Например, сейчас я взялась перечитывать "Евразийскую симфонию" Ван Зайчика-Рыбакова.
Книга, надо сказать, тошнотворное впечатление производит (или я переела антибиотиков). Причем я отчетливо понимаю, что могла бы было бы и не. Подзаголовок "плохих людей нет" все-таки врет: плохие люди есть, но они сосредоточены почему-то за пределами Цветущей Ордуси. Там даже музыка не такая:
"Музыка
была великолепна. Странными мирами веяло от нее, странными, иными — миром
чужой, но бесспорной красоты, миром утопающих в кипарисах и пиниях
мраморных дворцов над теплым сверкающим морем; миром изысканных, ироничных
людей в напудренных париках; миром бесчисленных чванливых королей и
президентов, кишмя кишащих на территории, на которую и треть
Александрийского улуса не удалось бы втиснуть; миром гениальных
изобретателей, измышляющих прибор за прибором, машину за машиной, сами не
ведая зачем, из детского любопытства; миром людей, всю жизнь только и
знающих, что всяк на свой лад, кто мускулами или деньгами, кто мозгами или
бюстом кричать: я, я, я! Миром так называемой моногамной, по-ватикански
священной семьи — и озлобленных, алчных, ревнивых любовниц, которых надо
таить, и держать поодаль, и тут же нелепо подманивать и улещивать, и
врать, врать; и так называемых незаконных детей..."
Нет, если бы автором был кто-то не обремененный ориенталистикой, оно было бы понятно. Но Рыбаков же сам китаист. Он же прекрасно знает, что в Китае было понятие "незаконные дети", и что именно творилось в этих китайских гаремах, особенно в императорских, где неугодных наложниц в лучшем случае душили, а то и четвертовали и топили в бочках с вином... Он же читал "Речные заводи", где добрый молодец мог запросто перекусить человечинкой или зарубить топором ребенка — и нимало не потерять в благородстве в глазах другого благородного молодца... Он же читал Ли Юя и неизвестного автора "Цзин, Пин, Мэй", где соперничество гаремных жен — женщин, как правило, недалеких и ограниченных — показано во всей уродливости базарной склоки... Из чего выросла его утопия?
Складывается полное впечатление, что она выросла из желания автора с чистой совестью наслаждаться любовью двух женщин. Он с большим сочувствием описывает трагедию католика, который не мог себе этого позволить (хотя жена-стерва-католичка, пугающая мужа самоубийством, вызывает некоторые сомнения: в мире Ордуси, что ли, католичество позволяет самоубийства?) — но как-то не допускает мысли о том, что женщина может страдать и от того что ее муж "законно" спит с другой женщиной. Китайские классики этой мысли были не чужды. Они явно лучше понимали женщин.
То же самое можно сказать об отношении к деньгам и прочим матценностям. С одной стороны, мы видим бездуховного западного магната, который гоняется за национальными реликвиями Ордуси, но готов продать их, когда прижмет... С другой — бесконечно духовных ордусян. Но исторический бэкграунд не дает оснований предполагать в русско-китайско-монгольской цивилизации этакую бескончную духовность. Китайская литература дставила довольно много свидетельство о том, что китайцы любили древности и произведения искусства в том числе и за их материальную стоимость, и легко расставались с ними, когда припекало. Словом, утопия Рыбакова кажется подвешенной на воздухе.
цитировать
свернуть ветку
. Кстати надо заметить, что с идеей «жить с двумя женщинами» у ГГ в конце концов не вышло ничего для него хорошего, и к концу цикла личная жизнь обоих ГГ «оставляет желать». Нет, ну честное слово, Рыбаков это писал не только чтобы идею полигамии «протащить» 
.