Гордон Кейн «Суперсимметрия. От бозона Хиггса к новой физике»

Прочитав несколько лет назад две отличные книги Брайана Грина о современной физике и космологии («Элегантная Вселенная» и «Ткань космоса»), я не раз пожалел, что они уже немного устарели, так как после их появления в физике произошло немало важных событий, в том числе долгожданное экспериментальное обнаружение бозона Хиггса. Поэтому, увидев недавно на полке в магазине обложку со словами «бозон Хиггса», я решил, что написанная уже с учетом этого открытия книга Гордона Кейна послужит для Грина отличным дополнением. Покупкой я был очень доволен и немедленно принялся за чтение… однако на небольшую книжку из 232 страниц (из которых собственно «Суперсимметрия» занимает всего сто семьдесят, а остальное – это предисловия, глоссарий и указатели) ушло три недели! Я с трудом одолевал по несколько страниц, после чего откладывал книгу в сторону до следующего вечера. Почему чтение оказалось таким трудным, а главное, бессмысленным, постараюсь объяснить далее.

Начинается «Суперсимметрия» неимоверно затянутыми главами, в которых скучно, многословно, с самоповторами излагаются очевидные вещи, касающиеся в основном научной методологии, взаимоотношений науки и философии и прочих подобных предметов. Мне запомнились, например, длинные рассуждения об «эффективных теориях» – по существу, не что иное, как учение о формах движения материи и основанной на них классификации наук, только весьма неудачно пересказанное своими словами, – а было и много всякого другого, столь же неудобочитаемого. Но так как автор на протяжении этих глав то и дело кормил меня заманчивыми обещаниями в дальнейшем рассказать об уйме интересных вещей, то я, пересиливая зевоту, продолжал чтение и ждал, когда же закончится затянувшееся вступление. И оно закончилось – но на этом закончилась и сама книга…

Да, книга закончилась, так и не объяснив, что же такое эта самая суперсимметрия, чем, каким образом и почему она так важна для развития физики – никакого сколько-нибудь внятного и последовательного рассказа об этом попросту нет. Все сто семьдесят страниц просто по самый край залиты водой, в которой кое-где плавают отдельные разрозненные факты. Логика и структура повествования отсутствуют полностью: Кейн с легкостью может упомянуть какое-нибудь понятие в начале книги, а хоть как-то прояснить его значение – в конце. Фактически он не дает даже определения самого понятия суперсимметрии: в разных местах книги она упоминается то как неизменность уравнений Стандартной модели при замене бозонов на фермионы и наоборот, то как наличие у каждой известной нам элементарной частицы пока не открытого тяжелого аналога – «суперпартнера». Только ближе к концу из таких отдельных замечаний можно заключить, что верно и то, и другое: у известных нам частиц имеются гипотетические суперпартнеры (у бозонов – фермионы, у фермионов – бозоны), и расширенная Стандартная модель инвариантна к замене знакомых нам частиц этими суперпартнерами. Почему об этом нельзя было четко и ясно написать сразу же, ведь такое объяснение не содержит в себе ничего сложного и не требует десятков страниц предварительных рассуждений? А главное, что же в этой идее такого важного, каким образом она предоставит нам в будущем тот самый ключ к новым горизонтам физики, о котором Кейн то и дело с вдохновением упоминает? И при чем тут бозон Хиггса? Об этом говорится настолько обрывочно, бессистемно и скупо, что сложить эти кусочки мозаики в единую понятную картину совершенно невозможно. По существу, содержание книги сводится к следующему: есть такая замечательная идея – суперсимметрия, она касается элементарных частиц, наука прошла к ней долгий путь и вот-вот благодаря ей в очередной раз расширит пределы человеческого знания, а подробно писать об этой идее я не стану, потому что ее трудно понять. Действительно, вся книга изобилует ремарками типа «есть еще вот такая штука, но я вам о ней ничего говорить не буду». Понятно, что на то и существует научно-популярная литература, чтобы говорить о сложных предметах упрощенно, опуская ненужные подробности, – но не так же явно! Автор «Суперсимметрии» выступает перед нами в роли почтальона Печкина, который заявляет: «Я принес вам посылку, но я вам ее не отдам, потому что у вас доку́ментов нету», – и предлагает нам взамен ящик, набитый упаковочной бумагой и стружками.

