В качестве анонса и впрямь один повешу, Книга иллюстрирована Ириной Анашкиной.
.
Партия в кости.
Посвящается Вл. Ник. Туманскому.
I.
Было поздно, когда вошел этот гость. Долговязый Бартоломео собирался покинуть погребок и задержался на минутку, чтобы ущипнуть за подбородок служанку Клару и сказать ей пару слов — тех слов, какие рождаются в душе, согретой старым каталонским.
Поздний гость был закутан в длинный черный плащ; широкополая шляпа с белым пером почти совсем закрывала лицо. Вошел он так странно, что, казалось, будто двери ни при чем в его появлении: просто тень выросла у входа.
— Вина, Мигуэль, да такого, какое бы не раздражило моего горла: оно у меня нежной конструкции.
Говоря это, гость опустился на скамью, небрежно скинув плащ с плеча и сдвинув на затылок шляпу. Трактирщик успел охватить взглядом и дорогой бархатный колет на госте, и рукоять шпаги, осыпанную драгоценными камнями. Это придало ему бодрости: низко кланяясь, толстяк скрылся в отдушине подвала.
Хорошенькую Клару поразило бледное красивое лицо незнакомца. Оно было цвета пергамента, а глаза сверкали мрачным блеском черных бриллиантов. Незнакомец улыбнулся Кларе, но она не ответила на улыбку — отшатнулась и побледнела: холодом мрака веяло от красоты гостя.
Что касается Бартоломео, то он обрадовался новому собутыльнику. Легкомысленная душа старого художника была до краев наполнена гармонией и красками. До такой степени наполнена, что потребность излить ее кому-нибудь, кто бы был хоть чуточку внимательнее альгвазила, в этот момент стала жизненной необходимостью для Бартоломео. Покачиваясь на тощих длинных ногах, он подошел к столу, за которым сидел незнакомец.
II.
Спустя пять минут они пили вино, и художник болтал... Погребок, освещенный масляной лампой, коптившей под потолком среди свиных окороков и колбас, подвешенных к балкам, — был мрачен. Клара забилась в угол за очагом, куда не достигал взгляд незнакомца; толстяк трактирщик примостился перед огнем. Огня было немного в очаге — тлели догорающие угли, бросая красноватый отблеск на кирпичный пол.
Под закоптелыми сводами сгущался мрак.
— Уважаемый дон, — говорил Бартоломео, подняв кубок и любуясь топазовыми искрами, вспыхивавшими на поверхности вина. — Художнику нужно жить тысячелетие, чтобы постигнуть тайну красоты и умение передать ее на холсте. Человеческая жизнь слишком коротка для этого. Клянусь святым Иосифом! Взять хоть меня. Я сорок лет работал и многого достиг, но, по совести говоря, в искусстве не сдвинулся с альфы. Будь в моем распоряжении еще сорок лет — я бы мог постичь хоть тайну смешения красок... А теперь...
Бартоломео с горькой улыбкой прикоснулся к седым волосам, падавшим грязными, плоскими прядями на плечи, и поднес кубок ко рту.
— Теперь мне не закончить работы... Ах, если бы можно было вернуть назад лет 20-30!
Незнакомец маленькими глотками пил вино. Он слушал молча, и лукавым лучом дрожала на его губах улыбка.
Глядя в упор на художника, почти обжигая его взглядом, он сказал вдруг:
— А это возможно.
Слышали эту фразу и трактирщик, и Клара. Мигуэль вытаращил глаза на странного человека, а лицо Клары испуганно выглянуло из-за очага и скрылось.
— Это возможно, дон Бартоломео, — спокойно повторил незнакомец, точно речь шла о займе нескольких монет. — Только это сопряжено с некоторым риском. Это — игра. Простая игра в кости.
Странный гость добыл из кармана игральные кости. На лице его не было и тени улыбки, когда он пояснил:
— Это — единственная пара костей на свете, в которую можно играть на годы. Можно выигрывать и проигрывать годы жизни.
Кости ничем не отличались от обыкновенных игральных костей. Трактирщик хитро улыбнулся, подмигнув Кларе.
— Молодчику хочется играть, а с нашего дона Бартоломео, кроме дырявых штанов, взять нечего — поиграют в шутку на годы.
Но Клара покачала головой. Незнакомец и кости приобретали в ее глазах зловещий смысл. Колдовством, дьявольским наваждением повеяло на ее душу.
— Это будет скверно, хозяин, если дон Бартоломео станет играть с ним, — сказала она, побледнев. — Господи, спаси его душу!
III.
