Марсель Пруст «По направлению к Свану»

Не знаю, что и сказать про книгу, две части которой прошли абсолютно мимо меня и оставили ощущение стойкого удивления, почему автор вдруг попал в разряд мировых классиков, а третья настолько впечатлила, что я не могла заставить себя продолжать читать, спать не могла толком, мне физически было от нее плохо. В общем, третья часть оказалась потрясающей.

Что самое странное, Пруст пишет-то, по сути, одинаково. Очень-очень длинные периоды авторского текста с многочисленными отвлечениями, забеганиями назад, вперед, в сторону, флешбэками, какими-то совершенно не относящимися к сюжету сценами, причем не на несколько предложений, а на десяток страниц. И при этом нельзя сказать, чтобы он тяжело читался — напротив, я лично проглатывала это на лету. Слог легкий и очень плавный, поэтому не остается ни малейшего ощущения усилия, как, например, от Толстого. Притом не могу сказать, чтобы текст также доставлял удовольствие именно как текст — он глотается как манная каша, не оставляя за собой ощущения какой-то особо выдающейся стилистики, ритма, музыкальности и тд. Понимаю, что это зависит от перевода, конечно, но вряд ли переводчик увеличил длину фраз впятеро против оригинала.

В сухом остатке то, чем цепляет Пруст — та самая пресловутая психологичность, проникновение в такие глубины, в которых люди не то чтобы сами себе не признаются — которые они даже не осознают. И вот тут, должна признать, я не вижу ему равных авторов. Потому что все остальные знаменитые авторы-психологи, пишущие, например, про ощущения любви, на фоне Пруста выглядят как сочинители тупых комиксов. Да, и любимый мной Достоевский — ладно, пусть не тупых комиксов, но все же тут очень видно, где личные авторские тараканы, а где изучение *чужой* психологии, проникновение в то, что происходит в голове у другого человека.

Психологизм — это, конечно, необязательно интересно, зависит от того, к чему он применим. К примеру, «Комбре» с его неврастеничным героем-мальчиком, прокисающем в обществе взрослых людей, с матерью, которая усердно растравляет его Эдипов комплекс, и отцом, который, будучи нормальным человеком, никак не может осознать, что с ребенком, собственно, не так. Это очень натуральная ситуация и жизненная, на самом деле. Болезненная привязанность к матери, но не настолько, чтобы как-то повредить становлению личности и тд, а просто... бывает. Скука тихого провинциального городка, в котором все друг друга знают, бесконечные престарелые больные родственники, прогулки по одним и тем же дорожкам как единственное развлечение. Это скучно само по себе, и сколь бы достоверным не было изучение психологии, мыслей и чувств этого ребенка — оно не представляет интереса, потому что герой сам не представляет интереса. Его эмоциональная жизнь мне лично совершенно неинтересна, потому что неинтересна его жизнь реальная, пуста и скучна, и точно так же запертый мозг выдавливает из себя эмоции буквально на пустом месте, но этого все равно недостаточно, чтобы «сделать интересно». В «Именах стран», собственно, то же самое. Ну, детская влюбленность. Да, очень достоверно, да, очень точно. Но просто, банально и скучно, скучно.

А вот «Любовь Свана» — это совсем другое дело. Признаюсь, вначале мне показалось, что Сван со своей любовницей очень напоминают печальную пару Сомс-Ирэн. Но Голсуорси на фоне Пруста тоже выглядит, как комиксы, в том числе потому, что мы видим только внешнюю картину, действия, подчас переигранные, подчас нарочитые. У Пруста действия и события отходят на задний план по сравнению с эмоциями героев. И это абсолютно верно, потому что когда ты сильно влюблен, для тебя события по большому счету не играют особой роли как таковые — они только запускают «эмоциональные весы».

Вообще мне начинает казаться, что из всего, что я в принципе видела в художественной литературе на тему механики любви, на тему чувств, которые испытывают при этом, «Любовь Свана» — не только самое лучшая, но и единственно правильная вещь. Потому что честная в первую очередь. Это не шекспировская трагедия и не романтическая история из серии «любовь навеки», когда все просто, понятно и банально. Он любит ее, она любит его. Идеальный вариант, но в жизни так редко бывает, да еще чтобы это не вызывало ни малейших «колебаний воздуха» в процессе. В жизни обычно все очень неравновесно, и кто-то любит, а кто-то позволяет себя любить. Притом, что в любви как таковой на самом деле очень много ненависти и корысти, очень много совершенно негативных и неправильных с классической точки зрения чувств. Но они же сам есть! Вообще абсолютно все, что испытывал Сван на протяжении всего их романа с Одеттой, настолько достоверно, настолько жутко, что это с трудом можно читать — сразу вспоминаются аналогичные ситуации из собственной личной жизни. Даже не ситуации, они-то как раз могут быть разными, и мы вообще говорим о художественном вымысле. Вспоминается, что да, я испытывала то же самое. Почему любовь Свана характеризуется в первую очередь словом «тревога»? Да потому что очень сильная влюбленность и вызывает первым делом это ощущение, как бы сказать, непокоя. А если предмет любви не идеален (не в смысле сам по себе, а в отношениях с тобой), то тревога становится все сильнее. Также и со всеми остальными эмоциями, который испытывает Сван: раздражением, внезапными порывами нежности, ревностью, безнадежными попытками освободиться от этого чувства, которое буквально уничтожает его. Это все так знакомо.

