Евгений Водолазкин «Соловьёв и Ларионов»

Третий прочитанный роман у Водолазкина — автор явно не мой, но безусловно талантливый.

Две сюжетных линии, в тесном сплетении — мистифицированная биография генерала белой армии Ларионов (почему его не убили красные? Ответа, кстати, автор так и не дал!) и аспиранта Соловьёва, который пишет о нём диссертацию.

Причудливое сочетание прошлого и настоящего, их связь, тонкая ирония, тоска, быт с лёгкими отступлениями на некую философскую глубину без утопления в ней читателя — это весь Водолазкин. Что «Чагин», что «Брисбен», что «Соловьёв и Ларионов» — во многом романы про память поколений, перипетии судьбы и смысл жизни. Филолог Водолазкин пишет красиво, сочно, хотя условно главные герои у него какие-то пустовато-отрешённые, приземлённые до самой поверхности, а потому не так интересны, как окружающие.

Если вам нравятся книги Евгения Водолазкина, скорее всего зайдёт «Соловьёв и Ларионов». Если нет, то кажется и этот не оставит особых эмоций. А я останусь где-то посередине.

Отцовское чувство историка, усыновляющего чужое время.

– Русские, не жалейте о Крыме, – заявил он, сидя на молу майским днем 1955 года....

Как человек, оборонявший эти места, я говорю вам: удержаться здесь невозможно. Никому. Таково свойство полуострова.

Нужно было противоядие «Брисбену», о «Соловьеве и Ларионове» когда-то давно слышала, взяла — и таки да, Водолазкин гений, Когда читаешь много хорошей литературы, давая себе труд закрепить впечатление от прочитанного внятными формулировками, естественным образом превращаешь себя в точный инструмент восприятия и интерпретации. Потому, встреча с яркой сильной талантливой книгой отзывается аккордом впечатлений, которых ни с чем не спутаешь — восторгом абсолютного узнавания. А искать подтверждения у критиков или других читателей, не только излишне, но в некоторых случаях даже и вредно.

Это сейчас к тому, что я заглянула в оценки читателей, выставленные роману (повести?, нет все-таки роману) и удивилась суровости, с какой наш брат-читатель задвигает его под лавку. Нет-нет. о вкусах не спорят и я не собираюсь, только недоумеваю, как можно было не разглядеть безупречной композиции. которая сама суть литературная игра, изображает посконно-домотканую традиционность, будучи совершенным постмодерном. Обманчивая линейность повествования то и дело играет с читателем шутки, сворачиваясь внутрь себя бутылкой клейна — внешний слой оказывается внутренним, той рубашкой, что ближе к телу: а родной, теплый приплавленный к тебе бутон внутреннего, вдруг раскрывается наглым махровым цветком наружу.

Как можно не услышать языка, каким рассказана эта история. С годами все больше убеждаюсь, что пушкинское «над вымыслом слезами обольюсь» не о горьких судьбах героев, исторгающих из читательских глаз потоки, но в большей степени о слезах восторга, которых не можешь сдержать, когда сочетание замысла и воплощения, выраженное в языке, так безупречно хорошо. и еще, в этой книге, впервые на своей читательской памяти, встречаю смешного Водолазкина. Я не знаю, почему ни в «Лавре», ни в «Авиаторе», ни в «Брисбене» нет смешных пассажей, но Евгений Германович, оказывается, может это и получается у него отменно.

А о книге-то, о книге, что ж не сказала? Ах, ну да, исправляюсь. Историк аспирант Соловьев пишет исследование о генерале Ларионове, которое ляжет в основу его диссертации. И все? И ВСЁ, что может дать неленивому и любопытному читателю потрясающе хорошая книга.

Роман не понравился. Он попросту неинтересный. Местами встречались удачные мизансцены — получал удовольствие, их читая. Но таковых было немного. Нудное какое-то повествование вышло. Какое-то ненастоящее. И герои главные такие же. Так и было задумано? Зачем я это прочитал? И почему поставил такую высокую оценку? Нет ответов на эти вопросы...

