеческой реальностью.

Йейтс предоставил мне возможность пристально вглядеться в зеркало: так ли уж я хорош, достаточно ли живая у меня физиономия. А зеркала — они предвзятые. Бывают зеркала, в которых живот выглядит в разы больше, ноги тоньше, а прыщи заметнее. Вот в одно из таких я смотрелся, читая роман.

По-моему это Экзюпери сказал, что со смертью человека, исчезает целый мир. Мне кажется, что с возрастом этот мир становится всё более замкнутым и самодостаточным, на 99 процентов внутри себя, наружу — только ложноножки социальных программ. Химические реакции человеческих душ требуют совместного времени, которое не вписывается в двоичный код ежедневного «работа-дом». Мы становимся черными ящиками даже для своих «половинок». Вечерний вопрос «Как дела?» подчас вгоняет в легкий ступор: за день иногда целая недельная жизнь проходит — но как это перенести другому миру, не разводя болтовни. Да и кто будет слушать? «Хорошо.» С точкой в конце.

А чего стоит страх встречи с друзьями? Старые поверенные во все душевные тайны, вхожие в бардак и путаницу душевных страданий. Иногда я боюсь встречаться на ночь — ведь ночь бесконечна, а не хочется травиться пустым молчанием или, что хуже, пачкаться перемыванием чьих-то костей.

А где ответ? Где рецепт от напасти? Неужели эта пустота таки безнадежна? Мистер Йейтс такового ответа не дает. А ведь знает, негодяй, что для добравшегося до последней страницы, совет : «не парься» не съедобен. Вот так и остаешься с вопросительной хромотой, с трещиной через всё самосознание.

Мой вердикт — книга интеллектуально отравлена. Эскапист: не влазь — убьет! Ну а влезши — изволь найти силы остаться живым и настоящим.