Г. К. Честертон «Св. Франциск Ассизский»

Это скорее эссе на тему, чем биография; в произведении нет ни одной даты, зато становится очень ясен взгляд самого Честертона и на личность Франциска, и на суть его проповеди. При этом общих рассуждений, оценок и попыток толкования и понимания в тексте куда больше, чем фактов, а собственно биографические данные достаточно скудны. Честертон приводит какие-то события из жизни Франциска (в том числе полулегендарные, из «Цветочков») не как историк или биограф, а скорее для целей иллюстрации своих выводов о его характере. В итоге у Честертона получился значительно более живой и интересный текст, интересный именно с точки зрения человеческого содержимого. Честертон подходит к личности Франциска, с одной стороны, с безусловным почтением, а с другой стороны — на очень близкое расстояние, как стараются подойти не ученые к объекту изучения, но поклонники к своему кумиру. За счет этого, а также за счет использования чисто художественных приемов и вообще большой поэтичности текста создается характер Франциска как характер литературного персонажа, объемный, с некими гипертрофированными чертами. «Nobody would be likely to call him a man of business; but he was very emphaticaly a man of action» — основная, по Честертону, черта. Вообще это довольно редкий и особенно приятный своей удачливостью ход: описывать не то, что герой делал, а то, каким он был. Честертону это отлично удалось, и даже когда он говорит, что Франциска «God has broken to make anew», на самом деле видишь именно развитие характера героя в рамках художественногоо произведения.

При этом Честертон использует чисто художественные приемы местами, точно рассчитав, что даже самый безграмотный читатель хоть немного в курсе достижений и взлетов его персонажа, он почти упускает их, во всяком случае, не заостряет на них внимания. Зато с большой нежностью и осторожностью описывает историю, когда Франциск, собственно, становится на путь слуги божьего — с кражей у отца, попрошайничеством камней и тд. Получается... ужасно мило, даже слова другого не подобрать. «Anyhow there was not a rag of him left that was not ridiculous. Everebody new that at the best he had made a fool of himself» — это про торжественное возвращение отцу всего украденного на восстановление церкви. И на этом моменте как-то больше проникаешься личностью персонажа, еще никому неизвестного и ничего не совершившего, совершенно одинокого в своем порыве, чем читая обо всех последующих его достижениях, весьма впечатляющих. Вот этот момент, а также история про попытку обратить сарацин в христову веру — самые трогательные, пожалуй.

Формат эссе, в отличие от формата биографии, хорош тем, что нет необходимости сдедовать какой-либо хронологии либо изложить определенный набор фактов. В тексте куда больше рассуждений, чем чего-либо другого — но за счет их, скажем, качественности следовать за ними действительно интересно. «The whole point about St. Francis of Assisi is that he certainly was ascetical and he certainly was not gloomy» — в контексте целой главы, посвященной «Jongleurs de Dieu», становится очень понятным честертоновское восприятие Франциска как несомненно позитивного, как сейчас выражаются, персонажа, joyful in the essence.

Еще одна черта, которую очень изящно подмечает Честертон и которая, как мне кажется, отличает не только одного Франциска, но и других христианских святых (и, имхо, является результатом правильного восприятия НЗ): «St. Francis was a man who did not want to see the wood for the trees. He wanted to see each tree as a separate and almost a sacred thing». Это кантовский императив, фактически, только как к цели и никогда — как к средству, при этом целью является не человечество, а человек, что представляет кардинальную разницу.

Напоследок Честертон говорит о том, что стало с францисканством после смерти Франциска, включая все печальные злоупотребления и борьбу с собственностью как таковой (включая чужую) — классическая история из серии хотели как лучше. По Честертону получается, что папа, как ни странно, сыграл в деле сохранения «нормального», не ортодоксального францисканства не последнюю ролью, пресекая наиболее агрессивные его проявления. И, несмотря на всю симпатию к Франциску как к личности, Ч. с этим вполне соглашается. «it is well to have the Sybil as well as David in Dies Irae. That St.Francis would have burned all the leaves of all the books of the Sybil, in exchange for one fresh leaf from the nearest tree, is perfectly true. But it is good to have the Dies Irae as well as the Canticle of the Sun». Забавно и точно замечание, что когда францисканство долшло едва ли не до противопоставления себя католической церкви, из двух зол (это мое, а не Честертона, конечно) следовало бы выбирать второе, потому что католическая церковь в состоянии вместить все лучшее, что есть во францисканстве, но не наоборот.