Юрий Буйда «Аталия»

Очень плотное содержание рассказа — его хватило бы не то что на повесть, а на полновесный «быковский» роман, а вернее пухлую трилогию: в рассказе последовательно изложены три жизни княгини Аталии Осорьиной-Рощи.

Где, на фоне вполне историческом — вся магия реализма: «секс, насилие, любовь».... Где и религия, и нравственность-мораль, и похоть, рожденная в страсти, перерастает в любовь.

Жизнь первая — , распадающаяся на подуровни героев:

подуровень 1) — затворничество Аталии в девственном супружестве: «...Князь боялся лишать ее девственности, ибо это означало бы открыть врата райские для других и адовы — для себя: ключарь был стар...» — и пояс целомудрия, как в рыцарском романе, да только рыцарь-князь не может всё вернуться из «похода» из немощного блуда в неиссякаемом гареме... И многочисленные незаконнорожденные пасынки, соблазном вслух читающие ей, девственной мачехе Аталии, не самые целомудренные страницы из Святого Писания...

подуровень 2) — князь Осорьин-Роща — уже дряхлый «маркиз де Сад» и полнейший импотент, но с дракульским волынским запашком ..., поместье — это крепостной Содом местного разлива, с байстрюками, с развращаемой и развращенной, пресыщенной похотью, крепостной молодью и гайдуками, чудовищной кунсткамерой..., а, в итоге, — с аглицким доктором «Зло», с его безумными хирургическими планами, воспламененными мечтами князя о не разрушаемом и вечном девстве жены...

подуровень 3) — бастрад Сорьин, для которого и вскрыла Аталии свои финальные, фатальные для князя, козыри — два пистолета.

И кода «первой жизни»: единственная ночь с пасынком и — в жизнь вторую!

Жизнь вторая: «Клеопатра-Салтычиха»: «открыв врата ада», на месяц во все тяжкие, со всеми и всякими — никто не уйдет обиженный (правда, далеко не всяк останется в живых...). Да лет на тридцать оргия и подзатянулась, — заткнула Аталия за пояс даже князя, в похоти и блуде, в разврате и изощренном изуверстве...

И, рикошетом: нестриженный затылок Спасителя в иконе...

Жизнь третья: «Пугачев в юбке».

Хотя, как это и всегда, и везде, «взрывы бесчинств очень толерантны» — безотносительно расово-территориальных и конфессиональных привязок, и роящихся над этим недоразумений, — при вспышках праведного и беспощадного народного гнева, в «полковниках» оказываются Салтычихи и иже с ними, то есть те, кто своим самоуправством и ..., и разбросал зерна гнева...

И страстная, сжигающие всё и вся единственная любовь, к вернувшемуся пасынку Сорьину, уже пугачевскому полковнику. Потёмкин, Екатерина номер два, плаха...

О Борхесе замолвить слово: всемирная история бесчестья?.. Ничем не уступает, ведь

рассказ Юрия Буйды, по своей форме, сродни борхесовским рассказам из его «всемирной истории бесчестья»: лаконичность, даже скупость изложения, бесцеремонно проглатывающего годы и десятилетия (беззастенчиво поглощая пространство-время, где на славу бы развернулся любой словообильный романист «а ля диккенс/бальзак»), вкупе с скрупулезной подробностью, даже в мелочах, в «заклеймленных» вниманием автора эпизодах.

Да, ещё, в параллели с этой историей, вернее в параллели с заключительной частью истории княгини Аталии Осорьиной, не только «Капитанская дочь» Пушкина, но и «Вадим» Лермонтова.

Что в имени тебе моём? — Аталия — жестоко мстящая за смерть мужа иудейская царица, пыталась пыталась уничтожить «все царское племя дома Иудина»(2Пар.22:10), но схвачена, отведена в долину Кедрона, казнена мечом (2Пар.23:21).