Владимир Поселягин «Берсерк»

Тройственное впечатление, уважаемый потенциальный читатель. Даже так.

С одной стороны — явная, неприкрытая, откровеннейшая демонстрация психологии ребёнка — детдомовца. Причём — именно ребёнка, класса не старше третьего, с выпячиванием не просто нехватки, а именно голода и жажды Любви Ближнего, который тебе — семья. С демонстрацией искреннего непонимания того, как «обычные» люди могут не чувствовать этого неимоверного счесться «быть кому-то родным», с перехлёстами наивной детской безграничной жестокости («…если кто родному мне чего плохого сделает — убью, изрублю, уничтожу…»), с фантазиями по части взаимоотношений с будущими детьми («…ничего запрещать не буду, путь делает, что хочет, и берет у кого чего хочет…»). Это всё — с одной стороны.

С другой — автор человек вполне взрослый, книжка эта у него далеко не первая, и наивностью оный автор явно не страдает. Да и сам текст — тоже вполне себе взрослый, и в чисто технически-филологическом, и в литературном и во всех прочих отношениях. Боле того, текст — достаточно информативен, демонстрирует наличие серьёзного справочного материала, разносторонней экспертной поддержки и т.п. Я не про формальную достоверность, а про именно «взрослость» чисто «ремесленного исполнения». Упомянутая выше «детская наивность» — она прорывается периодически, но не создаёт впечатления некоего диссонанса: типа, звук судового колокола — резко, громко, заметно, однако — как бы, к месту, ко времени и не долго, как будто — компонент общей задумки, законная часть сценария.

Но есть ещё и третья сторона, уважаемый потенциальный. Реализация установок оной явно детской ментальности в рамках оной вполне себе взрослой в техническом отношении текстовой конструкции — воспринимается в качестве «товарной составляющей» чтива. Вроде «…какого чёрта, в конце концов, это же вроде Сказки что-то. Да, в реальной жизни так не бывает, ну и бог с ней, с этой реальной жизнью — в Сказке гораздо уютнее, а этой обрыдлой реальности и в телевизоре хватает…». Получается почти как в детстве, во сне. Когда все обидчики — наказаны и посрамлены, все друзья и близкие — здоровы и счастливы, все проблемы — решены и развеяны.

Что-то вроде алкоголя получается. Хорошего алкоголя, в хорошей компании, и без нудных ограничений. Когда первый литровый глиняный кувшинчик баварского с белоснежной шапкой пены выпиваешь чуть ли не не залпом, а, обглодав мосол рулька и смочив усы в очередной шапке — с охоткой подставляешь коньячный бокал под обычную кухонную поварёшку, из которой хозяин заведения лично потчует гостей крепчайшим шнапсом, настоянным на несозревших кедровых шишках. Лично потчует, удерживая другой рукой огромную банку с этим божественным напитком. Да, это перебор. Да, это пережор. Да, завтра башка будет как чужая, и таблеточки целесообразно приготовить с вечера. НО. И ещё раз — НО. Ни разу, никогда не было, что бы кто-то из компании вдруг поднялся бы и сказал: «…Не, мужики, я — пас. Это же вредно для здоровья, так мешать пиво с самогоном, вы с ума, что ли, посходили тут все. Это же ненормально. Я лучше — в консерваторию, 4-ый концерт Рахманинова послушать…». Да, голова болеть будет, это однозначно. Но суть-то не в этом. Суть — в кайфе