— Игорь Всеволодович, нынче в литературе модно размежевываться, и фантастику эта мода тоже не обошла. Мы имеем в виду конфронтацию между группой «молодогвардейских» фантастов и всеми остальными фантастами, в том числе и инициаторами движения клубов любителей фантастики... Был слух, что «контры» «Молодой гвардии» дошли до того, что вас пытались «уйти» с поста заместителя председателя Совета по фантастике и приключениям, мотивируя сие пожелание вашим нечленством в Союзе писателей...

— Возможно, меня и хотели убрать из Совета. Вполне допускаю такое их желание, но никаких явных действий они не предпринимали. От чего мог пойти слух? В конце 1988 года мне стало известно, что в Союзе писателей готовится совещание по фантастике. Меня никто не оповестил. В Москву, очевидно, на средства ВТО (Всесоюзное творческое объединение по НФ — Ред.), съехались несколько молодых писателей. В результате была создана параллельная организация — Совет русских фантастов (мало им Союза русских художников!). Для чего существует этот орган, мне, право же, непонятно. Условиями приема там, кажется, являются национальная принадлежность и членство в СП. В то же время наш Совет остается. Я никак не сталкивался с тем Советом — бразды правления там в руках Е. Гуляковского, С. Павлова, В. Щербакова, В. Захарченко, Ю. Медведева. Лучше не иметь с ними ни-че-го. Зато они выпустили недавно критический сборник «В мире фантастики», где в почте Совета русских фантастов оскорбляются Стругацкие, Ревич, я, «всякие Гопманы», требуют чтобы я отказался от докторской степени как дитя застойного времени...

СПРАВКА.

МОЖЕЙКО Игорь Всеволодович — доктор исторических наук (род. 1934 г.). Закончил Московский институт иностранных языков им. М. Тореза (отделение переводчиков). Кандидатская диссертация: «Пагганское государство» (1966 г.) — на материале истории Бирмы, где жил и работал — сначала переводчиком (1957 — 59 г.г.), затем корреспондентом АПН (1962—63 г.г.). Докторская: «История буддизма в Юго-Восточной Азии» (1980 г.). Одна из последних работ — «Западный ветер — ясная погода (Юго-Восточная Азия во Второй мировой войне)». Всего под именем Можейко написано более десятка книг. Работает ведущим научным сотрудником в НИИ Востоковедения АН СССР (г. Москва).

... Вообще, их, конечно, можно понять. Обиды у них серьезные! Издательство «Молодая гвардия» и ВТО, в силу своих хороших отношений с Госкомиздатом и ЦК ВЛКСМ, могут в год выдавать до трехсот печатных листов фантастики. И несмотря на это, несмотря на колоссальный рынок сбыта и придворную критику, они имеют глубокую душевную травму. Получается что: их лучшие представители Е. Гуляковский и С. Павлов травмированы тем, что Стругацких издают за границей, а их — нет. И было уже заседание на тему: как прекратить порочное издание за рубежом Стругацких, а печатать там Гуляковского и Павлова. Торжествует принцип: «Я должен добиться, чтобы мое «плохо» перешло из качества в количество»...

— Они навязывают свое лидерство, а вы не навязываете?

— Никакого такого лидерства, в смысле вещать, заказывать, навязывать свою точку зрения, в литературе я не признаю. Да даже если в движении КЛФ появится определенный лидер, он ведь никак не заставит думать по его. Он только склоку наворотит... Хотя, я допускаю, может быть клуб любителей первого секретаря обкома — но это другой разговор...

Существует же ВТО, и с какой стати мы будем им навязывать свое? Что ли потому, что они тоже пишут и хотят печататься? Мне звонят молодые писатели: «Виталий Бабенко против того, чтобы мы печатались». Ну и что? Если вы в себе уверены, то причем тут Бабенко? Он сколько угодно может ошибаться. А если не уверены, то и без Бабенко должны понимать: рано!

На днях на Кузнецком мосту встречаю молодого человека, который требовательно так вопрошает: «Вы — Можейко?!». «В чем дело?» — говорю. «А я тот самый пресловутый Вершинин из Одессы, который в ВТО напечатался. Имею я право печататься, где хочу? Кто запретит? А меня презирают. Почему?». Я ответил: «Ваше дело, где печататься. Было бы что стоящее...» Но, видите ли, он-то как раз не уверен в этом праве. Был бы уверен, не мыкался бы...

