Анна Старобинец «Резкое похолодание. Зимняя книга»

Удивительно хорошие и необычные вещи, не то чтобы прямо страшные, но такие, жутковатые. Причем жуть очень необычная, совершенно не шаблонная и не картонная, во всех рассказах сборника — разная. Хотя технически прием, по сути, один: герой в крайне неприятной бытовой — даже не ситуации, а скорее положении. Толстая девочка, которую дразнят в классе и не понимают родители. Неудачливый актер, играющий Дед Мороза, который тащится черт-те куда на вызов. Раздраженный давкой пассажир в метро. Изумительная будничность и изумительная достоверность. Много такой бессильной будничной злобы, я как раздражительный человек, склонный беситься по мелочам, прекрасно это понимаю и отлично могу примерить на себя. Даже не то чтобы злоба, а именно раздражение — господствующая эмоция в текстах. Очень понятно, и потому не неприятное, но даже вызывающее сочувствие к герою. Плохо ему, бедному, и тебе б на его месте было так же плохо.

И только ближе к концу каждой истории удивительным образом выясняется, что те самые совершенно бытовые причины для раздражения — на самом деле большое и страшное зло, мистическое такое, непонятное и этим еще более жуткое. Потому что оно нигде не показывает своего лица, а выступает под масками привычных людей и явлений.

Только «Домосед» выбивается в этом плане из общей канвы. Чистого зла там нет, а вот тоскливого раздражения — навалом. И переворачивающей все концовки тоже нет — по моим ощущениям, конец текста скорее признак усталости. Попытка есть, конечно, но будучи донесенной через третьи руки и много лет спустя самого события, она изрядно поблекла. И все эти совковые семейные перипетии с браками по залету, скандалами, интеллигенцией, изменами, доносами, сменой поколений, кого куда разбросала война, бытом, бытом, — такое чувство, будто читаешь Улицкую, ей-богу, я этого не хотела сейчас и не была готова к этому размазыванию давно мертвых отношений и смакованию уже никому не нужных подробностей.

Зато сама повесть «Резкое похолодание» изумительна просто. Этот тот случай, когда лучше не спойлерить, хотя иначе трудно объяснить, чем же она изумительна. Все начинается так просто: толстая неловкая девочка, которую злые родители заставляют заниматься «зимними видами спорта». Узнаю себя просто, до сих пор все, что связано с зимним спортом, ненавижу, между прочим, и будь моя воля, вообще зимой бы на улицу не выходила. Девочка верит в то, что в соседней горе обитает некая волшебница, которая ей помогает — что вполне логично, я вот верила, что в ванной за стиральной машинкой отрывается таинственный ход в другой мир, например.

Еще интересный момент, кстати: герои, который не в состоянии полностью оценить происходящие с ними странные вещи, осмыслить их целиком — по разным причинам. В состоянии это сделать в том объеме информации, который дается, только читатель. А героев поэтому даже жалко.

Если не считать первой чересчур затянутой истории, от остальных просто не оторваться. Очень интересно написано, как-то цепляет за живое, складывается даже обманчивое впечатление, что все написано по личному болезненному опыту — очень уж похоже на правду. И при этом совершенно не представить, что там в конце. Отличный слог, из манеры раздражает разве что повторение слов — я понимаю, что это такой стилистический прием, но слишком уж его много. Но все остальное, до мелких деталей, выше всяких похвал.

Мой любимый тип произведений в жанре ужасов — будь то литература или кинофильм — это истории о распаде реальности вокруг человека. Вот жил себе спокойно некий гражданин. Ходил на работу, ездил на машине за город, встречался с друзьями и летал загорать на международные курорты. А потом все изменилось. Почва ушла из под ног, реальность дрогнула и поплыла, а все происходящее стало напоминать кошмар или душевное помешательство.

Довольно точное описание подобных историй предложил в одном из рассказов Стивен Кинг. Представьте наш мир в виде кожаного мяча. Внутри — привычная реальность: природа, города, животный и растительный мир, повседневные радости и заботы. А вот все, что находится снаружи мяча — непознаваемое и априори враждебное. И малейшее прикосновение к этому пространству может лишить рассудка.

Наш кожаный мяч старый. Очень старый. В некоторых местах швы от времени разошлись, кожа протерлась, пошла трещинами — вот-вот наружу вылезет камера. В таких местах привычный мир вступает в тесный контакт с неизвестным. То, что лежит по другую сторону, просачивается в нашу реальность, разжижает ее и делает хрупкой.

В местах, где реальность лишается защитного покрытия, происходят события, которые мы не можем объяснить. Такова природа лавкрафтианского ужаса — это страх перед бесконечной темной пропастью, лишь кажущейся безжизненной.

