Андрей Тарковский «Мартиролог»

И не друг, и не враг, а так...

I

Сразу расставлю быка за рога и возьму все точки над И — у меня довольно непростое отношение к Андрею Тарковскому. При всём при том, что смотрел и не без удовольствия его «Сталкер» и «Солярис» и чуть с меньшим удовольствием «Зеркало» и «Ностальгию». Однако, по здравому размышлению, есть предположение, что в Солярисе я люблю не Тарковского, а Станислава Лема, в Сталкере — братьев Стругацких, а в Зеркале и Ностальгии — Олега Янковского, Эдуарда Артемьева и других великолепных актёров и творцов.

При этом нельзя сказать, что именно не люблю Тарковского — такая формулировка предполагает активное негативное отношение. И нелюбви как эмоционально-чувственного отношения нет. Но нет и любви. Скорее есть понимание (от ума) особенности Андрея Тарковского как кинематографической величины, но только от ума, эмоции и чувства здесь нет. А неприязнь к нему в осознанной форме имеется с давних пор после просмотра сцены с несчастной заживо сжигаемой коровой в фильме «Андрей Рублёв» — вот этого страдания и мук ни в чём не повинного животного я ему точно простить не могу.

II

Дневник дневнику рознь. Многие люди пишут дневники. Например, я с удовольствием и интересом читал и перечитывал фронтовые дневники Константина Симонова. И с интересом читал всякие путевые дневники геологов, полярников, писателей и актёров, и других людей. Чтение дневников — совершенно особенное явление в страсти к чтению.

И дневники многих людей опубликованы — чьи-то посмертно, а чьи-то и при жизни их владельцев. И есть две большие разницы в мотивации писания своих дневниковых заметок. Прежде всего — предполагает ли автор, что у его дневника будет читатель — не он сам, а некто внешний. Ведь даже если только лишь в подсознании автор дневника предполагает или хотя бы допускает, что у его дневника будет читатель и паче того читатели, то, скорее всего, и содержание дневника, и форма его изложения будут ориентированы на этого внешнего читателя. Автор дневника волей-неволей, но будет подстраивать свой стиль и свои записанные мысли под этого неизвестного предполагаемого читателя. И тогда мы не можем точно судить о том, насколько искренен и открыт был автор дневника в тот или иной дневниковый момент.

И совсем другое дело, если человек вёл свой совершенно личный дневник, считая, что его — этот дневник — никто и никогда читать не будет. При этом здесь важно именно активное нежелание автора дневника подпустить кого-то — пусть даже и близкого и родного человека — к его строкам. Между формулами «я не хочу» и «я хочу» есть большая разница — первая всё-таки пассивная форма нежелания, а вот вторая — активная желания. Так вот, если автор дневника хочет чтобы его дневник оставался личным и секретным для любого вероятного читателя, то только тогда он может излагать свои мысли и суждения открыто. Если, конечно, он умеет быть открытым перед самим собой...

III

Трудно сказать, с каким именно отношением писал Андрей Тарковский свой многотомный более чем полутора десятилетний мартиролог. Но всё-таки кажется мне, что он понимал, что его дневники будут кем-то и когда-то прочтены. Сказывалось ли это на тех словесных формулировках, которые он использовал при написании дневника, или не слишком — мы не знаем. Возможно что и сказывалось.

Но в любом случае мне не слишком понравилась та категоричность и негативная оценочность Андрея Тарковского в отношении целого ряда упоминаемых в Мартирологе людей. Причём людей вполне уважаемых и заслуженных как в мире кино, так и в актёрской среде, да и в прочих местах. При этом порой возникало ощущение, что Тарковский как бы сравнивает того или иного человека с самим собой и старается опустить сравниваемого в табеле о рангах. Есть в этом какая-то нечистоплотность, что ли. Ведь одно дело, когда ты оцениваешь стати того или иного актёра и пишешь, что у Имярека глухой невыразительный голос или срезанный подбородок, лучистые глаза или красивые руки — здесь ты просто берёшь во внимание индивидуальные особенности актёра для того, чтобы оценить пригодность его к той или иной роли и максимально использовать его — актёра — индивидуальные особенности. В такого рода оценивании ничего уничижительного нет. А вот когда ты налево-направо разбрасываешься словами «подлец, ничтожество, негодяй» и прочими подобными характеристиками, то выглядит это не слишком привлекательно. И мне вот эта тарковская особенность в глаза бросилась — бросилась и застряла там, в моём, наверное, немного пристрастном глазу.

IV

Пара рассуждений по поводу творчества и его содержания, его наполненности, его направленности. Ведь человек может поделиться только тем, что имеется у него. Есть пища и вода — он может дать воду и пищу. Есть состояние внутреннего полёта и свободы — он делится свободой полёта. Фильмы Андрея Тарковского в этом отношении скорее наполнены болезненными чувствами и переживаниями, внутренней дисгармонией, мучениями и страданиями. И значит именно этими чувствами, эмоциями и состояниями была наполнена душа Андрея Арсеньевича. Именно поэтому «Солярис» Тарковского так сильно отличается от «Соляриса» Лема — у них разные смысловые центры. Точно также, как разные содержательные и смысловые центры у «Пикника...» Стругацких и «Сталкера» Тарковского. И ведь не просто так, из прихоти Станислав Лем не слишком положительно принял тарковскую версию «Соляриса»...

V

И мне искренне жаль Андрея Тарковского. Жаль его просто как человека. Потому что конечно с его обострённым восприятием жизненных реалий он испытывал длительные и мощные страдания. От непонимания его другими людьми и от неприятия его творческой позиции официальными властями. От стычек и столкновений с другими людьми — как в быту, так и в творчестве. От любовей и нелюбовей, от удач и неудач, от успехов и поражений, от слов и от молчания, от осуждения и от восхваления… Мне кажется, что человеку с такой внутриличностной конструкцией, какую можно предположить у Андрея Тарковского, вообще сложно жить на свете и быть при этом в состоянии гармонии с собой и с миром.

Знаете, вот я бы не хотел иметь такого человека в своём личном приближении. Ни в друзьях, ни, тем паче, во врагах. Не берусь ни судить, ни осуждать Андрея Арсеньевича Тарковского. Он был таким, каким он был. Его не стало, он ушёл в свои земляничные поля и живёт теперь где-то там за радугой. И может быть даровано ему там заниматься своим любимым делом — снимать своё новое кино. Про тех, кто уже там, рядом с ним или неподалёку. И про нас, оставшихся здесь. Пока что ещё остающихся.