Город — ласковый.
Под каштаном с утра теплые солнечные пятна в траве плавно колышутся вместе с листвой, плывут но двору, вздрагивают, останавливаются.
Рань. Солнце. Сосна.
В городе — сосна.
Играют мускулы сильной реки Благодати. Благодать голуба. А если глядеть с моста, река черна от глубины.
Город Витязь.
Город на холме.
Каланча — не пожарная, а древняя дозорная башня — торжественная, словно стрельчатый снежный собор.
Неширокие тротуары — в гору, к каланче. Домов каменных много: небольшие, белые и желтые. Колонны петровских времен. Черное железо строгих старинных оград, и на нем — зеленые звезды кленов.
Здание, где, говорят, останавливался во время шведской войны сам Петр Первый. В этом же доме была штаб-квартира и опочивальня Наполеона.
Бывший Губернаторский сад. Меж высоких дубов, рядом с новой школой, — высоченный гранитный обелиск памяти героев Отечественной войны 1812 года.
Под обелиском — четыре старинных орудия: чугунные пушки, короткие и толстые. Увесистые ядра.
Подойдет к монументу человек, снимет шапку, глядит на граненую вершину, омываемую облаками и славою.
Зримым символом могущества обороны стоит монумент.
...Вечерами силуэт памятника озаряется тем особенным закатом, который бывает, пожалуй, только в краях, близких к Балтийскому морю.
Предваряя сумерки, навевает марево бледно-зеленое море неба. Каланча и обелиск словно опускаются на дно. Потонувшим кораблем стоит Витязь под оранжево-алым пожаром.
Не проходит и получаса, как начисто меняется картина — будто глядишь из иного окна. Тлеет закат, догорает небо, ночь окутывает город. Где-то тихая песня — о встречном. Но как разглядеть во мраке завтрашний, встречный день?..
Город спит, как человек,
Ласковый город.
***
...Другой неожиданный прорыв – появление не только имени Гумилева, но и его стихотворения в книге для “детей старшего возраста” – в повести Александра Давыдовича Тверского “Турецкий марш” (М.: Издательство детской литературы, 1965). Сюжет повести слегка напоминает “Молодую гвардию” А. А. Фадеева. В первых главах изображен последний предвоенный год в жизни учащихся десятого класса города Витязя. В дом главного героя повести Марка ночью врываются шесть сотрудников НКВД и уводят его отца. Вскоре в школе появляется новый учитель истории, Александр Петрович Грандт. Он буквально очаровывает учеников, ставит с ними пьесы и т. п. Объектом особой “индивидуальной педагогической работы” он избирает Марка, с которым ведет долгие задушевные беседы, пытаясь посеять в его душе зерна сомнения в справедливости существующего порядка вещей. Однажды он вдруг читает ему такое стихотворение:
Он стоит пред раскаленным горном,
Невысокий старый человек.
Взгляд спокойный кажется покорным
От миганья красноватых век.
Все товарищи его заснули,
Только он один еще не спит:
Все он занят отливаньем пули,
Что меня с землею разлучит...
Пуля, им отлитая, просвищет
Над седою, вспененной Двиной,
Пуля, им отлитая, отыщет
Грудь мою, она пришла за мной.
Упаду, смертельно затоскую,
Прошлое увижу наяву,
Кровь ключом захлещет на сухую,
Пыльную и мятую траву.
И Господь воздаст мне полной мерой
За недолгий мой и горький век,
Это сделал в блузе светло-серой
Невысокий старый человек.
“Что за стихи? – спросил Марк упавшим голосом. – Неизвестного поэта… малозначительного…— ответил Александр Петрович, – некий Гумилев… тоже был расстрелян… как ваш отец. А что – нравится? Да, это поэзия!” Любопытна перекличка: в шпионском детективе – повести А. Полещука “Эффект бешеного солнца” (Альманах научной фантастики. Вып. 8. М., 1970. С. 81) – белогвардеец-контрразведчик, террорист и “вредитель” исповедуется так: “Я был другим. Всегда другим. Меня поразили когда-то слова: “Я злюсь, как идол металлический среди фарфоровых игрушек...” Ваши друзья расстреляли автора этих строк…” (цитируются строки из стихотворения Гумилева 1913 года “Я вежлив с жизнью современною…”; имя автора в тексте, конечно, не указано).
Уместно на этом сайте фантастической литературы вспомнить и о др. фант. произведениях, в частности — упомянутых здесь учеников 10-й школы: Алекса́ндр Давы́дович Тверско́й (1924—1990), переводчик на русский — Иваненко О. Сандалики, первая скорость! Пять сказок. М., 1972; Бережной В. Сенсация на Марсе. Научно-фантастические повести и рассказы. М., 1988.
Ли́дия Алексе́евна Обухова (1924 — 1991) Заметным явлением в советской фантастике 1960-х годов стала повесть Обуховой «Лилит» (1966) — первое произведение писательницы в жанре фантастики. В повести, содержащей явные отсылки к апокрифическому библейскому мифу, описан контакт инопланетных пришельцев с первобытными людьми Земли. Ряд других фантастических рассказов и повестей Обуховой, относящихся в основном к юмористической фантастике — «Птенцы археоптерикса», «Диалог с лунным человеком», «Дочь Ноя», «Яблоко этого года» — вошли в сборник «Диалог с лунным человеком» (1977)
Кроме «ГУМа» литературным кружком 10-й школы,, которым руководила Б.М. Снитко, издавался легальный, солидный журнал «Дружба». Его редколлегию возглавляла Лиля (Лидия Алексеевна) Обухова, впоследствии ставшая известной писательницей. К сожалению, после войны «Дружба» не возродилась, но ее редактор не теряла связей со школой, и в «ГУМе» от 1 мая 1963 года была помещена еще нигде не опубликованная рукопись Лили «Прекрасные страны».
