Мария Галина «Лютня и всё такое»

Дамы и господа, вам мешает любовь к Сапковскому! Она заставляет воспринимать данную повесть как приквел к Ведьмаку, а это не так. То есть, формально может и так, но по сути перед нами совершенно самостоятельное произведение: цельное, законченное, искреннее. Понимаете, Мария Галина — поэт. Настоящий, а не стихоплет какой-нибудь, которых нынче развелось как грязи. Это значит, она не только рифмовать умеет, и даже не просто русским языком владеет, что само собой. Поэзия — не жанр, не стиль, не форма, это мировосприятие: обостренное, искаженное, нервное и трепетное, это умение чувствовать мир чуть иначе, чуть глубже, чуть болезненнее, и болезненность эта — плата за способность видеть красоту (или уродство, под настроение) даже в обыденных мелочах. И чудесное, немного потустороннее и в то же время отчетливо циничное умение выразить это словами. А рифма и размер — вторичны.

Сапковскому поэтика, конечно, тоже не чужда, и именно она столь явно выделяет «Ведьмака» среди прочих расплодившихся в последнее время эпопей — да уж, жанр сей стал нынче столь популярным, что потихоньку превратился в опупею...

Так вот. Мир повести — это мир Ведьмака, да, конечно. Даже настроение похоже вроде бы. Но правильнее искать аллюзии в другой плоскости. Перекличку с Пушкиным не заметит разве только окончательно опупевший. Но дальше, на следующем слое, мне кажется — Бродский. Намек-то прямой: «парус... с ветром борется у мыса». Фатализм, пронизывающий текст — он, имхо, оттуда. «Даже в этом не бывает, Постум, правил» — слышится явно. В то же время, перекличка с Пушкиным и Бродским (да и, наверное, с любым почти Поэтом) не означает вторичности в пошлом смысле этого слова (с определенной-то точки зрения всё давно вторично). Любовь и смерть — две темы как вечные, так и неисчерпаемые. Но есть еще одна тема,«тема творчества» (хотя она, наверное, сводится к вечным через отзвук «мглы над именем моим»). И в этой повести, имхо, именно она — главная. Если уж Пушкина вспоминать, то не «Пир по время чумы», а скорее «Моцарт и Сальери». Во всяком случае, меня резанула до безумия, до крови именно она. Марии Галиной удалось как-то фантастически точно озвучить имманентный цинизм всякого творчества, выразить то подозрение о его изначальной вторичности по отношению к бытию, которое выматывает изнутри всякого, осмелившегося претендовать на роль творца...

Мне, признаюсь, не хватает слов. Ну, то есть, таланта не хватает, наверное. Пытаюсь выразить вот это ощущение чуда — но увы. Свеча горела, горела, а на прощанье — ни звука...

Первоначально этот текст с веющими со страниц усталостью и легкой грустью хорошо лег на мое настроение. Потом показалось, что автор все-таки перебрала с драматическими эффектами, впрочем, в реальности драматические эффекты присутствуют даже в большей степени. Вопрос лишь в том, насколько старательна на самом деле должна быть литература в отображении реальности. В целом вещь крепко сбитая, мрачная, но не впадающая в чернуху, а это плюс. Занятно также, что то, что пан Сапковский выразил в пяти объемных романах у госпожи Галиной уместилось в маленькую повесть. Хотя, возможно, именно потому и уместилось, что существует бэкграунд из упомянутых пяти томов. Сверхоригинальных мыслей повесть в себе не несет, просто еще одно напоминание, что жизнь — тяжелая и несправедливая штука, но пока живем надо жить, а потом другие будут жить без нас, если вообще заметят наше исчезновение. Несмотря на существенную разницу декораций отчего-то напомнило «Мамашу Кураж и ее детей».

Очень — не знаю, как это правильно называется — визуализированный текст. Кинематографичный. У меня послевкусие этой работы — именно визуальное. Город этот, порт, корабль горящий, квёлые крысы... И герои, конечно. Не то, чтоб ясно видимые, но абсолютно вписанные в антураж, абсолютно живые и в этой картинке необходимые.

Причем, если по тексту — мне эпизод пира во время чумы понравился менее всего. Но если экранизировать — он может получиться очень сильным.

Я не большой знаток Сапковского, но вне всяких аналогий, аллюзий и пр.пр.пр. — это очень хорошо сделано.

Сложно писать отзыв на произведение не зная мира созданного Сапковским. Вроде все стандартно для фэнтези: послевоенный период, эльфы против людей, и, как обычно. уплывают в неведомые земли, бард-лютнист, значение потери смертного для бессмертных, или просто долгоживущих. Все обыденно и просто. Некоторые моменты напомнили пушкинский «Пир во время чумы», можно сказать списаны напрямую. Однако, повесть цепляет запоминающимся литературным стилем и своеобразным языком. Хотя слово «курва» употребляет уж очень часто, и успело приестся к развязке.

Трогательно, пронзительно-трагично, грусно...

Вначале понимаешь, что давно знакомые герои — Лютик, Эсси, Торувьель — у М. Галиной как-то мало похожи на свои праобразы из произведений Сапковского. Лютик, главный герой, слишком уж рассудителен. Откуда взялась вся эта глубина?!

Потом вживаешься в нехитрую историю Эсси, которая собралась замуж, но жениха любит чуть меньше, чем хотелось бы, а вот опостылевшая голодная жизнь барда изрядно поднадоела... Но в город приходит чума и герои вынуждены принимать другие, непривычные решения. Видеть окружающий мир и людей по-новому...

Рассказ очень понравился. История подана полярно — легкомысленное название «Лютня и все такое» и тяжелый, трагичный смысл этих слов, последнее желание умирающего героя. Человеческая подлось и самоотверженность. Слова, расходящиеся с делом — в одном случае как проявление высшей жертвенности,в другом как обличенная в благородные речи подлость и стяжательство.

Какой-то светлый, жизненный, дающий надежду финал...

Под впечатлением. Очень хорошо!

Поначалу прислушивался к себе. А тот ли это мир, Лютик это или все-таки не он. Но постепенно мысли эти убежали, и я погрузился в неспешное чтение, к сожалению грустной истории одного из любимых фантастических миров. Рассуждать на тему похоже ли это на Сапковского, достойное ли продолжение его творчества — не буду, зачем. Произведение понравилось и впечатлило, и дало возможность заглянуть хоть и на очень короткий отрезок времени в мир любимых героев.