А если серьезно, мне все пишется и пишется, и уже даже немножко страшно, честно сказать. Прямо мистика какая-то.
* * *
Ленивый день — дремотный и тягучий:
плюс восемнадцать, ветер, серость, тучи,
мохнатый плед, подушка, телефон.
Никто не пишет, игры надоели,
и кот хвостом поводит еле-еле,
досматривая свой кошачий сон.
Спешу к окну в порыве шаловливом
поймать немного света объективом,
пока не разразилась там гроза.
Мы с фотошопом все немного эльфы:
сияют с обработанного селфи
огромные зелёные глаза.
* * *
Три пополудни. Летний день дробится
на сотни мимолетных фотоснимков.
Ложатся краски, звуки, вещи, лица
все больше в память, но порой — на «симку».
В колючую траву ложится тело
на старом городском футбольном поле.
Стучится сердце в ребра то и дело,
как будто срочно просится на волю.
Невдалеке «ниссаны» и «пассаты»
вовсю утюжат шинами дорогу,
и щурится усатый-полосатый
на камеру застенчиво и строго.
* * *
Жизнь стала странно полосата,
не жизнь — уимблдонский матч:
слова кидаю адресату,
как будто подрезаю мяч.
То неудачи, то удачи —
форхенд, свеча, обратный кросс,
и снова в качестве подачи
летит двусмысленный вопрос.
Мы все немножко Маргариты,
как не причешемся с утра.
В углу надёжно позабыты
«Доместос», швабра и метла.
Но манит близостью победа —
за мной остались гейм и сет...
На кухне, плотно пообедав,
кот лижет лапу на десерт.
* * *
Кто там бродит полосатый — вот загадка и вопрос.
Может, с корабля на берег отпуск получил матрос?
Или это на прогулку по проспекту — вот те раз! —
вышел к вечеру двуспальный поролоновый матрас?
Зебра в шляпе? Тигр в галошах? Что бессмысленно гадать —
дань почтения науке надо опытом отдать.
Результат эксперимента мы заносим в эпикриз:
этот странный полосатый отозвался на «Кис-кис».
* * *
Нас кто-то бросил в тихие кварталы,
в проезды, переулки и дворы.
Подъезды — неисправные порталы
в иные и прекрасные миры.
Ни бабушек, ни кошек из подвала,
ни детворы...
Здесь все туманно, сыро, смутно, зыбко,
треск под ногой — как щелканье хлыстом.
Здесь страхи сразу множатся на сто,
и шаг любой — без права на ошибку.
Лишь за спиной чеширскою улыбкой
висит «Постой!»
Так, словно в заколдованном лесу,
мы год за годом бродим без охраны.
Скользят слова, как шкурка от банана,
и щиплет подозрительно в носу.
И Герцогиня сыплет соль на раны,
а перец — в суп.
* * *
Который день я убиваю время,
членя часы на ровные стишки.
Друзей моих прожорливое племя,
урча, жует их, словно пирожки.
Черновики летят за пачкой пачка,
и за спиною шепчутся: «Маньячка».
Но тронет мысль порой кошачьей лапкой:
что кто-нибудь мою откроет папку,
и времени серийного убийцу
немедленно потребуют на суд,
и в зал уполномоченные лица
улики с мрачной помпою внесут —
ошметки дней и мёртвые синтагмы,
завернутые в чёрные мешки...
И мерзкий липкий страх под диафрагмой
впивается в желудок и кишки.
* * *
Глаза безжизненны и тусклы,
под кожей постоянный зуд —
неутомимые вуглускры
и день, и ночь меня грызут.
Один, особенно противный,
с талантом нового Басё
меня, как муху в паутине,
всегда под ложечкой сосёт.
Опять лечу, разинув ротик,
я за рецептами к врачу
и как заслуженный невротик
вуглускра всем подряд лечу.
Пилить, однако, глупо гири
и воду без толку толочь —
боюсь, что даже харакири
мне не сумело бы помочь.
* * *
Крутить штурвалы бесполезно:
в чудесном сне ли, наяву
плывет кораблик мой над бездной,
и я плыву.
Мерцает Вероникин Волос
вверху, в водовороте звёзд.
Внизу кусает Уроборос
себя за хвост.
И ненавистные вопросы,
над сонной пустотой кружа,
как стая хищных альбатросов,
нас сторожат.
Ответ на них прощальным криком
не обернется ли — как знать?..
Да нет, пожалуй, Вероника —
хороший знак.
цитировать
свернуть ветку
А тебе про какую реальность больше нравится — про внешнюю или про внутреннюю?)