«Здесь что-то не так» — едва ли не самая жуткая фраза в произведениях подобного типа. Особенно, если произносит ее не персонаж, а сам читатель. Ощущение неправильности окружения вызывает тревогу. Люди, которые населяют это окружение, начинают вести себя все более странно. И хотя иррациональное поведение при желании можно объяснить правилами игры (разве глубинка не чудна сама по себе) или особенностями российского быта (мутный взгляд сельского бирюка, встреченного лунной ночью на глухой дороге, не напугает того, кто в девяностые годы, возвращаясь из школы, видел, как один человек рубит другого топором), тревога перерастает в страх.

В рассказах Анны Старобинец все не так. Взять, например, рассказ «Резкое похолодание». Событийный центр истории — маленький подмосковный город, собранный из двух крест-накрест уложенных улиц. Почему районы в нем не имеют названий, дома — архитектуры, а местные жители по вечерам работают на коллективной стройке мусорной горы, которая по непонятным причинам становится главным культурным объектом? Это

Или другой рассказ — «В пекле». Не берусь утверждать, был ли сумасшедшим главный герой с самого начала, привиделась ли ему зловещая метаморфоза в бреду или действительно некая темная сила одурманила его разум. Рассказ выстроен таким образом, что первый вариант кажется более привлекательным, пока вновь не начинаешь отмечать ту самую неправильность. Почему

В большинстве рассказов Старобинец, в сценах в общем-то совершенно обыденных, сквозит какая-то удушающая шизофрения. Можно отстраниться от попыток проанализировать ее, и тогда предложенный Кингом вариант останется единственно верным, а можно попробовать расколоть все эти загадки с помощью холодной дедуктивной логики. Последнее тем более возможно, что автор сама оставляет читателю зацепки и подсказки. Однозначная трактовка тут не допускается. По этому критерию рассказы Старобинец напоминают знаменитый детектив «Убийство Роджера Экройда» — злоумышленник вроде бы найден, да только дело по-прежнему не раскрыто.

Кстати, «Резкое похолодание» напоминает упомянутый детектив еще и потому, что часть повествования представлена в виде дневниковых записей.

Мне нравится, как пишет автор. Пока я читал — не чувствовал себя спринтером, мечущимся от одного краткого предложения к другому. Однако не было и ощущения растянутого водянистого текста. Когда я чувствую, что проваливаюсь в тяжеловесный синтаксис, словно в рыхлый сугроб, то немедленно бросаю книгу. С произведениями Старобинец подобного не случалось. Вообще, по ходу чтения возникали мысли, что у этой дамы есть все шансы стать топовым именем для отечественного хоррор-фикшн. Раз уж не получилось у Иванова с его «Псоглавцами», может это выйдет у Старобинец с ее по-журналистски крутым умением разламывать социальные конфликты, навешивая на них завесу недосказанности и мистики.

P. S. Один раз при прочтении загривок у меня неслабо так напрягся. Ну вот представьте: ночь, за окном луна да тишина, слабое пятно света от ночника освещает круг метра полтора пустой комнаты. Ты читаешь повесть о том, как девочка-ведьма убивает имена других людей. Переворачиваешь страницу и… Видишь собственное имя, которое героиня с ненавистью произносит три, пять, шесть, двенадцать раз! Мнительность и неизжитые суеверия читателя— вот инструменты, с которыми работает настоящий мастер. Правильно писал Кодзи Судзуки: даже если существует всего один шанс из ста, что видеокассета убивает, — не включай ее.

Где-то уже говорил, но повторюсь, что считаю Анну одним из лучших современных русскоязычных писателей (не люблю феминитивы). А из тех, кто пишет «странную» прозу, так и вообще пожалуй лучшим.

Это нельзя назвать хоррором или мистикой в чистом виде. Повесть «Домосед» скорее грустная, мрачная сказка для взрослых, заглавное «Резкое похолодание» — тоже сказка, с ведьмой, волшебницей и страшной тайной, но куда более жуткая. Но автор умело погружает читателя в состояние тревоги, при этом невидимыми ремнями привязывает к страницам, заставляет читать, читать и читать. Если уж и говорить о женской прозе, то это ее лучшие образцы. Так писать умеют и умели Старобинец, Гузель Яхина, Ольга Рейн, Харпер Ли, Маргарет Митчелл и кое-кто еще

После мощнейшего романа «Убежище 3/9», который по концентрации мрака на единицу сюжета сравним разве что с историей о городке Сайлент Хилл, московская писательница Анна Старобинец снова обратилась к малой форме. То ли масштаб предыдущей работы утомил Анну, то ли просто «так получилось», но в сборник «Резкое похолодание» вошло всего три рассказа и две повести. Слишком мало, чтобы зафанатеть – но вполне достаточно, чтобы разочароваться. А эта книга такова, что возможны обе реакции.