Недостатки авторского текста усугубляются неудачным переводом. Например, отсутствуют тире в предложениях типа «суперсимметрия это эффективная теория» или «частицы это электроны и кварки». Это не случайные опечатки и не огрехи корректуры – так во всей книге от начала и до конца. Смотрится дико и нелепо. Не лучше выглядят и выражения «М/струн теория» или «M/струн вакуум» – может, Йоды магистра поклонник книгу эту переводил? Немало в тексте и слепого следования «ложным друзьям переводчика». Например, «теория адресует вопрос» без указания адресата – в оригинале явно было словосочетание to address a question, означающее «рассматривать вопрос, заниматься вопросом». Еще один показательный пример: «анонсировали открытие» применительно к официальному объявлению об экспериментальном обнаружении частицы – кандидата на роль бозона Хиггса. Речь идет об уже сделанном открытии, которое, таким образом, уже никак не получится анонсировать, – однако именно так бездумно переведен здесь глагол to announce.

Еще одно свойство «Суперсимметрии», о котором нельзя не упомянуть, – почти полное отсутствие иллюстраций. Для научно-популярного издания, где постоянно требуются наглядные разъяснения сложных вопросов, это огромный недостаток. Во всей книге нашлись только три иллюстрации, причем без двух из них, на мой взгляд, легко можно было бы обойтись: без непонятно зачем приведенной заковыристой формулы, которая простому читателю вроде меня кажется китайской грамотой, и без рисунка с Эйнштейном у исписанной доски. Лишь один график состояния поля Хиггса хоть как-то разбавляет бесконечный поток сознания автора. Кстати, о потоке сознания. Приведу к месту вспомнившуюся цитату из книги еще одного физика – Ричарда Фейнмана: «Курс читал старый бородатый профессор, которого звали Робинсон. Он говорил ужасно нечетко. Я приходил на занятие, он в течение всего занятия что-то бормотал, а я не мог понять ничего. <…> Единственное, что я услышал за весь семестр и что я смог вспомнить, было, когда однажды произошел подъем его речи из глубин горла на поверхность: «Бу-бу-бу-бу-ву-ву-бу-поток сознания-бу-ву-ву-бу-бу-ву», и хлюп! – все снова погрузилось в хаос». Вот и от «Суперсимметрии» у меня осталось примерно такое же впечатление. Я знаю, что Гордон Кейн – известный физик-теоретик, чьи заслуги в области физики частиц высоко оценены различными премиями. Но не каждому ученому дано писать научно-популярные книги – в этом на примере творения Кейна я теперь убедился твердо.

С удивлением обнаружил на данном ресурсе нон-фикшн гораздо более близкий к серьезной науке, нежели к фантастике. С не меньшим удивлением обнаружил, что на нон-фикшн даже представлен отзыв. Отзыв в целом правильный, и я с ним во многом согласен. Но только, если смотреть на мир глазами гуманитария. А если зрить сквозь хрустальный шар, оценка меняется кардинально.

Книга американского физика-теоретика Гордона Кейна о суперсимметрии – хотя и научно-популярная, но затрагивает слишком нетривиальные темы, мои разъяснения требуют обстоятельности и применения специальных терминов, поэтому, кто не спрятался – я не виноват.

Для удобства почтеннейшей публики начну сразу с конца.

1. Если вы – человек гуманитарного склада, не отчаивайтесь – не всем же везет в этой жизни. Крепко подумайте, действительно ли вы хотите понять физику, не прилагая к этому должных усилий, иначе легко заработать мигрень на почве быстро раздувающегося комплекса неполноценности. В жизни есть масса занятий, не менее достойных чем наука, в некоторых из них вы – дока.