Б. Гинзбург, Википедия
В таком виде стихотворение “Рабочий” появилось в советской печати, причем в детской книжке, но со следующей многозначительной купюрой: после второго четверостишия, слов “что меня с землею разлучит” и отточия следовало еще одно:
Кончил, и глаза повеселели.
Возвращается. Блестит луна.
Дома ждет его в большой постели
Сонная и теплая жена.
По-видимому, наша “целомудренная цензура” решила не смущать неокрепшие души старшеклассников такими сценками. Еще Пушкин в сказке “Царь Никита и сорок его дочерей” задавал себе такой вопрос:
Как бы это изъяснить,
Чтоб совсем не рассердить
Богомольной важной дуры,
Слишком чопорной цензуры?
Советская в этом смысле давала ей сто очков вперед.
В годы перестройки, между прочим, некоторые бойкие журналисты пытались доказать, что Гумилев предсказал свою судьбу и речь в стихотворении идет о российском рабочем; для этой цели перевирали даже одну строку: “Над седою, вспененной Невой”, а не Двиной. Нет, все-таки немецком: полк Гумилева стоял на берегу Двины, а стихотворение опубликовано впервые еще в 1916 году в газете “Одесский листок” (10 апреля). Против такой спекуляции, имевшей давнюю традицию, постоянно возражала в свое время Ахматова: “…отнесение стихотворения “Рабочий” к годам Революции и т. д. ввергают меня в полное уныние, а их слышишь каждый день”14.
Повесть “Турецкий марш” переиздавалась дважды – в 1968 и 1983 годах. Так вот: в этих позднейших изданиях выделенный диалог ученика и учителя исчез; хотя стихотворение “Рабочий” и оставлено, но без имени автора. Исчезла и сцена ареста: об этом факте вообще не упоминается, поскольку официальные инстанции приказали “закрыть” тему репрессий: “партия на ХХ съезде уже все сказала… сколько можно…” Стоит отметить, что второе издание подписано к печати 29 августа 1968 года, то есть примерно через неделю после ввода советских танков в Прагу. Это был сигнал: “чешская весна” могла состояться благодаря резкому смягчению цензурного режима; советские идеологические надсмотрщики учли этот “опыт”.
Далее события в повести развиваются так. В город приходят фашисты. Учитель Александр Петрович Грандт, пытавшийся с помощью стихов Гумилева “духовно растлить” своего ученика, оказывается, естественно, фольксдойчем, потомком немецких баронов. Он тотчас же стал служить оккупантам, издавая и редактируя антисоветскую газету “Новый путь”. Затем он становится бургомистром, организатором еврейского гетто. Название повести не случайно: под звуки “Турецкого марша” Моцарта, кощунственно превращенный сентиментальными “эстетами”-палачами в погребальный, производятся массовые расстрелы… Судьба все-таки зло подшутила на Грандтом. Искусный художник-гравер, услугами которого пользовались подпольщики для подготовки фальшивых аусвайсов, сооружает по их просьбе поддельный документ, подброшенный затем некоему Родько, недругу Грандта, но также служившему фашистам. На его основе Родько и посылает донос в гестапо, в котором утверждал, в частности: “В наши железные колонны, сплоченные и ведомые фюрером, прокрался иудо-большевистский враг. Имя его Александр Петрович (он же – Исаак Пейсахович) Грандт”, занимающийся укрывательством евреев и другими └преступлениями против Рейха“”. Гестаповцы поверили этой подделке: Грандта вешают посреди центральной площади города.
Несколько слов об авторе этой повести. Александр Давыдович Тверской родился 12 апреля 1924 года в Витебске (очевидно, город Витязь образован по некоторому созвучию), окончил там 10-ю среднюю школу, затем принимал участие в Великой Отечественной войне, награжден медалями. В 1956 году окончил филологический факультет МГУ, в 1960 году принят в члены Союза советских писателей 15.
Любопытные сведения о Тверском сообщает в журнале еврейских общественных организаций Белоруссии “Мишпоха” (2003, № 14) его одноклассник Борис Гинзбург, вместе с ним окончивший в 1941 году витебскую школу.
Он рассказывает, что А. Д. Тверской часто приезжал из Москвы в Витебск, собирая материалы для своей книги и беседуя со многими людьми, перенесшими здесь период оккупации, с бывшими партизанами и подпольщиками, знакомился с архивными материалами. Прототипы героев книги довольно легко угадываются, хотя и выведены под другими или слегка измененными именами. В частности, учителем истории в те годы действительно был Александр Львович Брандт: в повести изменены только отчество и первая буква фамилии. “Почти вся его предательская деятельность передана точно, – пишет Гинзбург. — В годы войны он добровольно пришел на службу к фашистам. Стал редактором их газетенки. Писал подобострастные статьи о новой власти. С гневом обличал то, о чем с восторгом отзывался в предвоенные годы. Газета была “нашпигована” антисемитскими пасквилями. Брандта убили в городе партизаны”.
А.В. Блюм