Говорят, случается, что с человеком сразу хочется пойти в поход. Петь под гитару, обниматься под звездами, мечтать, строить и просыпаться рядом.

Точно известно, что подчас знакомство начинается с хрестоматийного учебником по макушке и пинка по портфелю, чтобы закончиться стылой горечью утраты после полувека немеркнущего жара в груди, семейного гнездышка и мира, который несли вместе и подарили детям, внукам…

Я помню, о чем говорю, не спешите. Не перебивайте.

Я говорю о книге Виктора Колюжняка «Эль Пунто».

Что скрывать: для меня знакомство с ней началось в классическом стиле — захотелось здорово пнуть текст за типичный для нынешних креативов фронт трудоустройства героя, рекламу. Да, на сей раз у нас свадебный фотограф, и буклеты для фирмы, и все убедительное, но пресное, пустое, растворенное в неуловимо-зыбкой пастельности.

На самом деле каждая свадьба, при всей однотипности, — настоящий срез реальности, и многие в курсе, сколько всего вкусного, смачного, раблезианского можно открыть в элементарных вещах, в стандартных-заученных позах и ракурсах, отрабатываемых свадебным фотографом. Не отведав терпкого зелья этой самой жизни в ее густоте, я заподозрил, что это условная профессия, условная графа в анкете, условное все, и только мужское имя на обложке спасает от яростного негодования: ромфант, ми-зе-рабль!

Ох уж, эти учебники по макушке…

А вот потом начинается трудное.

Потом ты долго умещаешь в себя настоящий латиноамериканский магический реализм про затерянный в нигде городок Эль Пунто, про то, какие занятные истории в нем разворачиваются, про то… впрочем, зачем портить сюрприз, верно?

Странным образом мешает чтению еще и то, что истории Эль Пунто – истории вполне себе в духе Кортасара, Борхеса или Маркеса, — постоянно смещаются, смешиваются с историей героини в реальном мире в духе Пелевина… снится ли мудрец бабочке, как говорится.

История, рассказанная автором, — все эти эпизоды, каждый из которых по отдельности иллюстрирует ту или иную проблемную зону внутреннего мира современной женщины, является картой очередной улочки в человеческой душе: будь то брошенные дети, захолустный городок, не позволяющий вырваться из себя, муж, которого нельзя бросить из-за детей, отец, мнящий себя обузой… несть числа этим испытаниям на прочность, на человечность, на… история Эль Пунто есть история пробуждения человека. Она своеобразна и, как и положено штучной вещи, не сводима к какой-либо другой, или даже сумме других историй.

В конечном итоге героиня находит свой мир и собственное место (ах, как хочется написать: счастье, и как бессовестно рвется рука дописать: женское… но не все так просто!), а мы… остаемся у последней страницы, познакомившись с автором, имеющим собственный характер, слог и манеру.

И ждем новой встречи.

В какие бы спирали, в какие бы ленты Мебиуса не завивали дорогу героев фэнтези авторы, но любая хорошая книга этого жанра характеризуется надежным «дорожным покрытием» и сравнительно обширным радиусом обзора. Иными словами: куда ни глянь в книге, всегда удобно припомнить, что случилось допрежь, всегда примерно да разглядишь, куда влечет история, ну, и главное – рассказ скачет уверенно и легко по событиям, так или иначе ложащимся в канву, и читателя уводит в просторы фантазии и мечты дорога из желтого кирпича.

Не так здесь. Главный герой попадает в игру, бескомпромиссно запущенную по правилам жесткой постапокалиптики: выживание становится доминирующим стимулом, главной целью и единственным условием. Главный герой отчаянно пытается сохранить себе жизнь, которая изящным одномерным бутоном сворачивается вокруг забот о насущном: пища, оружие, одежда, приют. Главный герой тонет в вязкой глине бытовых проблем и подробностей на раскисшем проселке…

Много существует серий, произведения из которых ничуть не удивили бы меня завязанностью на быт, на шкуру и брюхо, но в данном случае – я таки удивлен.

Серия повернулась ко мне новой, ранее не виданной стороной: сталкерская повесть с аккуратно приживленной в конце мафиозной сагой.