Впрочем, гуманитарий гуманитарию рознь. Есть эдакая «золотая молодежь», которая уверена, что всё можно купить. Приходят и предлагают: «Мы тогда-то собираемся в пабе (лофте, пентхаусе, ненужное зачеркнуть), не могли бы вы рассказать нам за час всё-всё про черные дыры? Сделайте нам красиво!»

Из всех общественностей самая широкая та, что ухватывает пару-тройку клише из бульварных СМИ и радостно делится своими знаниями с миром. Обычно спрашивают: «Как вы относитесь к суперструнам»? Обмениваясь позывным «свой-чужой», они стараются утвердиться не столько в чужих, сколько в собственных глазах. Эти не ждут ответа, если задать им любой, самый простой контрвопрос, исчезают мгновенно и навсегда.

Ну как-как отношусь? Снисходительно, конечно. За неимением гербовой, пишем на простой.

Но есть, очевидно, и те, кто искренне желает узнать и понять (о чем свидетельствует упомянутый отзыв), и это желание заслуживает всяческой похвалы. Однако, я хотел бы предостеречь от иллюзий. Даже если вы прочтете десятки научно-популярных книг и просмотрите десятки научно-популярных фильмов и вам покажется, что вдруг – о чудо! – понимание пришло, это будет наверняка ложное ощущение. Понимания нет, если вы не можете ответить ни на один вопрос по существу, и такое будет всегда, когда нет собственных мыслей, а есть только гора цитат из прочитанного/увиденного, уместных или не очень. Эрудиция – плохая замена аналитичности. Чтобы мочь отвечать на вопросы по существу, нужно иметь особый развитый способ мышления (научпоп не привьет такого никогда; только уравнения или работа руками, практика, общение с опытными людьми) и непрерывный тренинг в размышлениях, эдакий мысленный эксперимент, проводимый постоянно в фоновом режиме.

2. Если вы естественник начинающий, стремящийся познать основы мироздания с нуля, например, студент младших курсов, то данная книга вам вряд ли поможет. Она, как и всякий научпоп, увлекает, но не дает строгих объяснений, которые вам так нужны на первоначальном этапе роста, а лишь констатирует. В лучшем случае вместо объяснения вам будут предложены аналогии и метафоры. Пытливый, но неокрепший ум не получит ответов на многочисленные возникающие по ходу чтения вопросы. Книга вызовет раздражение или, того хуже, заставит поменять специальность.

3. Если вы естественник, уже накопивший опыт в области физики частиц и теории поля, аспирант или молодой ученый, то книга может быть вам полезна. Скорее всего, вы уже освоили основные практики вычислений, а в такой утомительной рутинной деятельности обычно приходится заниматься очень частными вопросами и за деревьями теряется лес. Книга Гордона Кейна позволит вам вернуть понимание смысла вашей деятельности. Кейн вытянет вас выше границы леса в зону альпийских лугов. До вершины, преодолевая суровые снежники, вам придется пробираться самому.

4. Если вы естественник-профессионал и тематика ваших исследований лежит в русле обсуждаемых в книге тем, то данная книга вам просто не нужна. Вы знаете гораздо больше того, что в ней написано.

5. Если вы естественник-профессионал, окучиваете соседнюю поляну и просто любопытствуете, что там творится на ниве суперсимметрии, то книга должна прийтись вам по вкусу. Вы легко сможете мысленно дополнить и развернуть в ней все недосказанное и по-быстрому въедете в тему.

6. И наконец, если вы уже чукча-не-читатель-а-писатель, то именно вам книга должна принести максимальную пользу. Западные научно-популярные книги пишутся (равно как и научно-популярные фильма от BBC и National Geographic снимаются) под одну гребенку, следуя некоторым структурным и стилистическим клише. Книга Гордона Кейна – отличный экземпляр для препарирования материала и вычленения шаблонов. По ней можно учиться тому, как насыщать интеллектуальной плотью каркас.

