Хороший ли писатель Курт Воннегут?

Если судить по советским меркам семидесятых годов — гениальный; если верить такому авторитетному зануде, как Гор Видал, — наоборот. Приложив когда-то собрата по перу ядовитым mot «Воннегут сильно выигрывает в переводе», Видал заронил искру сомнения в умы даже самых верных адептов создателя Килгора Траута.

В самом деле, у Воннегута в советские времена переводчица была без преувеличения гениальная — Рита Райт-Ковалева. К тому же перевод тогда был занятием куда более изысканным, это сейчас перевод — скромный способ заработать на хлеб... А в совке получить хоть какую-нибудь работу в этой области было нелегко, а уж для того, чтоб тебе достался не прогрессивный зимбабвийский автор, а знаменитость класса Воннегута, требовалось быть звездой профессии. Вот Райт-Ковалева и была.

Две недавно вышедшие книги Воннегута — «Галапагос» и «Времятрясение» — переведены умельцами нового поколения. Что ж, в этом деле, как в любом другом, новые похожи на старых, только хуже. Нет, оба перевода — и «Галапагоса», который получше, и «Времятрясения», поплоше, — почти не вопиющие. Но удручающие мелочи есть и в том и в другом. К примеру, во «Времятрясении» возникает побочный персонаж, джентльмен по имени Фиб Херти. Фиб — Phoebe, по логике переводчиков, это Феб. Что неверно: имя это принадлежит женщине. Неведение было бы простительным, если бы самый знаменитый роман Воннегута «Завтрак для чемпионов», в переводе все той же Райт-Ковалевой, автор не посвятил бы «памяти Фиби Хэрти, которая утешала меня в годы Великой депрессии». Не худо бы переводчикам хоть слегка узнать контекст.

Другой загадочный ляпсус — имя сына воннегутовского alter ego, писателя Килгора Траута. Тут «наложили», если воспользоваться спортивно-музыкальным термином, интерпретаторы «Галапагоса». К концу романа читателю открывается, что этого самого сына зовут Лев, Лев Траут. «Что за черт? — недоумевал, например, я. — Он что же, русский? Или, может, еврей? И автор ничего про такое пикантное обстоятельство не написал?..» Недоумение счастливо разрешилось, когда я открыл «Времятрясение» — Траута-младшего здесь зовут Leon. Все стало понятно, кроме одного: зачем нарушать простое правило русского языка, указывающее, что иностранные имена не переводятся, а транскрибируются?

Но довольно о переводах. Что сами романы?

В «Галапагосе» рассказывается, с точки зрения призрака упомянутого Леона Траута, история последних дней современной цивилизации, какой она видится спустя миллион лет после происшедшего. После всемирной катастрофы в живых остается горстка людей, которые высаживаются на один из островов архипелага Галапагос. Где живут, мутируют и превращаются в некое подобие мыслящих рыб. Главное отличие бедолаг, которым повезло, от нас состоит в том, что они живут и мыслят намного проще: главным врагом человечества, по Воннегуту, являются слишком большие мозги, коими наделены современные люди.

Всерьез с этим спорить едва ли возможно — и мысль-то справедливая, и изложена в легком, бойком, желчном и мрачном воннегутовском стиле, который сам писатель называет «телеграфно-шизофреническим». Но мировоззрение — вещь интимная, вроде трусов, и что уж особо обсуждать, у кого какое исподнее. Удивительней другое — Курт Воннегут родился в 1922 году, и по темпераменту и серьезности отношения к жизни он вовсе не безалаберный и циничный хиппарь (каким он виделся нам, олухам семидесятых). Он, скорее, близок к русским писателям поколения ветеранов войны, таким, как Александр Солженицын (р. 1918) или Виктор Астафьев (р. 1924).

Именно теперешние, поздние публикации Воннегута заставляют вспомнить заветревший, как сыр, тезис о примате содержания над формой. Конечно, бодрящего впечатления новизны, которое оставляли ранние, культовые вещи Воннегута, уже не вернуть. Но внятность и радикальность требований, предъявляемых автором к мирозданию, впечатляет по-прежнему. К отрывистой, ухмыляющейся манере мы, допустим, привыкли, но к радикальной критике мироздания — поди-ка, привыкни. «Я — максималист и зануда, поэтому и пишу так хорошо» — эти слова Воннегута вполне применимы и к Солженицыну, да только нельзя себе и представить, чтобы наш пророк сподобился обратить на себя хоть сколько-нибудь иронии.

Писательское долголетие Воннегута сказывается в том, что он по-прежнему способен придумывать фантастические сюжеты и развивать их без того надрывного оттенка мономании, который свойствен большинству произведений этого жанра. Во «Времятрясении» речь идет о временном катаклизме, который отбросил вселенную на десять лет назад и заставил человечество прожить еще раз время с 1991-го по 2001 год — причем каждый должен был в точности повторить все действия, которые он совершал. А потом случилась беда: люди не знали, что им делать, поскольку «свобода воли опять взяла всех за жабры».

Насчет жабер — это вольности перевода, никакой связи с романом «Галапагос» тут нет, кроме одной — главным героем «Времятрясения» является писатель Килгор Траут. Те, кто его помнит и любит, не разочаруются: старик все так же мудр, все так же прозорлив и все такой же маргинал. Теперь он стал восьмидесятичетырехлетним нью-йоркским бомжом. Однако именно Килгор Траут, как и положено настоящему писателю, выдумал мантру, спасшую человечество от депрессии и апатии.

Предсказывать новый взрыв юного энтузиазма по отношению к Курту Воннегуту я не осмеливаюсь. Но хотелось бы мне его спровоцировать! И в порядке осуществления этого желания вот список действующих лиц пьесы Килгора Траута о свадьбе, которая называется «Старый сморщенный слуга семьи».

«Невеста — Мирабиле Дикту, девственница. Жених — Флагранте Деликто, бессердечный бабник. Сотто Воче — гость, стоящий с краю, тихо обращается к своему соседу: 'Я не люблю мучиться с этими свадьбами. Я просто нахожу женщину, которая меня ненавидит, и даю ей дом'. Почтенного старого слугу семьи, плачущего горючими слезами за пальмой в кадке, зовут Скротум».

Привожу перевод для тех, кто по случайности подзабыл латынь: mirabile dictu — сплошное удовольствие; in flagarante delicto — с поличным; sotto voce — тихим голосом; scrotum — мошонка. Пьеска, кажется, покруче акунинской «Чайки».