Проблема не в том, что Сван любит с закрытыми глазами. Проблема как раз в том, что он любит с открытыми. В смысле, будучи взрослым неглупым человеком, прекрасно осознает и все недостатки Одетты, и ее, пардон, потаскушничество, и глупость, и мешанство, и то, что она его по сути использует. И при этом все равно ничего не может с собой поделать, ну потому что любит. Раз за разом прощает, решает «не раздражать» (там, где у него есть полное право, и доходит до совершенно нелепых с посторонней точки зрения ситуаций (я имею в виду эти просьбы Шарлю поехать к Одетте и поговорить о нем и тд). И при этом любовь Свана не возвышенная и благородная, а довольно таки эгоистичная, местами расчетливая, местами циничная. Не любовь Иисуса Христа ко всем людям, определенно. И при этом не на секунду не возникает сомнений в том, что именно в таком обличье, именно с такими «пятнами» это — огромное и потрясающее чувство. Тем более потрясающее своим несовершенством.

Чувствую, я на самом деле не объяснила, что в «Любви Свана» такого и почему она произвела на меня такое шокирующее своей правильностью впечатление. Но я четко ощущаю и знаю по всем собственным опытам, что любовь выглядит именно так, не розы и песни, а тревога плюс попытки любой ценой добиться своего, поступаясь при этом чем угодно, и приливы нежности, и «застенчивый шпионаж», и все то, чего нет у Шекспира, но есть у Пруста.

«Сейчас читаю Пруста, с первой книги (Swann), читаю легко, как себя, и всё думаю: у него всё есть, чего у него нет??» © М. Цветаева

часть «Комбре»

«спать на раскладушке

под открытым небом

под цветущей липой

под цветастым пледом

под раскрытой книгой

под крылом заката

под полой у лета

под присмотром сада»© В. Павлова

В поисках утраченного, или все же потерянного времени… времени или какого из времен… Поиск времени детства, времени ушедшей и обретенной любви, времени сиюминутных печалей и радостей жизни…, или эта книга о том, как время ускользает от нас, утекает песком сквозь пальцы, несется с ужасающей скоростью, растягивается, замедляется, а иногда и вовсе перестаёт течь, и все равно безвозвратно тает… Нежный, упоительный, витиеватый текст наполненный портретами, пейзажами, натюрмортами, зарисовками, набросками

Книга-панорама, где на переднем плане зримые, добродушные, чопорные, суматошные, но такие милые образы, в которых являются, то бабушка гуляющая под дождем, то величественная и недосягаемая мама в строгом наряде, то дедушка напевающий «ти-ра-рам, та-рам, тарим» А на заднем плане два загадочных королевства, две неясные, сказочные стороны… налево пойдешь — цветущий Сванновский парк обретешь, направо пойдешь — импрессионистских Германтских нимфей нарвешь… И над всем этим многоцветьем — плывет тягучий колокольный звон с Колокольни Св. Илария, отмеряющий часы между обильными трапезами, чтением увлекательных книг и долгих прогулок

части «Любовь Свана» и «Имена мест: имя»

Касл: «Как узнать, что ты влюбился?»

Беккет: «В песнях появляется смысл».© Сериал Castle

Века проходят, но ничего не меняется, все влюбленные помешаны на музыке..., как Сванн со своей музыкальной фразой — «наперсницей его любви и подругой его возлюбленной», которая пронизывает всю вторую часть

«Если бы Одетта была все время при нем, если бы он не грустил о ней, не воображал ее, если бы его чувство к ней перестало быть таким же таинственным беспокойством, как то, что рождалось от сонатной фразы»

«Любовь Свана» и «Имена мест: имя», в чем-то перекликаются, лишний раз доказывая, что нет никакой особой разницы между с любовью зрелого человека и любовью подростка, она ощущается лишь в том, о чем сказал Пушкин, в своем бессмертном

«Но юным, девственным сердцам

Ее порывы благотворны...