Должен ли Гордон Кейн расстраиваться из-за того, что его научно-популярная книга не стала мировым бестселлером? Думаю, нет. Широкая общественность выказывает чисто праздное любопытство, однако цивилизацию двигает пассионарное меньшинство и для этого меньшинства книга будет полезной.

Резюме: умная книга от профессионала для узкой целевой аудитории – для профессионалов или для тех, кто имеет задатки, желание и волю, чтобы профессионалом стать. Возможно, издательству следовало точнее сформулировать, на какой уровень подготовки рассчитана книга.

Здесь резолютивная часть отзыва заканчивается, и основная масса читателей может заняться более полезными делами. Желающих познакомиться с мотивировочной частью приглашаю продолжить.

* * *

Душнилой буду, но краткий экскурс в историю суперсимметрии приведу, иначе весь пафос моих комментариев пройдет мимо. Терпите.

История эта с советскими физиками случалась столь часто, что из локальной драмы всякий раз с высоты задних чисел представляется фарсом. Суперсимметрию придумали ученые из ФИАНа в конце 60-х гг., но как обычно оказались не слишком настойчивы в претворении своих идей в жизнь, отечественные журналы проявили как обычно излишний консерватизм. Один из физиков потерял работу в институте, другого вынудили заняться посторонними вещами. В итоге приоритет ушел иностранцам.

Суперсимметрия есть некоторая обобщающая симметрия, которая оказалась плодотворной в применении к теории струн (теория суперструн смогла точно предсказать массу бозона Хиггса, частицы, названной в честь замечательного британского физика Питера Хиггса, ушедшего из жизни пару месяцев тому назад).

Я предлагаю не ограничиваться узким определением суперсимметрии, как ее сейчас истолковывают применительно к унификации описания бозонов и фермионов, а понимать под суперсимметрией всякий раз максимально широкую на данную эпоху известную симметрию. В таком понимании приставка супер – всего лишь переходящий приз, подобно тому, как суперкомпьютер остается супер ровно до тех пор, пока входит в число пятисот самых производительных в мире. При таком определении, пожалуй, первой известной суперсимметричной теорией стала электродинамика. При простейших преобразованиях симметрии пространства – поворотах – электрическое и магнитное поля преобразуются сами через себя и не подозревают о существовании друг друга. Однако, если подвергнуть систему отсчета разгону (выполнить преобразования Лоренца), электрическое и магнитное поля зацепляются друг с другом и объединение их в единое электромагнитное поле неизбежно.

Другим, более похожим на нынешнюю историю с суперсимметрией, примером стало открытие на кончике пера античастиц (Дирак, 1928) также из желания обеспечить корректность описания свойств электрона при преобразованиях Лоренца. Античастицы вскоре были открыты.

Современная суперсимметрия родилась из желания унифицировать при преобразованиях Лоренца (точнее, несколько более общих преобразованиях Пуанкаре, но это уже непринципиально) описание свойств таких непримиримых противоположностей как фермионы – частицы с полуцелым спином – и бозоны – частицы с целым спином. Именно такую обобщающую симметрию назвали суперсимметрией. Предсказываемых ею суперсимметричных партнеров всех известных частиц безрезультатно ищут полвека.

На соседней поляне ситуация не лучше: теория суперструн стагнирует и пребывает в состоянии фрустрации. Изначально замах был большим, с претензией на Теорию всего, но чрезмерная вариативность различных версий теории, невозможность выхода на эксперимент, дали основание суперструнщикам оценить текущее положение дел как «суперструнный ландшафт» (string theory landscape), что означает «красивое, но дикое, неокультуренное пространство». Более того, недавно выяснилось, что в рамках теории могут существовать такие ее разновидности, которые спокойно уживаются без гравитации. В результате твердая почва стала окончательно уходить из-под ног, что вынудило суперструнщиков весьма самокритично часть ландшафта объявить «болотом» (swampland). Так они и живут, формируя рабочие группы и проводя конференции по «болотному» направлению.