Бартоломео не сразу понял, в чем дело. Незнакомцу пришлось повторить объяснение:
— Выигрывая, вы будете молодеть на соответствующее количество лет. Проигрывая — стареть. В этом вся суть игры. Вы располагаете капиталом для игры в 10 лет, это — предел вашей жизни. Пустите его в оборот и перед вами — возможность стать юношей.
У Бартоломео вспотел лоб. Точно молнией осветила мозг уверенность, что здесь шутке — не место. Дрожащей рукой он взял кости...
— Десять лет... десять лет... этого мало... мало, — пробормотал старик. — До жестокости мало... Я хочу играть.
И началась самая странная игра в мире, где ставками были годы.
Сухо щелкали кости в стакане, точно пальцы скелета. Бартоломео тряс их и медлил с первой ставкой. Наконец, решился:
— Десять лет, — глухо, дрожащим голосом выронил он.
Незнакомец одобрительно кивнул головой.
Звякнув, покатились по столу кости. Выпало 7 очков.
Охваченный странным напряжением, трактирщик подошел к игрокам.
Незнакомец собрал кости. Длинные гибкие пальцы небрежно встряхнули стакан.
Бартоломео тяжело дышал. Навалившись грудью на стол, он не сводил глаз с руки партнера.
Опять прыгнули на стол кости.
— Пять, — равнодушно объявил незнакомец. — Вы выиграли.
— Матерь Божия! — раздался из-за очага вопль служанки.
Трактирщик всплеснул руками и отшатнулся от художника, бледный, как мертвец.
— Клянусь святым Николаем, вы точь-в-точь стали таким, каким я вас знал десять лет тому назад, дон Бартоломео! — пролепетал он в ужасе.
Художник почувствовал прилив молодости и попросил у Клары зеркало. Девушка с трудом решилась подойти к нему и сделала это, крестясь и читая молитвы.
— Готов поклясться всеми ведьмами мира, — воскликнул Бартоломео, поглядев в зеркало. — Я выиграл 10 лет жизни!
Мрачный незнакомец улыбнулся, кидая кости в стакан.
— Можете и еще выиграть, — сказал он.
IV.
Трактирщик и служанка провели затем кошмарные полчаса. Впоследствии оба перед лицом инквизиции описали подробности этой необыкновенной игры в кости, и оба слово в слово рассказали одно и то же.
Мрачный игрок оставался неизменным во все время игры. Лицо же Бартоломео то старело вдруг, покрываясь морщинами, то молодело. Лицо и осанка художника менялись ежеминутно. Мигуэль и Клара точно бредили наяву.
Бартоломео дрожал от азарта. Его захватили процесс игры и калейдоскопическая смена ощущений в зависимости от перемены возраста.
— Мне жизнь нужна, сколько угодно жизни, — лепетал дрожащим голосом художник, и алчность горела в его глазах — алчность ростовщика, пересыпающего руками червонцы...
Роковое случилось в 12 часов. Часы на церкви св. Иннокентия начали бить полночь. Бартоломео назвал ставку. Партнер его улыбнулся.
— Не зарвитесь, дон Бартоломео, — сказал он. — Крайности опасны.
— Одну только игру... только одну игру... — умоляюще пробормотал художник.
С последним ударом колокола на башне кости принесли Бартоломео выигрыш: 12 и 1.
И вдруг то, что было художником Бартоломео Бентона, поникло и грудой тряпок свалилось под стол. Комок одежды, в котором шевелилось и пищало что-то.
Мрачный игрок встал и рассмеялся.
— Ну, с этим мне играть не приходится, — сказал он, собирая кости и бросая на стол золотой. — Получи, хозяин, да постарайся воспитать то, что осталось от дона Бартоломео, в духе меньшей алчности к жизни.
И ушел. Точно растворился во мраке у выхода так же, как и вошел.
Трактирщик, стуча зубами от страха, окинул взглядом опустевший погребок. Комок платья, трепыхавшийся под столом, — вот все, что осталось от двух игроков.
Толстяк позвал Клару, но девушка наотрез отказалась выйти из своего угла.
Чуть дыша, с замирающим сердцем подошел Мигуэль к одежде и приподнял ее...
Новорожденный ребенок выскользнул из оранжевых панталон дона Бартоломео и упал на пол, извиваясь и крича от холода и боли...
*
В толедском музее инквизиции, среди древних пергаментов, есть запись, гласящая:
«16 сентября сожжен во славу Божию нечестивец живописец Бартоломео Бентона, 67 лет, знавшийся с дьяволом и колдовским способом превращенный в новорожденного младенца».
облако тэгов