— Без общественного мнения никуда, — как вы считаете? Речь о честном, квалифицированном читателе, не зависящем от околоиздательских амбиций...

— У нас все есть, а счастья нет. Значит, есть злонамеренные люди...

Сегодня наиболее реальное общественное мнение на предмет фантастики — это клубы любителей фантастики. Критика же, как таковая, отсутствует. Смотрите сами: сколько бы не пелись «молодогвардейцами» дифирамбы тем-то и тем-то, Стругацкие все равно выходят боком. Читателю-то наплевать на то, что ему там рекомендуют...

Настоящую работу с общественным мнением, на мой взгляд, проводит Станислав Мешавкин и его ребята. Они молодцы! Себя не жалеют, покоя своего не жалеют — ведь «фэны» в редакции толкутся, сорят. Мешавкин не о покое своем печется, он об интеллектуальном благе заботится, ему почему-то нужно всех собрать и выслушать...

Разные позиции, понимаете? В «Молодой гвардии» по-другому считают: «Клубы любителей фантастики — это народ, который ни черта не понимает, и его провоцирует кучка интеллигентов».

— Но мы все вокруг да около литературы... А как вы оцениваете, Игорь Всеволодович, сегодняшнюю ситуацию с «пустыми портфелями» в фантастике? Нет, с халтурой-то всегда в порядке, ее навалом. Мы имеем в виду литературу бедную...

— Раньше как было? Мы вещали: «Фантастика закрыта, света белого не видит. А вот завтра, когда нам дадут этот самый свет, тогда-то мы и откроем Америку!..».

И что получилось в последние годы? Все приоткрылось. Количество сборников и альманахов, скажем, в 1988 году превысило то, что было в 1984. Появилось ВТО, соответственно — возможность издаваться и в Новгороде, и в Петрозаводске, и в Ленинграде, и в Москве... Десятикратно увеличились возможности печататься. И мы увидели следующее: несколько прекрасных произведений, несколько спорных, несколько туда-сюда, а все остальное — шелуха, которая и в годы застоя без каких-либо затруднений пробивала себе дорогу...

Теперь принято говорить: «Была фантастика ближнего прицела». А сегодня мы скатились в фантастику дальнего прицела. Мы летим к неведомым звездам, чтобы найти братьев по разуму и поцеловаться с ними взасос. Эта «литература», которую очень легко шлепать без зазрения совести, без особых признаков талантливости, где достаточно набитой руки — она, по сути, безобидна, и редакторы ее любят. Дмитрий Биленкин тоже писал где-то в этом русле, но у него было, прежде всего, приключение мысли. Мысль, по крайней мере, торжествовала...

Ну, не хватает физических сил, писательских, чтобы создавшееся поле засеять! Должно пройти время, чтобы писатели создались. Сегодня фантастика на перепутье. И если гриф «НФ» пока еще обеспечивает покупателя, то завтра магазины будут завалены...

— А чем вы объясните повальное увлечение Толкином? Прямо эпидемия...

— Трудно сказать. На мой взгляд, Толкин — это будущее и мировой фантастики, и нашей. Современная мифология, так сказать. Нам ведь так не хватает мифологизированного мира! Как ребенку, который еще маленький, но уже отработал в своем сознании детскую сказку, а ему надо еще...

— Но мы все вокруг да околение в нашей фантастике, за которым видится будущее — Крапивин...

— Я очень хорошо отношусь к Крапивину, но я убежден: будущее — не только за крапивинской фантастикой. Завтра нужна будет жесткость, суровость. Может быть, в современной литературе юноше не хватает «страшилки» которую он рассказывает в пионерском лагере. В Киеве ребята собирают «страшилки», целый том мне прислали... А мы придумываем розовых детей, пионерчиков — я не о Крапивине речь веду, а о многочисленных «последователях» его, молодых версификаторах. О пожилых благообразных дамах из «наробраза». Они-то пишут для детей, которых не существует. О насилии, видите ли, нашим детям нельзя читать, потому что гангстерами будут. Американские читают и не становятся, а наши, не читая, становятся...