Теория суперструн пережила две революции в 1980-х и 1990-х гг., но сейчас впору говорить о первой струнной контрреволюции. Многочисленные струноскептики лезут изо всех щелей и консолидируются в борьбе за передел сфер влияния, а в конечном итоге за кормовую базу. Как же, наш главный конкурент освоил миллиарды долларов и ничего не открыл! Мы тоже можем ничего не открыть, но за гораздо меньшую сумму. О текущем состоянии дел в подробностях можно узнать из научно-популярной книги «Пульсирующая Вселенная» бывшего когда-то уральско-крымско-московским астрофизика Николая Горькавого, книги, которая, по агентурным данным, выходит на днях в одном из федеральных издательств (предыдущая версия вышла в прошлом году в региональном). Горькавый известен своим неприятием инфляционной теории, о чем недвусмысленно, в лицах, повествует в научно-фантастической сказке «Астровитянка». В «Пульсирующей Вселенной» автор с меланхолическим усердием дорожного катка пройдется по инфляции и суперструнам.

В 2012-м настроение в суперструнном комьюнити было еще вполне эйфорическим (как же, только что объявили об открытии бозона Хиггса!), не то, что сейчас. Именно осенью того года один из ведущих ландшафтных дизайнеров суперструнной феноменологии Гордон Кейн работал над вторым, расширенным изданием своей книги, переводную версию которого мы сейчас обсуждаем (первое вышло 2000-м). Книга по определению несет на себе печать Больших Ожиданий.

Я, конечно, сгущаю краски, и все не так уж скверно. На экспериментальное подтверждение существования античастиц с момента их теоретического предсказания ушло 4 года, нейтрино – 28 лет, гравитационных волн – почти ровно столетие, проявления суперсимметрии ищут полвека. Времени достаточно, терпение, только терпение. Мой прогноз: суперструны – не при нашей жизни, если вообще когда-либо, суперсимметрия всегда выручала, и в приложении к частицам рано или поздно, но, если процесс затянется, придется искать объяснение введением механизма, подобного механизму Хиггса: этот механизм наделяет частицы массой, но он же и разделяет их по разным массам, нарушая симметрию. С оригинальным же Хиггсом всё норм, нобелевская премия – тому свидетельство.

Я прошу прощения, что временами разговариваю с читателями как с детьми малыми или как с пациентами. Пациент в переводе – терпила. Терпите.

Итак, преобразования Лоренца выступают в роли волшебных очков, позволяющих скрытое сделать явным, в то время как механизм Хиггса — в роли плаща-невидимки, используемого, чтобы явное скрыть. Для удобства почтеннейшей публики рискну дать, всего на один абзац, персональное истолкование суперсимметрии вместе с механизмом Хиггса на более понятном обитателям настоящего портала языке (не тратить же вам драгоценное время на всякие ззубодддробительные трактаты) (и пусть Кейн позавидует!).

Предположим, имеется явление или совокупность явлений, представленное совокупностью фактов, которые никем не оспариваются. Например, то, что все предметы и мы вместе с ними путешествуем во времени вперед. Пусть также есть хорошая теория, которая много чего успешно объясняет, например, качание маятника. Однако, теория утверждает, что с равным успехом можно двигаться во времени вспять, а это не наблюдается. Возникает кризис. В этот момент приходят суперсимметристы и заявляют: «А давайте предположим наличие ровно такого же количества путешественников во времени вспять». Симметрия восстанавливается (точнее, уже суперсимметрия, поскольку добавляется новая сущность), а теория восстанавливается в правах. Однако, свидетельств движения назад во времени как не было, так и нет. Кризис продолжает набирать обороты. Тогда на сцену выходит Хиггс и объявляет: «Нужна третья сущность»! Взаимодействие с ней выделяет путешественников во времени вперед и дискриминирует путешественников вспять, так что с наблюдениями теперь полный порядок, симметрия же сохраняется, но переводится в разряд скрытой. Все аплодируют. Разумеется, физики не изъясняются столь прямолинейно, иначе им перекроют финансирование. И я надеюсь, что не вынудил вас своим рассказом перестать испытывать благоговение перед столь грандиозной и непостижимой красотой как суперсимметрия, иначе я начну ощущать себя тем самым Рабиновичем, который напел вам Карузо.