………………………………………………………..

Но в возраст поздний и бесплодный,

На повороте наших лет,

Печален страсти мертвой след» ©

Любовь Сванна, действительно одно из самых достоверных описаний состояния влюбленности переходящей в болезненную зависимость Чем-то это напомнинает привязанность Филипа Кэри из «Бремени страстей человеческих» Моэма к «родственной душе» Одетты — Милдред

Но Сванн в отличии от Филипа, если учесть все те полунамеки, полуистории о его похождених с судомойкам, кухарками и иным «Фигурам Джотто» получил, то что заслужил…:) И все же какое падение, какая разница между восприятием импозантного, утонченного, высокообразованного, с ореолом высшего света, но совершенно лишенного снобизма Сванна, в первой части и жалким, одержимым Сваном, в обществе лицемерных кривляк Вердюренов, во второй

И немного о «трудностях перевода» Читала в переводе Елены Баевской, он мне показался боле певучим, благозвучным и прочувствованным. Любопытно, как влияют на стиль перевода, любимые поэты и писатели переводчиков. В предисловии от переводчика, в эпиграфе цитата из Пушкина, и это немного ощущается по тексту

"…а теперь как мало значило для него очарование Одетты по сравнению с чудовищным ужасом, стоявшим у него над головой, как мутный ореол, с беспредельной тоской – не знать поминутно, чем она занята, видеть, как она всегда и везде ускользает из-под его власти! «

«Нет, поминутно видеть вас,

Повсюду следовать за вами…»

А еще размышления о «деятельном милосердии» в Комбре, чуточку схожи с разговорами о «деятельной любви» в Карамазовых

«В сторону Сванна» — первый том романа-реки Марселя Пруста «В поисках утраченного времени».

Поскольку названия произведения и самого цикла нисколько не дают представления о содержании, в первую очередь следует рассказать о том, что же собственно происходит на тысячах страниц этого внушительного труда.

Это повествование, выдержанное в духе семейной саги, однако отличающееся тем, что охватывает не несколько поколений героев, а исключительно жизнь рассказчика. Это полуавтобиографический цикл, содержащий изрядную долю художественного вымысла, но опирающийся на реальные прототипы.

Чтобы представить себе сюжет, в первую очередь, необходимо обратиться к тому факту, что Пруст задумывал работу всей жизни как способ самоисследования — глубокий, последовательный сбор, фиксация воспоминаний и ассоциаций, — не упорядоченный ни в какую структуру, поданный исключительно в той форме, в которой он всплывает из сознания. Иными словами, это проекция самой сущности писателя в художественный мир произведения.

Имея такую задачу, «В поисках утраченного времени» просто не мог быть выражен в стандартной литературной форме, а потому его внутренняя архитектура выражается в примерно следующем виде: герой видит предмет, вызывающий память о каком-либо дне, где первый же встречный персонаж обязывает автора рассказать предысторию о себе, а затем уйти в сторону, разъясняя некоторые нюансы, необходимые для понимания контекста этой предыстории, для чего придётся внедрить в текст ещё пару отступлений. Затем, разобравшись с одним действующим лицом, Пруст переходит к описанию следующего, вновь углубляясь в вереницу подробностей, иногда увиливая на вовсе неожиданные и, казалось бы, ненужные закоулки хронологических и размышленчиских линий. В итоге изначально маленькое событие, протянувшееся не более чем на секунду, может возрасти до внушительных объёмов, как, к примеру, то представлено в первой части романа «В сторону Сванна».

Получается своего рода гармошка, очень уплотняющая художественный мир, приобретающий благодаря этому особую убедительность. Любой стол, в работе другого автора являющийся не более чем словом, у Пруста возрастает до хрупкого информационно-ассоциативного хранилища, прикосновение к которому способно выплеснуть на читателя поток воспоминаний, подобно тому, как малейшее колебание одуванчика способно разметать его поседевшую вершину. Вместе с тем, и сам предмет в романе окажется представлен с необычайной скрупулёзностью в исчерпывающих деталях, с красками литературных приёмов, словно в момент написания автор долго и тщательно созерцал перед собой данный объект.

Все эти подробности в той же мере отражены в структуре предложений, насыщенных до предела всевозможными придаточными частями, вроде причастных и деепричастных оборотов, дополнений, уточнений, сложноподчинённых и сложноcочинённых гусениц. При этом у Пруста свой стиль, не похожий на многих других, пишущих громоздко авторов, так что провести параллель с тем же Маркесом не удастся. Слог здесь — текуч и изящен, а чёткая последовательность мысли, развивающейся исключительно вперёд, не заставляя читателя возвращаться к началу предложения, дабы понять, что в нём подлежащее, ни в коем разе не даст заплутать в авторской мысли.

