«Не о соловьях»

Эта пьеса не о соловьях, не о пташках в золочёной клетке, и не о прохладной лесной идиллии...

Она — о людях, которые сидят в тюрьме.

О людях самых разных, разной ориентации и цвета кожи, различных взглядов, но от того не перестающих быть людьми.

О бунте заключённых против диктатора — жестокого и циничного начальника тюрьмы.

О справедливости.

О свободе.

Это не ода Китса, но зажигательная и к сожалению и посейчас актуальная антитоталитаристская пьеса.

Практически триллер.

Написано живо, компактно и динамично. Сразу представляется всё происходящее на сцене —

яркие огни прожекторов,

клубы дыма, пара,

заголовки газет,

движения,

крики,

джаз...

и голос за сценой — «Лорелея» и её лорелеечки приветствуют вас! — это прибывает на остров-тюрьму перевозочный катер.

Вас ждёт Клондайк, но только не ищите там золота.

(русский перевод пьесы «Не о соловьях» опубликован в 1т 3тт сс изд. Подкова, Б.С.Г.-Пресс в 2001 г. — «Что-то смутно, что-то ясно»)

Лёгкая одноразовая фэнтези с нехитрой идеей: некоторые люди произошли не от обезьян, а от других животных или даже птиц — лис, ворон, соек... — и, соответственно, наследуют их характерные черты (хитрость, изворотливость и тд.) и временами могут обращаться в их облик.

В виде рассказа могла бы получиться неплохая история, но автору изменило чувство меры: то, что изначально представлялось исключением, к концу истории оказывается правилом — и возникает впечатление, будто всё человечество состоит поголовно из таких маргиналов — и из-за чего, спрашивается, весь сыр-бор?

Если читать «Небеса» как сборник рассказов, можно найти прекрасные истории (вставная новелла «Благодатная луковка» в самом деле хороша — маленький шедевр в жанре «городской фэнтези», идиллия на стыке дня и ночи), но как роман расцениваю как разочарование — на уровне крепкого середнячка, не более.

Для знакомства с автором порекомендую «Городские легенды», ни в коем случае не романы.

Перед чтением пьесы взглянул на классификатор FantLab'а: Авантюрно-плутовское. Эротическое. --- Сюжетные ходы: Квест. Сверхъестественные способности, супергерои. Становление/взросление героя. Вторжение «Чужих» --- Возраст читателя: Подростковая литература. Для взрослых

При всём том -- Реализм... Впечатляет :-)

В воображении тут же нарисовалась картина вторжения в турецкий гарем (о проникновении европейских трансвеститов не хотелось и думать: банально и пресно). Кругом пальба, визги и крики, лужи крови и кровавые пятна на стенах сераля, ошмётки тел, из ощеренных инопланетных пастей каплет слюна... Противостоит Чужим, конечно же, одалиска Эллен Рипли — сжимая ятаган твёрдой рукой, она крушит алиенов направо и налево, пока не остаётся наедине с главным монстром...

Вообразите себе картину — Рембрандт написал полотно «Аристотель, размышляющий над бюстом Гомера» (хранится в музее Метрополитен), а картина живёт своей жизнью. Пока художник устраивает личную жизнь, Аристотель вспоминает историю. Элемент фантастики — живая картина — здесь, впрочем, совсем неявственный и незначительный, чтобы иметь какое-то значение.

Книга разочаровала. В нёй есть history, но нет his story, нет story — увлекательной истории рассказчика, поддерживающей интригу, и заставляющей сопереживать героям. Есть только поток событий, касающихся художника и истории древней Греции — причем, в последней рассказывается больше не про самого Аристотеля, а про Платона, Сократа, Александра Македонского, войну Афин и Спарты.

Пример стиля:

«Когда голландцы сменили португальцев на Молукках, что в Индийском океане, и установили свою мировую монополию на гвоздику и мускатный орех, девятилетний Рембрандт записался в латинскую школу.

Умер Шекспир. Пока десятилетний Рембрандт тягался с латынью, голландский математик Виллеброрд Снеллиус, исследуя преломление света, обнаружил, что отношение синуса угла падения i к синусу угла преломления r равно отношению показателя преломления преломляющей среды n к показателю преломления исходной среды n.