«Суперсимметрию» от Кейна я прочитал несколько лет назад, не возлагая на книгу никаких особых надежд. К научпопу отношение всегда предвзятое как к эрзацу – время отнимает, а пользы, как правило, мало. Если только это не чьи-то пересказы и интерпретации, а размышления самих мэтров — создателей научных концепций от первого лица. Научное изложение вольным стилем. Научное эссе. Все привыкли к эссе как к малой форме. Хорошо, пусть будет суперэссе. Такие книги помогают систематизировать разрозненные знания, понять логику развития идей, проникнуться красотой и изысканностью рассуждений.

Читалось по главной и побочной диагоналям одновременно, и я помню прежние свои впечатления – книга соткана крепко, но в ней нет тех опьяняющих идей, которые встречаются в лучших образцах жанра, таких как зажигательные и, не побоюсь этого слова, новаторские суперэссе Стивена Вайнберга, Роджера Пенроуза или Дэвида Дойча. Сейчас, задним числом, ориентируясь на те первые свои впечатления, поставил бы оценку семь с половиной с округлением вниз.

Для написания отзыва книгу пришлось перечитать более внимательно, и она мне понравилась гораздо больше. Когда знаешь, что хочешь от прочтения получить, читаешь осознанно, замечая то, что раньше пропускал, и читалось, надо сказать, безотрывно и с неослабевающим интересом.

Вместо «7+» с округлением вниз я повышаю оценку до «8+» с округлением вниз. Гражданин Кейн вырос до уровня Восемь с половиной.

Научпоп накладывает запрет на использование строгих доказательств, тем более формул. Всё приходится объяснять на пальцах и далеко не всегда простое объяснение возможно. Кейн много раз откровенно так и сообщает: этому нет простого объяснения, здесь вам просто придется поверить. Научпоп всегда руководствуется принципом «доверяй, но проверить не можешь», отчего к такого рода книгам всегда испытываешь, если не неприязнь, то скепсис. Однако, деваться некуда, либо отказывайся от чтения, либо смирись и доверься. Хотел написать, что дорогу осилит настойчивый, но смиренный, но все же нет, настойчивый и терпеливый.

В результате возникает своеобразное объектно-ориентированное повествование: все технические детали инкапсулируются внутрь неких логических блоков, назовем их концептами. Автор вынужден строить свои рассуждения, оперируя концепт-блоками, как черными ящиками, свойства которых известны, а внутреннее устройство недоступно. Но вот дальше, начиная с этого уровня, рассуждения у Кейна просто великолепны. Изложение ведется в традиционном, характерном для золотого века науки (двадцатого) неторопливом рассудительном стиле. По мастерству индуктивных умозаключений я бы сравнил книгу с лучшими образцами классических научных суперэссе, скажем, с «Принципами квантовой механики» Дирака или с книгами Шредингера. Дираку было проще, он обосновывал уравнения, а для Кейна это табу, ведь Кейн четко следует установке для всех научно-популярных произведений – каждая приведенная формула сокращает количество читателей (зрителей) в два раза. Формул в книге всего три: одна на иллюстрации с футболкой, типа шутка, другая выполняет функцию синонима для второго закона Ньютона, третья – планковский масштаб.

Вначале Кейн строго следует шаблону: очередной параграф — ряд новых фактов и утверждений, остановка. Следующий параграф, оглянулись, еще раз озвучили пройденное, очертили новые фронтиры и вперед. И так пошагово от параграфа к параграфу.

