Всё и сразу
Шло бы оно всё по старинке – распускались листья, шелестели на ветру и облетали по осени, шумел океанский прибой, чирикали птицы, ползали улитки, а червяки пылесосили грязь. Тихими пронзительными вспышками раскрывались цветочные лепестки. Всё как всегда, из года в год, изумляя вновь и вновь, как будто мы до сих пор послушные дети Божьи, живём в шатрах, разводим овец, режем их в Его честь, не заморачиваемся изобретением пластмасс. У неверия и ванных комнат есть цена. Приманивай Нечистый одними яблоками, не видать бы ему наших душ, но этот гад включил в договор водопровод с канализацией, и мы были обречены. Теперь изводим тонны бумаги, чтобы рассказать друг другу, как её экономить, волнуемся из-за солнца с его коварными лучами, моря кишат убийственными одноразовыми стаканчиками.
Когда всё это рухнет? В смысле, небо. Наше немыслимое хитросплетение общественных связей и условностей. Наши многообразные притязания. Мы слишком хорошо выполняли завет, плодились и размножались, и теперь тех, кто живёт и дышит, чересчур много. Едим всякую гадость, наше дерьмо светится в темноте, клетки собственных тел, обратились против нас, будто акулы. Любая система ограничивает саму себя. Возьмём ли мы пример с крыс? Станем ли решать свои проблемы войнами, эпидемиями, массовым голодом? Эти мысли сопутствуют завтраку, как сок из убиенных фруктов. Твоя депрессия, мой друг, — это месть апельсинов.
Но мы всё ещё находим наш мир удивительным, не можем им насытиться, пусть даже он угасает, пусть даже его многочисленные огни (тигры, леопардовые лягушки, резвящиеся дельфины) мерцают и затухают. Мерцают и затухают из-за нас – нас! – а мы только смотрим. Где провести черту между любовью и жадностью? Мы никогда об этом не задумывались, вечно хотели ещё.
Впитать в себя всё разом, хотя бы напоследок, пожрать глазами весь мир.
Но лучше уж так. Лучше голодный взгляд, чем жадный рот.
WE WANT IT ALL
What we want of course is the same old story. The trees pushing out their leaves, fluttering them, shucking them off, the water thrashing around in the oceans, the tweedling of the birds, the unfurling of the slugs, the worms vacuuming dirt. The zinnias and their pungent slow explosions. We want it all to go on and go on again, the same thing each year, monotonous and amazing, just as if we were still behaving ourselves, living in tents, raising sheep, slitting their throats for God's benefit, refusing to invent plastics. For unbelief and bathrooms you pay a price. If apples were the Devil's only bait we'd still be able to call our souls our own, but then the prick threw indoor plumbing into the bargain and we were doomed. Now we use up a lot of paper telling one another how to conserve paper, and the sea fills up with killer coffee cups, and we worry about the sun and its ambivalent rays.
When will it all cave in? The sky, I mean; our networks; our intricate pretensions. We were too good at what we did, at being fruitful, at multiplying, and now there's too much breathing. We eat dangerous foods, our shit glows in the dark, the cells of our bodies turn on us like sharks. Every system is self-limiting. Will we solve ourselves as the rats do? With war, with plagues, with mass starvation? These thoughts come with breakfast, like the juice from murdered fruits. Your depression, my friend, is the revenge of the oranges.
But we still find the world astounding, we can't get enough of it; even as it shrivels, even as its many lights flicker and are extinguished (the tigers, the leopard frogs, the plunging dolphin flukes), flicker and are extinguished, by us, by us, we gaze and gaze. Where do you draw the line, between love and greed? We never did know, we always wanted more.
We want to take it all in, for one last time, we want to eat the world with our eyes.
Better than the mouth, my darling. Better than the mouth.
1992