Что это означает, я не знаю и узнавать не желаю.»

Про древних греков можно почитать и поинтереснее (читаю сейчас нестандартную вещь, которую при желании можно отнести и к этой тематике — «Сократ сибирских Афин»). А про Рембрандта можно взять, к примеру, Глэдис Шмитт, или посмотреть фильм Йоса Стеллинга «Рембрандт: Портрет 1669».

Из четырех «салливановских» мистификаций Виана наиболее подходящей для знакомства представляется именно эта. «Я приду плюнуть на ваши могилы» и «У всех мертвых одинаковая кожа» тематически схожи и могут показаться перепевами одного и того же сюжета (герой негритянских кровей, внешне неотличимый от белого, хочет...), две последующие — «А потом всех уродов убрать» (с элементом фантастики на тему безумного ученого) и «Женщинам не понять» (трансвеститский боевик в духе Mardi gras, с весельем и маскарадом) уже не обладают в русском переводе языковым шармом — обычный «нуар», не отличающийся от массы: не вызывающий сочувствия герой, обилие секса и чёрного как нуар юмора, стремительный и простой как штык сюжет. Лишь в самом конце автор даёт понять, что сам он не так уж прост. «У всех мертвых одинаковая кожа», несмотря на внешнюю простоту, наиболее хорош с точки зрения языка и качества перевода (всё же, переводчик В. Кислов), поэтому, в отличие от прочих, может показаться интересным не только для детей 12-14 лет.

* * *

под вопли электро-

химического джаза-оркестра

работаю вышибалой в баре —

где задолбанный

заплёванный пол,

прокуренные стены

и потолок

Расскажи про фантаста — человека, не обделённого умом и талантом, непрактичного в быту и невезучего в жизни, в душе которого вдоволь и хорошего и дурного — потакающего своим слабостям, но не забывающего при этом про семью, и который старается, как минимум, не навредить. Хотя обстановка, конечно, не располагающая — и денег нет, и тоска какая-то зелёная на душе — если бы не завязал, так непременно бы выпил! — и вдобавок ко всему, заперт в квартире под надзором сбрендившей свояченицы, расписавшей все полы пентаграммами. И лежит перед глазами рукопись бездарного графомана, которую нужно привести в божеский вид, чтобы отработать давно позабытый аванс. И какой-то бред кругом — шум и гам, телефонные звонки, сплошная нервотрёпка. И лишь ночью относительный покой — луна, звёзды, приятная прохлада... И слышны в тишине чьи-то голоса — земные и бесконечно далёкие, да мерцают перед глазами смутные картины... *

И чего же требует вокс попули? Как и в древние стародавние времена — хлеба и зрелищ, а ещё отчего-то твердит загадочно: «Миссия!» (и снова, и снова, и снова).

А чего же требует вокс деи? Как и прежде, поклонения, не поддаваться проискам конкурентов и написать книгу. И если у одной из сторон хватает и аргументов и наличности, а у другой с наличностью вечные проблемы, а из аргументов только наивный ожидающий взгляд, — то, казалось бы, выбор очевиден — но что-то мешает писателю Маю сделать выбор — сердце? талант? интуиция? — и заставляет перемахнуть на соседский балкон навстречу приключениям, с беготнёй и маскарадом — бежать, бежать усатым козаком в красных чувяках и шароварах, со здоровенной бандурой наперевес, бежать, бежать — мимо путан, мимо секьюрити с непроницаемым блеском чёрных очков и сотовыми в руках — бежать, бежать навстречу ангелу Анаэлю и тёмной свите, наведавшейся на сей раз не в булгаковскую столицу, а в тихий городок, где казалось бы, никогда ничего не происходит — и устроившей не сеанс чёрной магии с последующим разоблачением, а не менее грандиозное представление — почти гоголевское явление Большой Ноги.

Перед началом чтения желательно иметь хотя бы малейшее представление о Борисе Штерне и его творчестве. Но если даже и не имеете, ничего страшного — всё случившееся могло произойти с кем угодно, и когда угодно, хотя бы даже с незабвенным Веничкой, или с каким-нибудь древним греком — поскольку человек скотина в своих пороках упорная и неизменная, вечно разрывается между добром и злом.