Книга хороша, не спорю! Но, сколь бы ни был любопытен Дио (если не ошибаюсь, имя переводится просто как «бог», не так ли?) с перипетиями многотрудной жизни в непрестанно умирающем и воскресающем Городе, сколь бы ни были занятны Скал и Игорь, свивающие змеиные петли незримых причин и следствий хитроумных интриг, сколь бы ни возбуждали испуганный интерес биоинженерные изыски Уродов или киборгизирующие упражнения Мясников и схарматов… словом, сколько бы разных сущностей ни вспыхнуло перед нами загадочно и ярко – но все это лишь очертания вьюги в заснеженном лесу, странные абрисы белесого сумрака, сквозь которые изредка виднеются ветви и стволы. Нет красок, на которых хотелось бы отдохнуть взором, нет величественных абрисов великих строений: бесприютность, сиротство и скитания свиваются в снежные жгуты.

Невозможно, будучи в здравом уме, заявить, что автор не знает мира: что вы! Наоборот: не каждый из демиургов так хорошо прорабатывает места, в которых собирается поселять героев! Однако ни Аррет, ни Терра в книге не кажутся обласканными любовью детищами. Страдает под игом схарматов, жаждущих чего-то непонятного для озверевших стай хозяев Города, Аррет; бесприютна Терра, которая оказывается распята между профессионально-хищными бойцами Ордена Равновесия и мафией хаоситов. Автор до последнего смотрит на мир глазами Дио, ненавидящего мир, которому следует ежесекундно противостоять; и разве что в эпилоге…

По самой своей сути Дио – отнюдь не героичен: пария, изгой, свирепый зверь, развивший способность ловить живьем даже лекан. Он лишен жалости и слабостей; не воспринимает чужаков как живых и чувствующих людей. Ценою утрат оплачивает он уроки милосердия, сдержанности, понимания. Маугли, воспитанный озверевшим Городом, он только к последним страницам становится человеком, хотя и человеком – с сердцем машины.

Дио – тень, силуэт другого персонажа и другой книги. Полный антипод, начавший с крайнего эгоизма и жестокости, сохранивший тело человека, но не сердце, сделавший ближе к концу первые шаги на пути человечности.

И все же Дио невозможно не сопереживать – как Робинзону, как Джону Рэмбо, противостоящим всем окружающим обстоятельствам в совокупности! – и вместе с ним мы замираем, пытаясь не зашуметь в лифтовой шахте, и вместе радуемся богатой добыче на верхнем этаже небоскреба, и вместе собираем последние силы на ржавой арене. Дио далеко не прекрасен; но за него волнуешься, и это успех, это чтение взахлеб и мысли о том, что же случится дальше, горячащие кровь читающего.

По структуре книга – скорее, повесть. В ней не отыскать сложного сплетения судеб и цепочек событий, в ней отнюдь не тьма персонажей, в ней все закручено вокруг истории одного человека и отчаянного бегства из Аррета. Ирония судьбы постигнет и его – когда он встретит женщину, заронившую в сердце Губителя любовь, но разминется с ней фатально и навсегда.

Решительно в недоумении оставляет оформление обложки – даже трудно сказать, чем оно озадачивает, однако факт налицо. Вроде бы и встреча с женщиной когтерукой имела место быть… разве что – удивительно чистенький мертвец-Губитель в одной рубашке, тогда как все, сколько помнится, одевались сходно, больше похоже на Дио. Словом, обложка очень и очень… непонятна.

Главная же мысль книги читаема огненными буквами в уголках глаз: нельзя, недопустимо оставаться равнодушным к другим, ни за что и никогда не следует пытаться поставить себя вне человечества, вне своего народа. Иначе – раньше ли, позже, — самого гордеца отринут и будут попирать ногами. Дио – в отличие от уже упомянутых Робинзона и Маугли, — не несет в себе изначального категорического императива, не видит себе равных – ну, и не полагает нужным считаться хоть с кем бы то ни было. Одинокий в банде, одинокий на арене – лишь возле Шуры находит он подобие спокойствия, но, как и странную, высокомерную дружбу, любовь он потеряет.

