История первобытного общества – весьма и весьма сложный раздел в нашей науке. «Первобытными» мы называем большинство дописьменных культур, те из них, которые мы вынуждены изучать по материальным остаткам. Конечно, ясно, что именно в эпоху каменного века сложилось человечество как таковое, были заложены основы его социального и культурного развития. Конечно, очень трудно установить этот процесс – своеобразны уж больно источники на сей счёт.
Самый надёжный метод, конечно, археология. Она нам помогает понять, как жили люди древности, во что они одевались, что ели и какими орудиями рубили деревья. «Археологическая культура» — главный объект подобных исследований, материальный отпечаток какой-то общности людей. Мы раскапываем их, документируем и пробуем интерпретировать – с разной степенью успешности (можно вспомнить, например, интересный пример с Леви-Брюлем и его исследованиями первобытного менталитета).
Второй путь всем нам хорошо известен по Льюису Моргану и Фридриху Энгельсу. Берутся современные «первобытные» культуры, которые изучают этнографы, и их социально-культурные отношения экстраполируются на глубокую древность. Энгельса я упомянул совсем не зря – в его книжке-конспекте «Происхождение семьи, частной собственности и государства» на основе одних этнографических (да и то не всегда) данных выстраивается схема развития родовой общины и института брака. Лучший друг Карла Маркса весело конструирует воздушный замок из браков «пуналуа», из кратких сведений источников видит «парный брак» у всех народов мира, тщательно ищет кровнородственную общину у древних германцев. Вся эта эволюционистская схема настолько эфемерна, что её даже критиковать неприлично.
Однако какой тренд она заложила в советскую историографию! Историки тщательно искали в этнографических и археологических источниках классическую схему Энгельса «дикость-варварство-цивилизация», упаковать факты в готовую обёртку, и подать её в под правильным соусом цитат из Первоисточников, то бишь ПСС в 50 тт. И схема ведь – получалась! Главное, иметь хорошие ножницы и клей. Были среди таких историков и оригиналы, вроде Бориса Поршнева, который, работая с материалом первобытной истории, разработал свою суггестивную теорию возникновения человечества.
Увы, Геннадий Марков пошёл по иному пути. В своё время этот автор выстрелил прорывной концептуальной монографией «Кочевники Азии», в которой доказывал невозможность применения к кочевничьим обществам понятия «феодализма». Однако после опубликования этой монографии он увлёкся другими темами, и занялся типологизацией хозяйственных структур первобытного общества, пытаясь выстроить общую схему его эволюции.
Результатом штудий стала книга «История хозяйства и материальной культуры в первобытном обществе». Если в «Кочевниках…» автор проявляет осторожный скепсис к теоретическому осмыслению общественного строя, предпочитая изучать источники, то здесь он уже в самом предисловии сообщает, что более такой вольности себе не позволит, и вся работа будет проходить как положено. То есть – в свете «законов» о смене общественно-экономических формаций. Культура? Помилуй Бог, культура – только отражение материального производства, никак не иначе.
Итак, какова общая концепция книги? Хозяйство имеет свойство эволюционировать. Человек, естественно, начинает с присваивающего хозяйства – собирательства и охоты. В эпоху неолита начинается одомашнивание скота и возникает земледелие, происходит развитие производительных сил и дальнейшее развитие социальных отношений.
В принципе, всё это мы знаем банально по учебнику истории 5 класса. Автор, конечно, рассмотрел вопрос весьма профессионально и увлекательно, однако дело в другом. Он выводит несколько типов хозяйств – низшее и высшее присваивающее, мотыжное и плужное земледелие и кочевое и полукочевое скотоводство. Автор блестящих «Кочевников Азии» здесь прямо-таки озадачивает – каждый из этих типов означает, оказывается, соответствующий тип социально-культурных и классовых отношений, например, мотыжное земледелие, по мнению автора, вряд ли соответствует классовому обществу, ему больше подходит плужное земледелие, и так далее. Понимая, что археология в выстраивании схемы не поможет, Марков набрал примеров из этнографии, и расположил их в правильном порядке, строя гипотетическую схему эволюции хозяйства и социального развития общества.
Спорно? Да ещё как. Даже сам автор понимает это, говоря в предисловии, если кратко, что проблема сложна и нарисованная схема – эфемерна. Рассуждая о развитии различных народов, Марков частенько уходит в чистую этнографию, отводя проблемы хозяйства на второй план на фоне описания материальной культуры и просто культуры, что серьёзно размывает и без того непрочный фундамент книги.
В результате – довольно слабая попытка классификации развития хозяйства, приведшая к развитию классового общества. Поставленные задачи оказались не выполнены – Марков слишком много отдал на описательность и схематическое структурирование материала, что делает его сочинение достойным, но не обязательным чтивом об истории первобытного общества.