Говорить о какой-то общей идее, когда сборник так невелик, почти бессмысленно. Подзаголовок «зимняя книга» здесь не столько помогает, сколько запутывает. Впрочем, Ненависть и Безнадега (излюбленные персонажи Старобинец, незримо присутствовавшие в предыдущих ее книгах) разгуливают и по страницам «Резкого похолодания». Приятных, как говорится, встреч.

В современной критике сравнения в ходу – легче отталкиваться от того, что уже было, а не ломать голову над тем, что есть. Поиграем же и мы в игру на узнавание.

«Домосед» – это «Московская сага» Аксенова, увиденная глазами домового. Или «Альтист Данилов» Орлова, ужатый до пределов отдельной квартиры. Столичным домовым не позавидуешь: беднягам приходится жить на переднем краю цивилизации, где старое беспрерывно сменяется новым, а новое быстро устаревает… Меняется человеческая мораль, и хранители семейных очагов за ней не поспевают. Да какой там, если от самих семейных очагов даже названия не осталось! И добрые домашние духи вынуждены приспосабливаться, усваивать людские нормы поведения – злобу, мстительность, подлость.

«Неуклюжи» – это «Подземка» Харуки Мураками, раскрашенная в московские цвета. Если ненависть похожа на холодный воздух, то где ей оседать, как не в метро?

«Прямо и налево» – это «Запах сарсапарели» Рэя Брэдбери, только на этот раз герой бежит не в прошлое, а в… другое место, столь же чарующее и жестокое. Самая слабая вещь в сборнике – сплошное дежа вю, таких сюжетов в фантастике пруд пруди.

«В пекле» – это «Ветер» Глеба Самойлова (тот самый, что «завертел и закружил»), разбушевавшийся в новогодних условиях. Или «Страж» Маклина, поместившийся на тридцати страницах. Мистико-шизофреническая атмосфера рассказа буквально обволакивает, и тем больнее в конце рассказа возвращаться в «реальную реальность». Больше всего пугает даже не безумие и неизвестность, а простота. Пугают факты.

Повесть, давшая название сборнику – это… просто хорошая история, которую при желании тоже можно с чем-нибудь сравнить. Впрочем, за нас это уже сделали издатели. Вряд ли, именуя писательницу «российским Стивеном Кингом», они ссылались именно на «Резкое похолодание» (Кинг для многих – не писатель даже, а синоним слова «ужасы»), и все же именно здесь влияние Короля чувствуется больше всего. Приятно, что при этом Старобинец наследует не букву, а дух кинговской прозы. Странный подмосковный городок, в котором развертывается действие, пропитан злом от центра до окраины, но виноваты в этом только люди. Даже в детской душе обязательно отыщется какая-нибудь грязная тайна – и символично, что гора, возвышающаяся над городом (а также играющая центральную роль в сюжете), сделана из мусора… Повесть по-зимнему угрюма и чертовски убедительна.

Как ни хотелось бы обратного, второй сборник Анны Старобинец – не шаг вперед, а лишь замах для будущего шага. И все же эти повести и рассказы, написанные прекрасным русским языком, стоят внимания: как-никак, на наших глазах рождается классик.

«Одиночество», «смерть», «распад», «боль», «страдание» — именно такими тэгами-«вешками» можно маркировать новый сборник А. Старобинец « Резкое похолодание». Практически все герои Старобинец, несмотря на все возрастные, социальные, половые различия, являются духовными маргиналами, одиночками генерирующими тревогу. Они пребывают на стыке двух миров — реального и ирреального, плавно и незаметно переносятся из одного в другой, у них внутри «мерзлая кровь» (как из девочки-«ведьмы» из лучшей в сборнике повести «Резкое похолодание»), с ними, по определению, не может случится ничего хорошего.

Столь же странной и пугающей выглядит и топография рассказов Старобинец: незаметно, но верно умирающая Москва (повесть «Домосед»), в описании которой отчетливо проскальзывают «альтист-даниловские» ноты; инфернальный подмосковный городок, состоящий всего из двух улиц («Резкое похолодание»); обычная малогабаритная квартира на Варшавском шоссе, превращающаяся в адское пекло («В пекле»). Окружающая среда у Старобинец оказывается пугающей, неизменно враждебной, сулящей беду и предчувствие неизбежной смерти. Какая-то очень странная, фантомная, почти что кладбищенская красота исходит от сборника «Резкое похолодание». Изысканный холод правит в мирах, придуманных А. Старобинец.

Прочитал с большим интересом, как и две остальные книги автора. Уже очень интересный, но, как мне кажется, еще не полностью реализовавшийся писатель.