Крапивинские книги — это сущностная, просветленная прекрасными идеями, умная, талантливая литература. Но, вы поймите меня правильно, психология современного ребенка, как правило, не на Крапивина настроена. Вот к Велтистову ребенок потянется, потому что он привык к рассматриванию картинок. Мы-то ведь тоже из вечера в вечер смотрим «Изауру»...

— А как вы оцениваете популярный ныне жанр «космической оперы»?

— Ну что ж, советский вариант спейс-оперы представлен очень немногими произведениями. И, прежде всего это трилогия Сергея Снегова «Люди как боги». Наш рынок далеко не насыщен такого рода вещами. Однако, я думаю, этот жанр, в силу специфики нашей, привычки к социальной фантастике, не будет ведущим. Утверждать, что мы пропадаем без спейс-оперы, все равно, что рвать на груди тельняшку. Там ведь, в общем-то, не люди существуют, а маски, и нет претензии на создание образов из плоти и крови...

— У вас есть настольные книги и в фантастике?

— Я читатель Стругацких. Все, что они написали, я читаю. Очень люблю Клиффорда Саймака, которого и переводил много в молодости. Шекли, Кларк и Азимов — они мне чужие. Хотя они, конечно, выросли, растут, и мы их, сегодняшних, уже не знаем. Потому что, понимаете ли, в 1972 году наша страна подписала международную конвенцию о правах авторов на переводные издания — и вот теперь лет пятнадцать мы не печатаем новых переводов, чтобы не дай бог не переплатить за рубеж валютой.

Честно говоря, когда хочется почитать, я ведь редко за фантастику берусь...

— К экранизации многие фантасты относятся с подозрением (благодаря халтурщикам типа Флейшмана) — об этом мы слышали и на съезде... На ваш взгляд, насколько допустимо такое суждение: фильм концептуально может превзойти книгу? Возьмем для примера А. Тарковского и А. Сокурова...

— Может быть, Тарковский трижды превзошел «Пикник на обочине» Стругацких, но он сделал фильм не Стругацких, а Тарковского. Я воспринимаю «Сталкер», как самоценное произведение искусства. Я — обыкновенный читатель и никогда не буду считать по-другому, только так в этой теме, в этом выражении — пусть субъективно — повесть выше...

Но Тарковский действительно Художник. Он взял у Стругацких внешний момент и населил его своим миром. Это право любого Художника. А Сокурова я уже не могу принять, потому что он своего рода «паразит». Он паразитирует на теме, на сюжете для того, чтобы стопроцентно выразить свое «Я».

— Что бы вы пожелали самому себе?

— С пятидесяти мы идем под откос. Так? Единственная надежда: не катиться вниз быстро...

Вы знаете, когда я сейчас думаю, чего сделал, чего не успел, то получается, что жил двойной жизнью. Девочка эта — Алиса Селезнева... Шел ведь на компромиссы... В отличие от Стругацких, я находил темы, через которые невозможно было вступить в конфликт с существующей системой. Тогда и я многое писал в стол — мне казалось: ух, как смело! А теперь обнаруживаю, что все эти вещи несолидны, несерьезны. Действительность очень четко обскакала ту мою фронду.

— Ваши критерии художественного творчества?

— Я прочитал «Страну багровых туч» сразу после института. Прочтя, понял, что буду обращаться к Стругацким всю жизнь. И не ошибся. Тут трудно говорить о каких-либо критериях. В основном, такое отношение вырабатывается интуитивно... Не буду я вам сейчас читать лекцию — зачем? У каждого интеллигентного человека есть свои критерии художественного произведения. В конце концов, остается только Литература. Проблемы социума, социальные идеи никогда не были главным — я говорю об объективном понимании творчества. Писатель не собака, он на проблематику не натаскивается. Она, конечно, проглянет в творчестве, хочет он того или нет, но на то он и «зеркало» того или иного явления, состояния общества, отрезка времени.

Спецвыпуск подготовили

Владимир Рогачев

и Константин Тихомиров

Свердловск — Тюмень