Во многом данный цикл уникален, что делает его обособленным, не поддающимся стандартам оценки, применимым для других литературных произведений. Безусловно, это настоящее явление. Причём, явление того рода, который заведомо не оставляет шансов для подражания. Иными словами, кто-то однажды должен был написать столь размеренную, протяжную и инертную прозу. Так или иначе, но эта очевидная ниша дотошного художника всех — и физических, и ментальных — процессов и образов, не могла пустовать вечно. В то же время, пройдя по этому пути, Пруст лишил всяческих перспектив гипотетических подражателей, поскольку только он отныне может похвастать свежестью и оригинальностью этого подхода.

Найденные и описанные оттенки процессов, вещей, мыслей и полупрозрачных недосказанностей — следствие невероятно глубокой рефлексии автора, позволяющей отметить тончайшие реакции и внутренние веяния, многие из которых окажутся для читателей знакомыми, но по необъяснимым причинам до встречи с романом ещё не оформившимися в ясное о себе представление.

Яркий, живой, образный язык, исполненный блестящих находок, не оставит равнодушными эстетов, и, пожалуй, форма и подача в данном случае — есть одна из главных причин взяться хотя бы за одну книгу цикла, поскольку в прочей литературе не найти ничего, сопоставимого с творчеством Пруста.

Философские размышления, авторские воззрения и просто житейские замечания — ещё одна сильная сторона романа.

Также в произведении потрясает словарный запас, демонстрирующий огромную пёстроту в деталях и богатую авторскую эрудицию.

Персонажи пылают жизнью. Их образы, характеры, непредсказуемое поведение, тем не менее, отсылающее к внутренним кодексам и убеждениям, — всё это безусловный выигрыш Пруста у большинства мировых авторов. Потрясающие диалоги, яркие ситуации, а главное — способность действующих лиц не только по-разному воспринимать окружающих, но и менять точку зрения по ходу течения жизненного опыта, что в принципе остаётся недостижимой вершиной для самых признанных писателей.

Среди прочих достоинств необходимо отметить способность автора не только точно прочувствовать, но и без утерь передать настроения и внутреннюю составляющую эмоций, что особенно хорошо отмечено в части «Любовь Сванна», где формирование и метаморфозы чувства поданы с потрясающей достоверностью, наделяя «В сторону Сванна» одной из самых реалистичных историй любви в литературе.

К слову, название «В сторону Сванна» отсылает к другу семьи рассказчика — Сванну, а «сторона» подразумевает одно из двух направлений их прогулок, сформировавших, наряду с прочими мелочами из детства, мировоззрение автора.

Помимо достоинств, роман имеет ряд недостатков, самым серьёзным из которых является избыточность в описаниях и разъяснениях. Стараясь выдержать индивидуальную манеру повествования, соткать одной нитью каждое предложение, Пруст порой чрезмерно увлекается, делая бессмысленные акценты на вещах, того не заслуживающих, стремясь раздуть и насытить деталями каждую частность. Местами это столь неоправданно и скучно, что даже завораживающая манера рассказчика изъясняться, не окупает затраченных на бесполезный текст страниц. В иных эпизодах и вовсе одно и то же действие или помысел разжёваны со всех сторон и несколько раз пересказаны, что придаёт лишний объём и ещё больше замедляет повествование.

Таким образом, роман «В сторону Сванна» — уникальное явление в мировой литературе, наделённое рядом неоспоримых художественных достоинств, делающих его одним из самых ярких произведений XX века. Вместе с тем, ввиду необычной формы и размеренной манеры изложения, есть вероятность, что текст окажется слишком сложным для восприятия большинством читателей.

«В сторону Сванна» мне понравилась, хотя я не совсем понял принцип разделения на книги. Последняя «Имена мест: имя» вызвала легкое недоумение, зачем она вообще тут. Если рассказать о любви, то по сравнению с любовью Сванна она выглядит бледно и убого, а если это продолжение «Комбре» — то «Любовь Сванна» выглядит огромным булыжником посреди дороги жизни рассказчика. В общем буду читать продолжение, т.к. есть предположение, что последняя книга здесь просто для связки и чтобы показать что герой не ждет мамочку для вечернего поцелуя, а растет и время его идет.

В целом как отдельные произведения «Комбре» и «Любовь Сванна» великолепны.