Из плюсов — не совсем стандартная развлекалочка — есть и мораль, и книга, как ни шаблонно это звучит, заставляет задуматься; имеются отсылки к классике; не слишком большой объём; текст ровный — быстро определитесь, подходит ли вам этот материал и заслуживает ли он дальнейшей траты времени.

Из минусов — слишком простой текст, слишком легкая беллетристика — льётся легко и свободно, но через месяц уже не припомнить, а что здесь такого было? Ну, чёрти, ну ангелы, ну, очередная схватка добра и зла за обладание человеческой душой — сколько их уже было? Разве что останутся описания редакторских буден — труда на первый взгляд неприметного, но всегда поминаемого при встрече с особенно живописным перлом — и куда же редактор смотрел? Не скажу ничего плохого против лёгкого чтения — и такие книги нужны! — но от книги про писателя, очень похожего на Б. Штерна, отчего-то хотелось текста более усложнённого, менее развлекательного — в духе того же «Эфиопа», например. А так, для большинства читателей это даже плюс.

Недостаёт непредсказуемости. Если мужские персонажи у Сергиевской самые разные — есть и законченные негодяи, есть и хорошие или не совсем пропащие люди, — то женские, по крайней мере из действующих на первом плане — практически поголовно мазаны чёрной краской. К чему бы это? Разнообразие здесь совсем бы не помешало.

Ценителей мираклей и сакрального фэнтези может покоробить лёгкий натурализм — ненавязчивый хруст раздавливаемых под ногами шприцов, фейковые монашки или обилие околопитейных эпизодов — хотя герой и завязал, от змия клятущего никуда не деться, равно как и от прочих веяний времени.

Что же касается обложки, она неудачна. Конечно, читателям она по большому счёту «до фонаря», но для привлечения целевой группы всё же имеет значение. Здесь не видно, скрывается ли внутри YA-фэнтези, или же — как на самом деле — взрослая история про жизнь (боюсь, что поведутся скорее любители инфантильного трэша и будут изрядно разочарованы). Если вы ищете лёгкую беллетристику из писательской жизни, буффонаду и сатиру — не обращайте внимания на обложку и смело читайте. В идеале, здесь подошёл бы минималистский дизайн — цвет, шрифт, какая-нибудь абстрактная графика или фрагмент картины эпохи Возрождения, с ангелом — хотя бы того же Фра Анжелико, упоминаемого в книге.

PS/ Брошюра Сомерсета Моэма «Второе июля четвертого года» в нашей реальности попадалась, а вот почитать упомянутую повесть про Уэллса и Лысенко я бы не отказался. Вот только, увы, не доведётся — если и попадётся, то совсем не того автора.

* всё было совсем не так. но не забивать же интригу спойлером

Небольшой рассказик на тему абсурдности жизни, совершенно в духе Кафки или Эжена Ионеско.

Пошёл как-то человек поутру за молоком, и обнаружил, что рядом с домом за ночь выросла баррикада. Ожидается вторжение какого-то неведомого [зачеркнуто: Годо] врага... Краткая, но очень атмосферная притча о «маленьком человеке», которому предстоит сделать выбор... Ничего откровенно фантастического в произведении нет. И если бы не репутация автора, его можно было бы счесть обычным реалистическим рассказом. Но непривычный взгляд на реальность и некоторые детали сюжета — например, дети, сваливающие в баррикаду свои игрушки — придают происходящему оттенок гротеска, ощущение неправильности. Пан Славомир знает толк в абсурде!

Порекомендую сборник «Тестариум», где собраны наиболее значимые вещи, куда вошёл и данный рассказ.

Эта сказочная повесть не имеет никакого отношения к «Последнему единорогу» -- просто Бигл очень любит единорогов — настолько, что даже стал составителем «единорожьей» антологии. Но если «Последний единорог» сказка всевозрастная, то эта скорее просто детская. Увы!

(bdsm/ опережая возможные вопросы: не был, не практикую, не имею)

Среди непритязательной, однообразной и скучной литературы «для взрослых» попадаются иногда полезные книжки.