С романом я сразу оказался в противофазе. Изобразительные силы автора, далеко не слабые, сыграли с ним злую шутку. Он так явно насмехался над обоими главными героями, историком Соловьевым и белогвардейским генералом Ларионовым, биографию которого пытался восстановить первый, что их невозможно было воспринимать всерьез, как персонажей, которым можно сопереживать, в чью жизнь можно погружаться. Над читателем автор, кстати, посмеивался не меньше, подсовывая ему под сносками источники с нарочито-глумливыми названиями, якобы из которых черпал сведения Соловьев и его коллеги. И это не добавляло доверия к автору. Язык повествования я поспешил заклеймить как «интеллектуальный канцелярит», тем не менее из какого-то упрямства продолжал чтение.

Ближе к финалу, в 15 главе, стойкость моя была вознаграждена. Какой-то невидимый переключатель щёлкнул. То ли в моем восприятии текста, то ли в нем самом. Герой возвращается на родину, на станцию «715 километр» и застаёт там полное угасание и запустение. Станция потеряла свой железнодорожный статус, все поезда без исключения минуют её не задерживаясь;, добраться можно лишь пешком — от ближайшей автобусной остановки. А из жителей остались лишь две доживающие век старушки.

Наверно, и впрямь автор перестал хихикать над персонажами… Так окончание романа открылось мне под совсем другим углом. Похоже, автор всё же научился писать, играть в игру, завещанную Набоковым (тот называл её божественной) — и не заигрываться.

Хороший роман, но не самый лучший у автора. Повествование легкое, увлекательное, местами саркастично и смешно, местами драматично и грустно. В общем книга с контрастом, но по моему мнению концовка не удалась. Брисбен мне в разы больше понравился.

Ну да «филологический роман», написанный с профессиональным знанием о ритме, предмете ( российское научное гуманитраное сообщество). Известное высказывание Шкловского, кажется, относительно обязательного умения филолога написать внятный художественный текст, восприняли на ура очень мрогие и Водолазкин в частности. Роман получился пресноватым, почти без погрешностей против вкуса ( исключеение — совершенно ненужная инвектива в адрес журналиста «Махалова»), вполне себе читаемым. Сильных эмоций не вызывал — собственно вещица очень ровная и без нажиима. Авторские английского толка юморизмы, ссылки на несуществующие книги, описание конференции скорее понравились, но ощущение необязательности этой прозы, декоративности и выхолощенности меня не покидало. При желании можно приписать автору и идейную составляющую — пустота исследователя сравнительно с пеодметом исследования, например, но ведь генерал тоже не так, чтобы мощно выписан. Скорее любование красотой жеста есть со стороны историка — но едва ли авторская мысль сводится к тому, что это единственная возможность и потенциал исторических штудий. У меня складывается мнение, что филологические романы становятся чуть ли не геттовым по отношению к мэйнстриму подразделом, ну там как детектив или НФ, например. И как геттовая литературы наиболее удачными из них становятся либо откровенно жанровые юморески — «Овидий в изгнаниии», «Путь и шествие», либо как раз вещицы на стыке с остросюжетными вещами. Лишенные этого романы типа «Соловьева» или «Каллиопы» обладают предикатами маньеризма и у меня лично большого интереса не вызвывают. Есть куда как более яркая и эмоциональная книга о сложных отношениях филолога и предмета его исследования — «НРЗБ» Гандлевского, на фоне которого роман Водолазкина по контрасту выглядит более немочным, чем является. Справедливости ради надо отметить, что уже в «Лавре» Водолазкин пытался дать огня и очень разнообразить манеру, «переиначить» канон жития. Проект более амбициозный и по результатам ( при ряде издержек) впечатлил мееня побольше.

Книга великолепная! В ней каждый сможет найти свою фишку: мистификация, история, юмор, эксперимент и т.д. Прочел с большим удовольствием. особенно понравились показанные в книге научные дискуссии и коференции (чуть ли не самое смешное, что читал за последнее время)