Дио талантлив, и до загадочного обаятелен, как все мастеровитые, умелые люди; однако флер очарования слетает достаточно быстро. Он упорно держится одиночкой – снова и снова бывая подавлен и побежден коллективами, общностями. В конце концов он теряет право кичиться своей чистокровностью, и все, ради чего живет он дальше – это только свобода и право быть по собственной воле.

Не считая встречи с женщиной с Терры, глаза его постоянно опущены вниз, под ноги, на вязкий, топкий груз забот каждого дня.

Что ж, судьба учит его полагаться на других и верить хотя бы кому-то, помимо доброго ножа. И мудро указывает на то, как легко увязнуть в снегах себялюбия.

И уж если великий Губитель сумел этому научиться… неужели не сможем – мы?

Итог: Крепкая постапокалиптика про будни сталкеров в изменчивом Городе. Крепкая постапокалиптика про выживание и про человеческое лицо, про то, кто держит в руках наши сердца, и про свободу, которая бывает хмурой, злобной и мрачной. Славная книга о том, в какую бездну ведет тропинка под ногами, если эта тропинка – забота только о собственной шкуре.

Одних призывает таинственный клич рога из стенного шкафа, других – толпа коренастых рудокопов со всклокоченными бородищами и в капюшонах, третьих – колдовской меч, врученный ли духом озера, явившийся ли самостоятельно или вызывающе устроившийся в наковальне. Так или иначе, человеку свойственно быть недовольным занимаемым местом, человеку постоянно хочется иного. Способен ли ты разглядеть иное в стеклянной елочной игрушке – красном шарике?

Герой книги Сергея Игнатьева, Северин Демихов, — парень, каких много; с первых же страниц он показывается человеком заурядным во многих отношениях, однако – скажем так, сравнительно приспособленным к условиям современной жизни. Кажется, актуальным определением для таких нынче считается «офисный планктон».

Но едва выстучав затасканное определение, осознаешь, насколько неполным оно будет по отношению к этому персонажу в этих рамках. А ведь, положа руку на сердце, подвох чуешь еще при первых словах одноглазого старика в поезде, про которого Сева думает примерно так: «Голос звучал из-за грани. Голос звучал из глубин елочного шара.» Чуете, чем тут пахнет? Тут витает амбре дитяти пресыщенного века, развращенного обилием текстов и сложными паутинами смыслов, смыслов болезненных, изощренных, запутанных и оторванных от тверди. Тут пахнет даже не ироническим Фраем, нет; это безжалостный абсурд в духе Пелевина, острый нож сардонической ухмылки, вонзаемый в эскапистские переживания бесчувственной рукой жестокого и талантливого вивисектора!..

Впрочем, все мы крепки задним умом; но сразу-то подобное кажется всего лишь случайным перегибом с поэзией великолепного, как ни крути, слога автора. Настороженности не возникло, вот о чем я сейчас…

И дальше, после искусно срежиссированного кастанедовско-коэльовского фехтования бессмыслицей, история развивается не менее замысловато, не менее лукаво. С не менее гневной усмешкой.

По крайней мере, таково впечатление.

Жанр книги я бы условно назвал постмодернизмом, сколь мало бы ни говорила эта характеристика. Диалоги и сцены непрестанно отсылают нас к знаковым явлениям поп-арта («Это Те-на-бир!» — и ударом ноги сбросить посла с Башни… и ты, Леонид?!), мерцают диковинным коллажем из странного и необъясненного. Трудно сказать, какое направление фэнтези могло бы приютить расчехранную, всклокоченную мозаику вроде «Ловца тумана»… им просто не по пути. Они – наподобие солдат Вавилона, говорящих на разных языках, но сражающихся плечом к плечу.

Действие происходит в трех мирах, причем автор достаточно вольно трактует способы перемещения перед ними, неустанно множа то сенсационные открытия, приписываемые самозваным хаоситам, то отрицая самое основы сеттинга, как его очертили изначально.