Они способствуют снятию стресса, наподобие резиновых чучел начальства в некоторых японских фирмах.

Улучшают демографическое состояние страны, побуждая юношей и девушек активней заниматься развратом.

Способствуют развитию фантазии, будоражат мысль, усиливают кровообращение и повышают общий жизненный тонус.

Формируют трезвый взгляд на мир и окружающих — без синяков, переломанных конечностей и прочих нежелательных последствий физического и медицинского характера — ведь сталкиваться с тёмной стороной жизни лучше в книжной (не)реальности, нежели наяву. Это горькое, но полезное лекарство от иллюзий и чрезмерной доверчивости.

На худой конец, этой книжкой можно размазать зазевавшегося на стене таракана.

Кроме того, с каждой подобной книжкой общество теряет потенциального преступника, приобретая взамен респектабельного гражданина — писателя, быть может, даже лауреата какой-нибудь премии.

Под обложкой, честно предупреждающей, что главной темой будет томление духа и страдания тела — обнаруживается дилогия для романтично настроенных девиц (склоняюсь к тому, что «Церемонии» рассчитаны всё же на женщин). Возможно, найдётся немало людей, которые кинутся упрекать автора в аморальности, преступных намерениях и ещё бог знает в каких вещах. На это можно возразить, что презумпцию невиновности и вседозволенность фантазии пока не отменили, хотя к тому и идёт — описанное всего лишь фантазии, а никак не реальность.

Если, подобно мне, вас интересует скорее философский аспект БДСМ, приходится признать, что таковой здесь отсутствует — типичная развлекаловка. По всей видимости, философствование маркиза является таким же отклонением в БДСМ, как и творчество де Сада относительно мировой литературы в целом.

«Образ» (L'Image) — первая и наиболее слабая часть дилогии — мягкая эротика, которую уместно сравнить с фотографическим натюрмортом, где главный объект вожделения — женское тело, представленное на фоне разнообразных аксессуаров (как живое, оно не воспринимается совершенно, поэтому натюрморт). Причем, эротика здесь не сюжетная, а скорее описательная — подробно расписываются следы от плети или верёвок на теле, царапины и ожоги — а не то, как и при каких обстоятельствах они были получены. Будто щадя чувства читательниц, рассказывается больше о следах мучений, нежели о самом процессе. Зарисовки не преступают за грань дозволенного, хотя порой балансируют на краю. Картина преподносится с точки зрения профессионального фотографа — мизансцены, свет, ракурс, построение кадра.

Подлинный пол сочинителя узнаётся с первых страниц — слишком большое внимание уделяется деталям и описаниям — одежды, внешности, обстановки; слишком пассивен и подчёркнуто бесстрастен главный персонаж.

Первая часть — наброски из жизни небольшой маргинальной группы: просто, поверхностно, сентиментально. Развлечения домины не отличаются особенным полётом фантазии — это скорее предупреждающий знак перед главным блюдом, отпугивающий противников и привлекающий возможных неофитов.

Вторая часть — собственно «Женские церемонии» (Cérémonies de femmes), в которой рассказчик поменял пол, сбросил наконец маску (под псевдонимом скрывалась Катрин Роб-Грийе, супруга известного литератора).

Если в первом произведении рассказчик — это инертно-созерцательный наблюдатель со стороны, описывающий игры верхней и её игрушки-воспитанницы, то во втором повествование идёт от настоящего первого лица — скучающей тетушки феминистского настроя, проявляющей некоторое любопытство к играм садо-мазо-. Как и «Образ», это не монолитная история, а низка бусинок-эпизодов. По градации цвета уже не светло-серое, но и не сказать, чтобы тёмное, хотя эротика становится более раскованной и изобретательной — те, кто боится Темы, отсеялись на полдороге или в начале пути, едва увидев обложку. Больше секса, жёсткости, боли!

Если продолжать аналогии, если первая повесть — фотосессия, то вторая — театральное костюмированное представление или художественный перфоманс.

Рекомендую по горячим следам прочитать автоинтервью в конце книги — о bdsm-салонах Европы и Америки.