Кейн сперва много обещает, потом завлекает, потом ведет под ручку, и где-то в середине книги вы осознаёте, что давно уже находитесь в царстве суперсимметрии.

Примерно здесь, с середины, Кейн забывает о своем дидактическом приеме «шаг, остановка, отдышались, следующий шаг, остановка» и уходит в непрерывное повествование. Интеллектуальный поток увлекает вас и несет безостановочно в пучину суперсимметрии.

Одно рабочее определение суперсимметрии следует за другим, и так несколько раз, и это правильно, только таким образом приходит понимание, когда рассматриваешь объект с разных сторон.

И здесь Кейн, красава, начинает потихоньку отпускать вас в свободное плавание. Вот дословно: «Если вы чувствуете достаточное доверие к косвенным и эстетическим доводам, то можете прийти к выводу, что необходимость расширения Стандартной модели для объяснения физики Хиггса, а также … подтверждают, что суперсимметрия обязана быть частью описания природы.»

Кому как, а мне именно такой традиционалистский подход без заламывания рук, обращений к Святому Граалю, приземляющих, безвкусных и безыскусных анекдотов как в худших произведениях Брайана Грина, наиболее комфортен. Для меня книги, подобные «Суперсимметрии» — образец изысканных рассуждений, которые лучше всего неторопливо дегустировать под бокал коллекционного коньяка (Дисклеймер: лично я потреблял «Суперсимметрию» исключительно на трезвую голову). (Вроде бы).

Перевод не вызвал у меня никакого отторжения, в отличие от многих других переводных нон-фикшн изданий последних лет. Хочется продолжения суперсимметрийного банкета. До Кейна не достучишься, а вот переводчик – специалист по нейтрино – мог бы рискнуть написать продолжение в духе «Десять лет спустя». Носителю языка писать с нуля, но на родном, все же легче, чем олитературивать готовое, но с чужого.

Замечание для не-читателей-а-писателей. На опыте книги Кейна мы видим, что традиционалистский подход к изложению научно-популярного материала нынче не эффективен. Публика стала более информированной и требовательной. Она ждет не столько просвещения, сколько развлечения. Авторам следует озаботиться тем, как совместить развлекательность и высокий штиль, не жертвуя одним в ущерб другому, а это всегда очень сложная материя. На месте Кейна я бы рассыпал по всему тексту вопросы-загадки. Рядовой читатель воспримет их как проверку на внимательность, читатель более подготовленный – на изобретательность, и только самые ушлые увидят в них затравку под возможные поисковые исследования. Конкретный пример: спустя 7 страниц после демонстрации футболки с лагранжианом Кейн напоминает, что взаимодействия с полем Хиггса приведены на третьей и четвертой строчках формулы. Если вы изучали лагранжиан во всех деталях, то, должно быть, заметили, что там есть две строчки с буквами, похожими на греческое «хи». Ага, скажете вы, это, стало быть, и есть члены с полем Хиггса. Каково же будет ваше разочарование, когда, отлистав назад, вы обнаружите, что слагаемые с похожими на «хи» символами расположены на второй и третьей строчках, а члены с полем Хиггса на третьей и четвертой строчках обозначены через «фи». Что же это получается: «Какие ваши планы, мистер Фиггс?» Неинтуитивное обозначение? Недоработочка! Рядовой читатель ответит, что так исторически сложилось, не менять же обозначения, и будет во многом прав. Однако, поменять всегда можно, была бы необходимость. Читатель проницательнее заметит, что не Хиггсом единым, и это будет теплее. Мой ответ таков: Хиггс основывал свою идею на работе будущего нобелиата Фила Андерсона, опубликованной парой лет раньше. Так что, «фи» — вполне справедливое обозначение.

Я вынужден прерваться на полуслове, хотя не успел выразить и половины из того, что хотел, отзыв превышает все мыслимые размеры, но, если у читателей проявится интерес, когда-нибудь продолжим.