Автор буен в изощрении и упражнении своего воображения, автор не желает знать предела и границы; автор! Бесконечная игра с сущностями, бесконечная борьба с принципом Оккама, беззаветная увлеченность множеством, которое не восхищает, но утомляет. Не то Муркок с его бесконечным разнообразием названий в принципе весьма схожих рас и в принципе идентичных явлений, не то скандинавские саги с перечислениями предметов и родовыми списками… не знаю. Подчас становится трудно дышать, глядя в книгу.

Все было бы ничего – а впрочем, не исключено, что и наоборот, все несказанно осложнилось бы, а то и окончательно растеклось бы по просторам, — кабы автор дал нам понять, кто таков этот самый гарпиль, в чем суть различий между Амофилами и Мясожуями, кроме цвета плащей.

Но нет. Так не получается. Названия и сущности множатся без ощущения конкретики, становятся неинтересными, становятся избыточными… и я не дам и полушки за то, что нету в этом того самого пелевинского умысла. По крайней мере, единожды автор упоминает, мол, магию в Альтере используют подчас для того, чтобы врагов со змеей на синем плаще убить во имя торжества людей с сомом на зеленом – или наоборот. Упоминает уничижительно. Упоминает свысока, и уж тогда трудно отделаться от ощущения, что он не шибко одобрительно относится к героической фэнтези с ее правилами и условностями.

Что убивает больше всего – это отчаянное, запредельное сопротивление книги. Воистину, «она сказала, что на улице не знакомится! Пришлось тащить в подвал…» Куда там! Когтями и зубами противится текст проникновению в собственную суть.

И очаровательным языком, пускай и подпорченным невычитанностью, опечатками, ошибками… языком, полным метафор, тропов, полным средств поэтической речи. И рваным изложением событий, переплетенным размышлениями героя по поводу оных и редкими, чаще всего замысловатыми сценами. И отсутствием в действиях и событиях полноценной логики: как обретает свои силы персонаж, когда он это успел, что за эмоции на деле властвуют над ним и Жанной, что за причины перемены этих чувств?

Книга читается как один большой, яркий, запоминающийся стих. И так же, как стих, — имеет серьезные проблемы с сюжетной техникой. В конце концов, поэзии не зазорно, не так ли?

Автор походя задевает острым ножом проблему срединной прослойки человечества, автор высказывает интересную позицию… но насколько же хватило этой темы, спросил я у себя, и так вроде бы начал разбираться в истоках неудовлетворенности текстом.

Здесь нет единой идеи. Здесь нет единого конфликта.

И сколько бы я ни был очарован мощью стилистики, она в одиночку не поднимает задачу такого масштаба, не выполняет как следует. Не удерживает.

Читая, словно бы присутствовал при вызывающем затаенное уважение непонятном эстетическом действе, в коем не многое понял, многим восхитился… но так ничего и не вынес оттуда. Да, это Пелевин.

Возможно, мне и самому придется перечитать текст не один раз. Возможно, в нем обретаются глубинные смыслы, отсылки, связи, которые семантически воплощают сущие глубины… все возможно.

Не знаю.

Субъективно – не могу сказать, что книга плоха. Но чтение ее требует работы, напряжения ума и души, и относиться к ней, как к легкому чтиву, — бесполезно.

Итог: неоднозначная, непокорная книга, бросающая вызов лично читателю.

Поэтичная и вычурная речь, хитроумная суггестия… все это способно оттолкнуть, оставить за бортом неподготовленного читателя. Книга запоминается, остается занозой в памяти. Книга не позволяет отвернуться от нее до конца. К ней непременно придется возвращаться.

Фантастический метод сопутствует литературе с ранних дней, порождая то эпопеи, то великолепные новеллы и рассказы. Фантастика бывает самой разной – от фантасмагорических грез и до строгих построений твердой НФ, от поэтической фэнтези и до чопорной строгости стимпанка.

Фантастика невероятно многогранна, и что более важно сегодня для нас, — имеет фрактальные очертания границ.

100 лучших микрорассказов в разнообразных стилистиках фантастического включает антология сверхмалой фантастической прозы «Zарисовка О».

Кажущаяся простота работы фантастическим методом – в возможности произвольно допускать что угодно, от множественных миров до мучительной гибели того единственного, который знаем мы сейчас, от существования бессмертных и до эволюции целых вселенных в пределах одного-единственного атома. Любой каприз воображения, любой порыв необузданной авторской фантазии – все доступно, все возможно, все оказывается на расстоянии вытянутой руки!..

Сложность работы фантаста – в неукоснительной, предопределенной самим методом отдаленности и отчужденности людей и событий, изображенных в тексте, для читателя. Ну, шестиногий серафим, ну, слон, парящий на ушах… бывает. Достучаться до читателя фантасту трудно вдвойне; это если задача поставлена именно достучаться, а не отвлечь и развлечь штампованными серийными грезами про попаданцев и прочих супергероев. А что до формальной новизны, призванной изумлять и поражать неоперившиеся умы, так уж легче вспомнить расхожую штуку про батальон обезьян за печатными машинками, которые даже «Войну и мир» настучат без ошибок, дай только срок. И ведь фантастов-то далеко не батальон, а много, много больше, особенно же если учесть разнообразных начинающих и подражающих. Не так уж много шансов, чтобы хоть краем плуга да не разворотили. Да и то сказать: даже если удастся добиться оригинальности, насколько впечатлит она тех, кто видел бесконечные потоки кино и телефильмов, продуцирующих и демонстрирующих убедительнейшие иллюзии ад инфинитум.

А теперь возьмем все это скопление сложных обстоятельств и умножим во много раз… сократив объем до совсем крошечного. Попробуй уложить в скудные и экономные две тысячи знаков и мир, и человека, и историю! А перед нами – сотня таких срезов прозы, крошечных осколков, представляющих собой поистине фрактальную копию всея фантастики, уменьшенную в пропорции.

В антологии можно найти все, что угодно – и небольшие рассказы о роботах, вплоть до бредбериевских по интонации, и зарисовки, нацеленные в человеческие чувства читающего, и махровая фэнтези, и фантасмагорические, сюрреалистические зарисовки.

И большинство из них, кроме яркости и пестроты фантастического допущения, поражают еще и внезапным, неожиданным разрешением.

Вот миниатюры, построенные на приеме недооткрытости, когда все происходит, как есть, и только в конце, прямым пояснением ли, или прозрачной, понятной фразой-намеком все расставляется по местам, переменяя акценты, обдирая привычные клише, которые ухватистая фантазия уже намостила было в твое понимание текста.

И иногда, вот как с работой Юлии Ткачевой «Новенькая», понимание сущности происходящего придает прочитанному привкус не просто трагичности, но бесповоротной окончательности мира, существующего именно так. Встретившись с подобным жгучим полновесным лаконизмом бытия, остаешься сидеть, в изумлении качая головой.

Немало миниатюр, развивающихся до последнего, и уже с ударной последней фразой опрокидывающие вроде бы нарисованную картину – тут уже высший пилотаж сверхкороткого сюжета.

Такова «Вместе и навсегда» Федора Береснева: вроде бы не новая идея про восстанавливаемость человеческой плоти, про мир, где невозможно умереть. Эту тему развивали многие, но тут не развитие, а именно решающая, анизотропная перипетия. Одна маленькая, непредсказуемая в принципе ошибка – и юный задор заодно с молодеческой удалью оборачиваются настоящей катастрофой.

Или сразу две истории про жизнь на одиноких отдаленных мирах, и одиночество, и нестерпимую яркость мечты о родной Земле: «Правила возвращения» Ольги Дорофеевой и «Навестить Палыча» Натальи Васильевой, в которых сразу сочетаются оба подхода.

Или вот – странная, с терпким привкусом горечи и страха легенда Юрия Некрасова «У солдата есть ружье», в которой, наоборот, все понятно, в общем-то, едва ли не сразу, но за каждым шагом несгибаемого солдата следишь, сочувствуя, сопереживая…

Сотня сверкающих кристаллов, каждый из которых непохож на другие, сотня окон, отворенных из нашего мира в другие, более светлые или совершенно мрачные, загадочные или пронзительные в понятности и близости, многолюдные или беспредельно одинокие.

Яркий скол фантастики. Граненый, блестящий фрагмент, принадлежащий бесконечному миру человеческой фантазии.

Незабываемое чтение для каждого.